Атака мушкетеров была стремительной и неудержимой.
Д'Артаньян возглавил ее, оторвавшись от передних рядов своих солдат на добрых полсотни шагов. Но испанцы, смущенные его неожиданным появлением и тем, какое впечатление оно произвело на мушкетеров, уже не могли оправиться и отступали все быстрее. Впрочем, несколько разрозненных выстрелов прозвучали из их рядов, но ни одна из пуль не причинила д'Артаньяну ни малейшего вреда.
– Получи, любезный, – сказал д'Артаньян, протыкая шпагой промахнувшегося стрелка, который замешкался и не успел отступить.
– Кажется, наш гасконец снова в своей стихии, – заметил Атос, помогая Портосу спуститься с холма.
– Уф! Благодарю вас, Атос, – отдуваясь, выговорил дю Валлон, утвердившись на ногах у подножия холма. – Все это прекрасно, но я никак не могу понять одной вещи…
– Какой?
– Помните, там, в монастыре, один из этих ученых господ… кажется, его звали господин Паскаль…
– Так что же?
– Он утверждал, что чем большим объемом обладает тело, тем большая поддерживающая сила действует на него… Мое тело несомненно обладает самым большим объемом из нас четверых, а между тем спуск с этого проклятого холма убеждает меня в обратном!
– Вы так полагаете?
– Черт побери, ну конечно! Судите сами. Д'Артаньян обогнал нас на сотню шагов, прыгая как кузнечик, вы легко спускаетесь вниз, да еще помогаете мне не провалиться сквозь эту размягченную почву, а наш хрупкий изящный аббат, кажется, и вовсе растворился в воздухе… Только один я! О, проклятие!
– Присядьте-ка и отдохните, – предложил Атос.
– Ну уж нет! Должен же я на ком-нибудь отвести душу, – пророкотал Портос.
– На ком же вы собираетесь ее отвести?
– Тысяча чертей! Вы еще спрашиваете, Атос. На испанцах, разумеется.
– Я тоже собираюсь присоединиться к нашему другу и знаете почему?
– Потому что д'Артаньян – наш друг, черт побери!
– Это верно, – с улыбкой ответил Атос. – Но Арамис – тоже.
– Что вы этим хотите сказать?!
– Вы только что оглядывались вокруг в поисках нашего испарившегося в воздухе аббата.
– Да, конечно, ума не приложу, куда он подевался…
– Тогда приглядитесь-ка повнимательнее к той группе всадников в рядах мятежников. Видите вон того, на белой лошади. Ее только что подвели к нему, и он легко вскочил в седло. Видимо, с ним все в порядке!
– Ах, это же наш аббат!
– Наконец-то узнали.
– Арамис – среди испанцев! Уму непостижимо! Уж не попал ли он в плен?!
– Напротив, думаю ему лучше и впредь оставаться там, где он сейчас. Ведь король не простил его, а кардинал разыскивает повсюду. Кстати, тот дворянин в черном, что гарцует рядом с ним, он вам никого не напоминает?
– Пожалуй, только не могу понять кого?
– Это дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноза. Хорошо, что вы не дали мне вызвать его на дуэль в ту ночь. А то наш аббат попал бы между двух огней!
– Вы правы, Атос. Теперь и я вижу, что Арамису лучше пока побыть со своим новым знакомым.
– Вы хотите сказать – «со старым знакомым», потому что, думаю, знают они друг друга давно. Теперь вы сами видите, что наши друзья – по разные стороны линии огня.
Д'Артаньян – с этой, Арамис – с другой.
– Тысяча чертей, вы правы, Атос!
– Но Арамис и его спутник уже поворачивают коней вспять, думаю, скоро они будут далеко отсюда. А на нас мушкетерская форма, и мне вовсе не улыбается выглядеть малодушным или, того хуже, дезертиром.
– Как я мог позабыть! – хлопнул Портос себя по лбу. – Мы ведь явились в монастырь в мундирах мушкетеров, а я так привык носить свой, не снимая, что не обратил внимания…
– Зато на нас его уже обращают! Когда это дю Валлон и де Ла Фер были в задних рядах?!
– Итак – вперед!
– Вперед!
И г-н дю Валлон, сломавший на ходу ствол молодого деревца, чтобы превратить его в дубину, а также граф де Ла Фер, с обнаженной шпагой в руке, ринулись на отступающих испанцев, нанося удар в направлении, противоположном тому, где находился Арамис.
Глава шестьдесят вторая,
в которой герцог Орлеанский убеждается, что его дело пропало, а кардинал – что д'Артаньян не участвует в заговоре
Герцог Орлеанский наблюдал за ходом сражения с небольшого холма. Горячий конь под ним гарцевал, всхрапывал при звуках выстрелов и рвался в бой. Но принц Гастон хладнокровно решил, что ему лучше оставаться вне досягаемости пуль и ядер королевских войск, и сдерживал своего ретивого скакуна.
Принц Гастон Орлеанский, младший брат короля Людовика XIII, всю жизнь мечтавший о престоле и не имевший смелости открыто его добиваться, оправившись от заговора, стоившего жизни Шале, снова возглавил партию противников кардинала. Принц в ту пору был еще очень молод, но уже успел принять участие в нескольких придворных заговорах и интригах, всякий раз после их провала оставаясь как бы ни при чем и отрекаясь от своих соратников. Так, несколько лет назад, он со своим неизменным хладнокровием, которое ему было нетрудно демонстрировать, сознавая, что Людовик XIII не допустит гибели единокровного брата, отрекся от Шале, окончившего жизнь на эшафоте. Принц Гастон с детства отличался большой гордостью, компенсировавшей ему недостатки воспитания, и как-то раз, еще будучи мальчиком, приказал бросить в канал в Фонтенбло придворного, который показался ему непочтительным. Из всего этого следует, что во главе мятежной армии стоял неважный предводитель.
Впрочем, после того, как принц Орлеанский был разбит королевскими войсками у горы Сент-Андре, а его потрепанная армия соединилась в Пезена с войском Монморанси, фактическим предводителем объединенных сил все считали последнего. Принц Гастон был знаменем мятежников, а душой мятежной армии стал мятежный губернатор Лангедока.
Сейчас он находился возле герцога Орлеанского, также верхом, в кирасе и с плюмажем из ярких перьев. Генрих Монморанси имел вид блестящий и воинственный, и вся армия охотно признавала в нем своего полководца. Под стать ему был и граф Море – третья по важности фигура в стане мятежной армии. Он командовал войсками, находясь в огне, принимал участие в кавалерийских сшибках и уже не раз сегодня обагрил свою шпагу неприятельской кровью.
– Пока все идет неплохо, не так ли? – обратился принц Гастон к герцогу.
– Да, разумеется, – рассеянно отвечал ему тот. Казалось, храбрец Монморанси думает не столько о происходящем сражении, сколько о чем-то своем.
– Что с вами, герцог? – спросил Гастон, подъезжая ближе. – Вас гнетут дурные предчувствия?
Герцог Орлеанский был неважным воином, но утонченным и наблюдательным аристократом и заметил то, чего не замечали лихо скачущие в атаку мимо своего военачальника лангедокские кавалеристы.