В ту ночь на плантации «Феарвью» шел дождь. Проливной. Элли Мэй, лежа в кровати, смотрела на темный потолок и слушала стук дождевых капель по крыше… Она не знала, что ждет ее семью в будущем. Содеянное Клейтоном было хуже всяких слов, она не знала, как отнестись к этому.
И в это время она услышала, как он распевает «Дикси».
— «О, мечтаю оказаться в стране хлопка, минувших дней мне не забыть, где ты, где ты, где ты, земля Дикси!..»
По лестнице в свою спальню поднимался Клейтон, как обычно, пьяный. Веселый напев, написанный незадолго до войны специально для шоу Брайана Минстрела, которое показывалось не где-нибудь, а в Нью-Йорке, в его устах звучал не совсем точно и совсем невесело. Элли Мэй отнесла это за счет того, что он напился. Ее воспитали как леди, но целый поток неприятностей смирил ее гордыню. Она решила было вылезти из кровати и накричать на него, но вдруг пение внезапно прекратилось. Она вспомнила ночь, когда Пинеас возвратился из Европы и запел «Дикси», делясь с ней душераздирающими новостями о том, что война проиграна. Но, конечно, большая победа при Фредериксбурге говорила об обратном, не так ли? О Господи, она не знала этого, но хотела, чтобы Пинеас сейчас оказался дома. Он знал бы, как обойтись с Клейтоном. И она ни на мгновение не верила этой ужасной лжи о том, что ее любимый муж берет взятки.
Где-то в доме прозвучал выстрел. На мгновение она замерла, потом торопливо зажгла лампу. В соседней комнате, в спальне Шарлотты, раздался вопль, потом грохнул другой выстрел.
— О Господи! — Элли Мэй выскочила из кровати, схватила лампу и побежала к двери в зал.
Донесся третий выстрел, и потом что-то тяжелое грохнулось на пол.
Элли Мэй вбежала в зал, подергала за ручку двери в комнату Шарлотты. Дверь была заперта — она вспомнила, что ее дочь стала запирать дверь, чтобы не впускать к себе мужа. Она увидела, что дверь в следующую комнату, где спала Дулси, распахнута. Элли Мэй кинулась в комнату. Она взглянула на кровать и издала вопль. Половину лица Дулси разнесло выстрелом из ружья.
Еще раз пронзительно вскрикнув, она подбежала к двери, ведущей в спальню Шарлотты. Дверь была открыта, комната освещена. Она вошла. На полу лежал Клейтон, рядом валялось охотничье ружье Пинеаса и костыли. Он выстрелил себе в рот.
— Шарлотта! — взвизгнула она.
Ее дочь лежала на кровати. Половина ее лица была снесена, как и у Дулси.
— Элтон, ты прав, — сказала Сара через четверть часа, подавая на кухне старому рабу чашку кофе. На втором этаже не прекращались истерические вопли Элли Мэй, соперничая по громкости с шумом дождя. — Месть надо оставить на усмотрение Господа. Всевышний отомстил этой семье лучше, чем смогла бы сделать это я.
Старик горестно покачал головой.
— Господу виднее, — произнес он. — Но мне очень жалко мисс Шарлотту. И бедная мисс Элли Мэй, как бы она не сошла с ума.
Сара ничего не помнила, кроме искромсанного тела своего сына Такера, которое вывалилось из той бочки смерти с гвоздями.
Обозрение, напечатанное в ведущей французской газете «Ла Пресс», написанное музыкальным критиком, выступавшим под псевдонимом Сальери, было датировано третьим января 1863 года:
Вчера вечером в зале «Плейель» произошло сенсационное событие. Американец по имени Гавриил Кавана дал сольный концерт на фортепьяно. Необычайность события носила двоякий характер. Во-первых, месье Кавана только двенадцать лет, и хотя музыкальная общественность быстро привыкает к поразительно одаренным вундеркиндам, все равно вызывает благоговейный трепет, когда мальчик раскатисто исполняет сонату без малейшей ошибки. Во-вторых, сам факт, что мистер Кавана американец, первый виртуоз с дальних берегов, которого Париж услышал со времени концерта ослепительного Луиса Моро Готтчока. Возможно, пришло время для нас, жителей Старого Света, начать пересматривать свое отношение к уровню культуры в Новом свете. Возможно, в Америке можно увидеть больше, чем индейцы, томагавки и рабство.
