Интересно, думал я, постепенно согреваясь, почему посторонние звуки, которые мы слышим во сне, так хорошо увязываются с содержанием сна? Почему сюжет сна словно подводит нас к этим звукам, хотя мы не можем знать, когда они раздадутся и какими будут? Ну вот возьмем сон с этой дверью в подвал. Я спускался к ней до того, как раздался стук соседей, поднял руку, намереваясь постучать — и прикосновение моей руки к двери, произошедшее во сне, совпало с тем моментом, когда сосед начал сколачивать свои ящики. Или, скажем, сон со звонком. Я во сне прихожу в гости к Залужной, нажимаю звонок — и его мелодичные переливы оказываются реальным звонком в дверь моей квартиры. Это было не так давно, когда ни свет ни заря мне нанес визит музейный работник Карбаш, чтобы поплакаться об очередных проблемах с очередной псевдоженой. Выходит, во сне мы как бы предвидим будущее? Узор сна с самого начала выстраивается так, чтобы подвести нас к этому будущему. Что-то в этом, наверное, есть? А вещие сны? Проскопия, дар предвидения событий… Это уже дело парапсихологии… Есть ли какое-то объяснение?..
Я и не заметил, как уснул, согревшись, и проспал еще около часа. Когда я покончил с домашними делами, воскресное утро уже давно и неотвратимо кануло в небытие или просто сместилось по оси времени. Я убрал свой опус в ящик стола отлежаться и бодро выбежал на улицу, где поджидала меня серенькая сырость уходящего ноября.
Мы с Наташей договорились встретиться в центре, в сквере напротив «Детского мира», и ровно в двенадцать тридцать я уже прохаживался по мокрым плитам вдоль мокрых скамеек, заложив за спину руки с букетом в жестко шуршащей упаковке и поглядывая в сторону автобусной остановки. Наташа, как это и положено, опаздывала, канонически, можно сказать, опаздывала, хотя винить ее было трудно — в воскресные дни общественный транспорт посещал Хутора с большими интервалами. Да я и не собирался винить ее. Черт возьми, я давным-давно уже не ждал никого в сквере, не ждал вот так, с цветами, а все мои прежние ожидания… Где они были, мои прежние ожидания?
Она подошла и немного виновато улыбнулась, и я преподнес ей жестко шуршащий букет, и словно растаяло что-то внутри, растаяло и обернулось ровным безмятежным теплом, теплом и сиянием. «Милых ласковых глаз нежный взор» и прочая патетика, было дело, грешил юнец влюбленный, думавший, что навечно это, до последней дрожи вновь ушедшего в Илем мира — и что нам были эти мокрые плиты и скамейки, эти грустные ивы и небо цвета позднего ноября…
Тихие воскресные улицы в легкой пелене тумана. Уютное тепло малолюдного кафе на набережной, и безмолвный разговор — глазами, как разговор двух звезд, летящих в пространстве по сближающимся траекториям, и улыбка — словно знамение библейского завета, словно облако висело над землей и вот — явилась радуга в облаке, и…
И вновь — мокрые, но словно бы похорошевшие улицы, и влажный воздух, кажется, превращен в вино кем-то всеблагим и всемогущим, потому что начинала кружиться голова и расплывались очертания городских кварталов.
Было еще светло и мы шли домой к Наташе, потому что она отказалась идти ко мне, а предложила прогулку на Хутора — что-то кому-то хотела доказать? Или отомстить? Или утвердить? «Если прошлого вдруг — вспыхнут огни — гони его, друг, — гони…» Упаси вас боже от расспросов о прошлом, от выяснения подробностей, от попыток попасть туда, куда тебя не зовут. Я и Наташа были друг для друга — сегодняшним, настоящим — и оба мы пока носили свое прошлое в себе.
Знакомые уже подростки тосковали у штабеля свай неподалеку от Наташиного дома, и тот, в красной куртке, даже отвернулся, увидев нас. Впрочем, возможно, это никак не было связано с нашим появлением и я опять грешил мнительностью.
А потом вновь, как вчера, была Наташина комната, где все было неброско и аккуратно, по-настоящему домашняя комната, из которой не хочется уходить, где можно сидеть в кресле у торшера и читать или просматривать и править рукописи, или негромко постукивать на верной «Любаве»… Мне не хотелось уходить, мне очень не хотелось уходить и в тысячный раз сотворять яичницу и хлебать супчик на своей кухне, мне просто не хотелось уходить — и я не уходил. Вечер залил Хутора темнотой и дождем, дождь зашуршал по стеклам — противный и довольно сильный дождь, неожиданный в конце ноября, — и когда я засобирался домой, опасаясь, что позже вообще не выберусь из здешней трясины, Наташа склонилась над креслом, положила мне руки на плечи и просто и мягко сказала: «Ну куда же ты пойдешь под дождем?»
…Отзвучал уже по радио гулкий голос кремлевских курантов, ускользнуло в прошлое еще одно звено непрочной и короткой цепочки наших дней. Я курил на балконе, гасли окна в соседних домах, словно тоже проваливались в прошлое, в ставший вчерашним день, дождь угомонился, уяснив полнейшую свою ненужность в преддверии зимы, и прожектор обреченно освещал безлюдное пространство, когда-то бывшее колхозным полем. Безлюдное? Я непроизвольно задержал дыхание, потому что вдоль дома пробежал кто-то в красной куртке — опять в красной куртке! — и вновь, как вчера, скрылся в подвале соседнего здания. И когда этот «кто-то» пробегал мимо Наташиного подъезда, я разглядел сверху, с пятого этажа, какой-то сверток в руке бегущего. Бегущий был похож на того подростка…
А потом кто-то опять торопливо прошел внизу, вынырнув из полумрака снова это был подросток в темной короткой куртке, кажется, из джинсовой ткани, и под мышкой у него тоже был зажат сверток. Я проследил его путь до подвала и почувствовал ту самую лихорадку сыщика, о которой до этого знал только из книг. Зачем по ночам ребята ходят в подвал и что они туда носят? Держат там собак или, скажем, кроликов? И кормят их в полуночный час? Собаки или кролики… А может быть, люди? Человек. Один вполне определенный человек по имени Костя. Мой сосед Костя Рябчун.
Вот ведь удивительнейшее стечение обстоятельств, думал я, продолжая наблюдать за пространством около подвала. Такое может случиться только в жизни, потому что в книге это было бы слишком надуманно, притянуто за уши, слишком бесцеремонно выпирало бы из текста. Вы только посмотрите, какая причудливая вырисовывается картина, какой совершенный получается механизм, все детали которого пригнаны друг к другу, друг друга обусловливают и дополняют. Сначала — крайняя моя нужда в материале для субботнего номера. Потом визит Ларисы Залужной и знакомство с Наташей, у которой есть этот необходимый материал. С другой стороны — исчезновение соседа Кости, исчезновение именно на Хуторах и именно тогда, когда я был там, а был я там впервые в жизни. Опрос подростков и вчерашняя и сегодняшняя мои встречи с Наташей. Все линии сходятся в одну, все происходит там и тогда, где и когда это необходимо для развязывания узла, каждый кирпичик здания держится на другом — а ведь вынь хоть один или положи не на то, единственно правильное место — здание рухнет, а точнее, просто не будет никакого здания. Не-ет, тут волей-неволей поверишь в предопределение и в написанное еще в начале времен полное собрание Книг Судеб.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});