Но как примирить эти убеждения с мучительной правдой, которую я узнала? За эти годы я видела много людей, простивших Карлоса за блеск его гения. Они были обычными мужчинами, которых не соблазняли и не отвергали, или обычными женщинами, — с ними он никогда не спал. Я не верю, что Карлос был мошенником, который бессердечно добивался только денег и женщин. Думаю, он до последнего мгновения верил в свою мечту, боролся, чтобы она сбыласъ. Уверена, что он совершал ужасные ошибки из-за своей самовлюбленности, слабой самокритичности и болезни, и поэтому в последний десять лет жизни создал ужасный культ. Это совсем не игра в черное и белое, потому что Карлос был не увертливым мелким торгашом, а философом, введенным в заблуждение и развращенным властью. Он сломал и одновременно исправил множество судеб. Я не могу по достоинству не оценить его дары, особенно деликатный совет, побудивший меня выражать любовь к матери, — подарок, который освятил тогда столь дорогие мне взаимоотношения.
Теперь я знаю, что нет никакого нагваля вне меня, — только во мне; я буду сама мостить собственную дорогу, а не искать замены отцу; жить своей жизнью, а не тратить энергию ради жалких мгновений интимной близости в гареме. Карлос, хотел он этого или нет, привел меня к пониманию, что все ответы, в конечном итоге, я получаю сама.
Изучая книги Кастанеды, обдумывая его необыкновенное влияние на миллионы, я спрашивала себя:
«Был бы мир лучше без него?» Я полагаю, на этот вопрос может ответить только сам читатель.
Помню, как предостерегала меня Муни: «Не переезжай в Лос-Анджелес. Лучше всех поступает тот, кто воспринимает его как художника, толкует его по-своему и держится вдалеке отсюда, — здесь нагрузка слишком велика». Но в том то и дело, что она обращалась к влюбленной женщине, которая искала «семью» и не собиралась слушать подобных предостережений. А кто-то другой мог сказать как Тони Карам: «После долгих размышлений я пришел к выводу, что мое вторжение в мир Карлоса Кастанеды многому научило меня. Я по-настоящему понял, что полагаться нужно на самого себя и не заниматься проекцией своих фантазий на других. Я увидел, что истинной магией является только „магия обычных вещей“, а самое важное в жизни — это умение общаться друг с другом». Тони не верил, что дон Хуан существовал на самом деле, но сохранил уважение и привязанность к Кастанеде.
Бесспорно, жизнь огромного числа людей после прочтения книг Кастанеды стала более интересной и содержательной. Эти читатели задумались о природе своего существования, многие увидели больше красоты и смысла в своих буднях. Тем не менее вопросы остались, например: «Имеет ли значение то, что гений, оказывающий влияние на культуру, является человеком, склонным к ошибке? И насколько эта склонность непростительна? Когда дурное поведение — оригинальность и когда — жестокость?» Можно спорить с утверждением, будто удовольствие от чтения романа Маллера или прослушивания песен Синатры будет ничуть не меньше, если знать, что они были женоненавистниками. Но Синатра никогда, насколько я знаю, не утверждал, что знает путь к вечной жизни. Это отличает людей, подобных Кастанеде или Эйн Рэнд, от других гениев. Кроме того, Карлос упорно повторял, что он единственный во всем мире, кто живет так, как написал. Печально, но мой опыт показал: он не был способен соответствовать собственным стандартам «безукоризненности», хотя очень этого хотел. Иногда Карлос, подобно резиновому мячику, отскакивающему от стены, ударялся в другую крайность и со страстной настойчивостью убеждал:
«Делай то, что я говорю, но не подражай тому, что я делаю, потому что я — просто человек, — что ты ждешь от меня? У меня нет силы дона Хуана, я не сумел сохранить в себе безукоризненность».
Нет смысла обсуждать, как велико воздействие Кастанеды на людей. Очень многие из них понимают: даже если книги Карлоса — фальсификация, это лишь доказывает истинность его литературного и философского гения, гения воображения. Для таких читателей книги Кастанеды имеют свою ценность, вне зависимости от того, фальсификация это или нет. В течение многих лет на стене в моей комнате висело любимое изречение Карлоса: «Когда все, что вы имеете, — больше, чем достаточно, вы находитесь на грани безукоризненности».
Это замечание так же справедливо для меня сегодня, как в годы моего первого безумного увлечения, и остается идеалом, который стоит искать. Я верю, что нам нужны идеалы, — они вдохновляют нас стремиться к лучшему в самих себе. Карлос стремился всегда. Я защищаю его перед людьми, которые уподобляют его П. Т. Барнуму, который являл собой классический образец художникамошенника. Думаю, он был скорее волшебником из Страны Оз, изо всех сил пытающимся создать зрелище, которое заставит людей стремиться к звездам. Стараясь выполнить это, он потерпел неудачу сам, покалечил судьбы некоторых близких ему людей и необдуманно воздвиг культ, хотя создавал его совершенно сознательно.
Большинство людей знает Кастанеду по его замечательным книгам, они не лишали себя любимых, друзей и семьи, как сделали его самые близкие ученики.
Моя же история о тех, кто подошел к этому пределу слишком близко, и в интересах правды я поведала о том, что я испытала, что видела, что чувствовала.
После смерти Карлоса я прочла интервью Федерико Феллини, данное Тони Мариани и переведенное А. Ф. Бирманом для «Брайт лайтс фильм джорнал». Версия Феллини произвела на меня сильное впечатление, потому что она вскрыла драматургию тех открытий, которые я совершала, и продолжаю до сих пор это делать.
Феллини рассказал репортеру: «Сначала я искал Кастанеду через его издателей, один из них дал мне адрес агента Кастанеды, Неда Брауна в Нью-Йорке. Он сказал, что Неду не составит труда дать мне адрес Кастанеды: раз в год мексиканский мальчик приносил рукописи Карлоса в издательство. Нед Браун сообщил мне, что он никогда не встречал Кастанеду.»
«Я упорно продолжал поиски, мне говорили разное: Кастанеда в доме для умалишенных, или даже мертв. Кто-то сказал, что видел его живым, другой присутствовал на лекции Кастенеды. В Риме тогда жила госпожа Йоги, которая связала меня с ним. И я наконец встретил Кастанеду.»
«Он был совершенно не похож на тот образ, который я себе создал. Кастанеда был похож на сицилийца: сердечного, обаятельного, улыбчивого сицилийского трактирщика. Коричневая кожа, черные глаза, белозубая улыбка. У него была экспансивность латинянина, средиземноморца. Он перуанец, а не мексиканец.»
«Этот приятный джентльмен, который видел все мои фильмы, сказал, что однажды, тридцать или сорок лет назад, он вместе с доном Хуаном посмотрел мой фильм „Ля Страда“, который вышел в 1952 году. Дон Хуан сказал ему: „Ты должен встретить режиссера этого фильма“. Карлос говорил, что дон Хуан предсказывал эту встречу. Это его слова. Я говорил вам, что он приехал сюда, ко мне на встречу и вот сидел прямо здесь — в этой гостиной.»