Это подводит нас к третьему и, возможно, самому поразительному аспекту вчерашнего концерта. Мальчик, то есть мистер Кавана, негр, сын раба. Это породило много толков в Париже. Этот факт, а также то, что его спонсором выступил Франц Лист, вызвали такой интерес, что зал оказался переполненным. Перед тем как мистер Кавана появился на сцене, среди публики раздавались вульгарные подтрунивания. Продета ли в его носу кость? Будет ли он пританцовывать, как дикарь? Будет ли он жевать бананы? Но когда подросток вышел на сцену, шутников заставили замолчать. Он не только не походил на африканского дикаря, но был удивительно красив и держал себя с достоинством. Он сел за рояль и сразу, уверенно начал зажигательно исполнять первое скерцо Шопена в cu-миноре. Такого исполнения раньше я не имел удовольствия слышать. С первых чарующих аккордов до возбуждающего открытия темы — что нередко смазывается менее умелыми музыкантами — подросток продемонстрировал мастерство владения клавиатурой и просто всех ошеломил. Но самое удивительное заключалось в утонченности его исполнения. В части ажитато мистер Кавана вместо того, чтобы лихорадочно стучать по клавишам, как мы привыкли слышать, играл хотя и с поразительной быстротой, но с чрезвычайной элегантной мягкостью. Мистер Кавана создавал своим исполнением такие музыкальные ощущения, которые раньше мне не встречались. Пленительный раздел си-мажор мотто пью ленто оказался божественным, настоящим шоколадным муссом. Потом возвращение к главной теме, варварский деревенский галоп коды с визгливыми диссонансами, действующими на барабанные перепонки, и, наконец, финальный порыв на клавиатуре в хроматической гамме. Заключительные аккорды подняли всю аудиторию на ноги. Зал заполнили приветственные возгласы, как будто люди почувствовали, что родилось чудо.
Но все это еще была присказка к настоящей музыкальной сказке. Мистер Кавана опять сел на скамеечку, чтобы сыграть очаровательную интерпретацию Листом темы «Фауста» композитора Гуно. Он легко преодолел необычайные технические трудности этого бравурного произведения, чем окончательно развеял остававшиеся сомнения в его мастерском владении клавиатурой. Затем, после небольшого перерыва, он опять возвратился на сцену, чтобы исполнить сонату Бетховена. И если я заметил некоторые недостатки, свойственные юности — в его интерпретации чувствовалось отсутствие зрелости, — все равно, можно только с уважением относиться к его отваге, когда он обратился к такому трудному шедевру.
В завершение этого обзора приходится писать стандартные фразы о том, что произошло. Аудитория просто сошла с ума. И неловко даже упоминать об этом, но многие женщины в зале учинили бешеную вакханалию — визжали и даже падали в обморок на руки своим кавалерам. Престарелая салонная пианистка, принцесса Белгиойозо, которая несколько лет назад сумела собрать на своем вечере шесть выдающихся пианистов Европы, вбежала на сцену и бесстыдно бросилась к ногам мистера Кавана с криком «Грандиозно! Величественно! Вы божественны!» Ее примеру последовали другие представительницы женского пола, и вскоре сцена заполнилась женщинами, которые хватались за одежду и за самого подростка, пока изумленный мистер Кавана не убежал от них с разорванным фраком и чуть не сорванной с него рубашкой. Таким манером жаждущий знаменитостей Париж создал себе нового кумира. Конечно, обаяние мальчика частично объясняется его африканским происхождением: Франция заинтригована своей новой империей на черном континенте. Его удивительно привлекательная внешность также частично объясняет его возбуждающее воздействие на женщин в этот вечер.