– Тогда зачем вам старый император? – Я не дразнил герцога, просто пытался его понять. – Проще было бы попытаться прийти к власти самому. Как Вериллий. Захватили бы трон – и вводили новые законы. Тем более что прав у вас на него больше, чем у безродного колдуна.
Лорд Глейнор с печальной улыбкой покачал головой.
– Чем я тогда буду отличаться от Падерика и Вериллия? В Галатоне есть правящая династия. Повторяю: я присягал на верность императору.
Я помолчал немного. Получалась странная картина: мы все боролись с существующим режимом. Только по разным причинам. Кто—то мстил, кто—то ненавидел. Герцог вот по убеждениям действовал, отстаивал Ридрига. А ведь о людях никто не думал. Обо всех людях. Что значит: направить гнев народа в нужное русло? Использовать его в интересах империи? А империя – это не мы все?
Лорд Глейнор между тем снова наполнил кубки:
– Второй тост. За родных.
– У меня нет родных, – усмехнулся я.
– А, извини, забыл… – протянул герцог. – Ну, все равно. Они же где—то есть. Или умерли. Тогда выпьем за то, чтобы души их спокойно ждали перерождения в Счастливых долинах. И за моих выпьем, за упокой…
Он опустошил кубок и захрустел яблоком.
– У меня тоже в живых никого не осталось. А у нас была замечательная семья… – глаза его все больше стекленели. – Знаешь, Рик, мне ведь трудно воевать против Вериллия.
– Это почему? – удивился я.
– Его любила моя сестра, – с неожиданной откровенностью сообщил лорд Глейнор. – Думаю, там, в Счастливых долинах, она сердится на меня за то, что я собираюсь его уничтожить.
– Да возродится она в доброе время, – я отпил из кубка.
Лицо герцога озарила детская улыбка.
– Я очень любил Изабеллу. Она была такая… солнечная, светлая, очень добрая и любящая.
– Только вот предмет любви выбрала неудачно, – вздохнул я.
– Тогда он не был так уж плох, – лорд Глейнор полностью погрузился в воспоминания. – И я уверен: Вериллий тоже любил мою сестру.
– Знаю, как он способен любить, – буркнул я, вспомнив о матери Ома.
– Я был еще мал, когда все это произошло, – сказал герцог. – Всего семь лет. У нас с Изабеллой большая разница в возрасте. Мне было семь, ей – семнадцать. Родители наши вели светский образ жизни, часто бывали при дворе, каждый вечер выезжали. Нас воспитывали няньки, гувернантки, учителя… Матушка уделяла нам мало внимания, отец – тем более. Наверное, я бы чувствовал себя одиноким, если бы не моя дорогая сестра. У меня не было на свете человека ближе, чем она. И у нее не было никого дороже меня. Мы были очень дружны, несмотря на десять лет разницы. Можно сказать, что Изабелла заменила мне мать. От нее я видел гораздо больше ласки, любви и внимания к моим детским горестям и радостям, чем от матушки или няни. Когда сестре исполнилось шестнадцать лет, ее начали вывозить на балы, и мы стали меньше времени проводить вместе. Я очень тосковал по ней, но вдруг все закончилось. Сестра больше не выезжала, все свое время проводила в моем обществе. Я был еще мал, чтобы понять, что происходит, и лишь радовался ее присутствию. Но вскоре заметил, что Изабелла становится все печальней, тогда как взгляды родителей на нее делаются все более грозными и решительными. Они заперли сестру в четырех стенах, из дома она могла выходить лишь в сопровождении нескольких слуг, всецело преданных отцу. Это случилось в начале лета. Поэтому Изабелла предпочла прогулки в небольшом садике внутреннего двора. Она забирала меня и уходила туда с самого утра, в дом мы возвращались лишь для трапезы и сна… – герцог прервал свой рассказ. – Налейте вина, Рик. В горле пересохло.
Я наполнил кубок и протянул ему. Эта старая история заинтересовала меня, как и все, что касалось Вериллия. Теперь я припомнил его фразу о единственной женщине в его жизни, которую он якобы любил. Верховный сказал тогда, что его возлюбленная умерла. Может быть, речь шла о сестре герцога? Лорд Глейнор осушил бокал и продолжил:
– Это было прекрасное лето, Рик. Волшебное. Погода стояла на удивление теплая и ласковая, наш старый садик пестрел цветами, я до сих пор помню их аромат, нежное касание ветерка, качели, на которых стоим мы с сестрой. Помню свой детский восторг, когда мы взлетали на них высоко, мне казалось, к самым небесам… Постепенно прислуга и охрана привыкла к тому, что все свое время мы проводим в саду. Они ослабили внимание. И тогда появился Вериллий. Он уже в то время был сильным магом. Не знаю, какие чары он применил для того, чтобы проникнуть в наш двор – возможно, это было волшебство звонких монет, прельстившее привратника. Но когда он пробрался в садик в первый раз, сестра очень испугалась и побледнела. Я помню выражение ее глаз, когда она смотрела на Вериллия – в них была такая смесь ужаса, надежды, любви, что даже я, ребенок, понял, как велико ее чувство к этому человеку. В первое время маг просто молча сидел рядом с Изабеллой, тайком прикасаясь к ее руке. Он появлялся в садике всегда неожиданно, в разное время, оставался на несколько минут и уходил. Сестра жила от встречи к встрече, я это видел. Но я видел и глаза Вериллия. Он любил ее, Рик, и никто не сможет доказать мне обратное.
– Как я понял, ваши родители были против их встреч?
– Да, разумеется, – горько рассмеялся герцог. – Как же можно допустить: дочь самой богатой и знатной имперской семьи и безродный маг! Но главной причиной было его сожительство с эльфийкой. Согласитесь, Рик, в глазах моего отца это было веским аргументом против Вериллия.
– Да уж… – я опять вспомнил рассказ Ома.
– Надо сказать, он был не трус, этот Вериллий Фламиер. Он пришел к отцу и просил руки Изабеллы. Обещал расстаться с первозданной, клялся, что сделает все, чтобы обеспечить будущее сестры. Отец его прогнал, конечно. С тех пор он и запретил Изабелле выезжать на балы и вообще покидать дом без охраны. Раньше сестра, как и все знатные девушки, могла выходить в сопровождении гувернантки или слуги. Потом родители вознамерились самостоятельно решить судьбу Изабеллы и в один далеко не прекрасный день объявили, что подыскали для нее подходящего жениха. Им стал, разумеется, дворянин, и конечно, богатый. Больше никакими достоинствами он не блистал. Среднего возраста, среднего ума, среднего характера… Сестра пребывала в унынии.
– А отказаться нельзя было? – поинтересовался я.
– Нас не так воспитали, Рик. Отец был властным, суровым человеком и непослушания не потерпел бы. Вскоре состоялось обручение. Свадьбу назначили через год. Изабелла очень страдала. Она плакала так, что у меня разрывалось сердце. Сестра похудела, сделалась бледной, и родители всерьез опасались за ее здоровье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});