— Не знаю я таких причин, — говорю я сварливо. — У вас все?
— Последний вопрос. Он никого знакомых не встретил в Эсперанце?
— Нет.
— Так-таки уж совсем нет?
— Я сказал — нет.
— Нигде? Ни в магистрате, ни в гостинице, ни на улицах?
Я молчу. Фей вдруг спохватывается, хлопает себя по лбу и, бормоча что-то про свою забывчивость, лезет в один из своих карманов. Он демонстративно достает коробку «Музыкального дыма», заговорщицки подмигивает и протягивает сигареты мне:
— Закуривайте.
— Не курю, спасибо.
— Да не стесняйтесь, закуривайте. Пожалуйста.
— Я не курю. У вас все?
— Последний вопрос, и до свидания. Вспомните, может быть, в космопорту его что-то насторожило?
Мне не хочется ему отвечать, но почему-то я говорю:
— В космопорту его что-то насторожило.
И сам настораживаюсь.
— Можно сказать, обеспокоило, ведь так?
— Тут вы в точку попали. А почему, собственно, вы про космопорт спрашиваете?
— Имею, знаете ли, основания спрашивать. — Страж городского спокойствия снова переходит на доверительный тон. — Никому бы не сказал, но вам, его другу, можно, я полагаю. Нечисто у нас в космопорту.
Я делаю круглые глаза и сочувственно ахаю.
— Привидения?
Фей трясет головой то ли утвердительно, то ли отрицательно — не поймешь.
— Нечисто, — повторяет он со значительным видом. — Странные, знаете ли, людишки там попадаются. Опасные для городского спокойствия — так бы я их определил. Так что же все-таки насторожило, если не сказать — обеспокоило — в космопорту вашего друга Коперника?
Я коротко рассказываю ему про встречу с группой цветастых.
— Хм! — говорит полицейский. — Гид, говорите? А ну-ка?
Он достает откуда-то чуть ли не из-за спины розовую карточку вокса, что-то шепчет в нее:
— Взгляните-ка! Нет ли вашего знакомца среди этих портретов?
— Он не мой знакомец. Он знакомец Коперника.
— Разве? Но вы говорили, что ваш…
— Я говорил, что Коперника.
На экране вокса поочередно сменяются пять или шесть фотографий. Я с жадностью вглядываюсь в них. Физиономии типично бандитские.
— Нет его здесь.
— Вы уверены? Посмотрите еще. А то закуривайте.
Опять «Музыкальный дым» появляется прямо перед моим носом.
— Нет его здесь. И не курю я, сказал же!
— Вы не беспокойтесь так. Я, конечно же, знаю, что вы не курите. Кому, как не мне… И все же очень, я бы сказал, странно, что вы никого не можете опознать, хотя бы одного. Ведь других гидов-мужчин у нас нет. Туристы больше женщин предпочитают. — Гроза городских беспорядков позволяет себе игривость тона, и это так же неестественно, как его плащ или доверительность.
— Еще вопросы? — говорю я. — А то у меня срочное дело.
— Разве что самый последний. — Фей настороженно озирается, подходит ко мне вплотную, испытующе смотрит в глаза. — Только на этот раз чистую правду. Как вам понравился наш город?
— Мне никак не понравился ваш город, — шепчу я ему чистую правду прямо в лицо. — Я тороплюсь.
Он делает шаг назад и переключает настроение на мажор.
— Не хочу быть навязчивым, — радостно сообщает он, — но если вы в космопорт, то нам по пути.
Мне не очень улыбается добираться в космопорт в компании явно сумасшедшего, но помолчав, я говорю:
— Я в космопорт. Буду благодарен за транспорт.
— Вот и мило. — Эрих Фей, столп городской законности, чуть ли не потирает руки от удовольствия. — А то у меня, знаете ли, есть небольшое к вам такое, как бы это сказать, предложеньице, при обсуждении коего наспех я опасаюсь наткнуться на необдуманно отрицательный респонс.
— На что, простите?
— Респонс, — повторяет Фей, — ответная реакция то бишь. По-староанглийски.
Я готов поклясться, что и по-новоанглийски «респонс» означает то же самое, но от замечаний благоразумно воздерживаюсь.
— Итак, — Фей распахивает дверцу машины, — милости просим в мой вегикл.
— Мне бы только переодеться. Я быстро.
— Ах! — говорит он мне с восхищенным упреком в голосе. — Все вы, инопланетяне, такие блюстители предрассудков и приличий. Идите, я подожду здесь.
По пути в космопорт Эрих Фей, гроза местных душителей и утонченный любитель староанглийского, посвящает меня в свои планы, которые я просто отказываюсь классифицировать. Вы человек смелый, профессиональный следопыт и все такое прочее, — говорит он, — вы можете прямо-таки очень помочь следствию, если не ограничитесь ролью свидетеля, а разделите со мной тяжкое бремя инвестигатора. Последнее слово, надо полагать, тоже было староанглийским, поэтому, пытаясь попасть в тон, я отвечаю, что пропозиция очень для меня лестная и как нельзя более соответствует моим внутренним побуждениям, однако релевантно ли будет аматеру инвестигировать столь серьезную и ответственную асассинацию?
— А? — спрашивает бальзам городских неврозов.
— Асассинацию. Убийство то бишь. По-среднеанглийски.
И чувствую, что в тон не попал. Фей делает вид, что оценил юмор, и перекошенно улыбается. Вдоволь наулыбавшись, он говорит:
— Нет. Это будет вполне удобно. Я имею право привлекать к расследованию любого и на любом уровне. Я могу даже дать вам право расследовать этот случай самому, параллельно со мной — вам будут помогать все силы городского спокойствия. Но я хотел бы работать с вами в одной сцепке. Именно к этому сводится моя пропозиция.
Тут мы тормозим у главного здания космопорта, и я отвечаю:
— Давайте попробуем.
— Вот и прекрасно, — радуется Фей. — Вперед!
Он хватает меня за руку, выволакивает из вегикла, и мы несемся по коридорам и залам — я, естественно, ни в малейшей степени не понимаю куда. Ужас местных правонарушителей довольно-таки грузен на вид, но удивительно проворен и совершенно не задыхается. Он почему-то (полагаю, из любви к спорту — в этом есть что-то староанглийское) не пользуется ни лифтами, ни горизонтальным внутренним транспортом — я уже успел узнать, что так называют здесь весьма странные экипажи для передвижения по коридорам, напоминающие моторизованные коляски для инвалидов, которых, в свою очередь, именуют здесь «бесконечными», и не потому, что им нет конца, а вследствие отсутствия у них одной или нескольких конечностей, каковую информацию еще утром сообщила мне словоохотливая старушка, в юности увлекавшаяся составлением толковых словарей узкого назначения, что имеет на Галлине, по словам той же старушки, беспрецедентно широкое распространение, причем, добавила она, хватая меня за рукав свитера, наибольшей популярностью пользуются толковые словари неиспользуемых языков, чем, по-видимому, и объясняется пристрастие к староанглийскому, вдруг обнаружившееся у Эриха Фея, предводителя борцов за городское спокойствие, в остальном человека тоже небезынтересного.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});