«В следующий раз схвачу тебя за хвост», – решил Регарди, но игре помешал новый шум, раздавшийся в кустах. Кто-то продирался к нему сквозь старые заросли, пыхтя и ругая колючки. Арлинг позволил себе расслабиться, хотя посетитель его удивил. Этот голос он узнал бы за тысячу ар. И все же появление его в этих местах настораживало.
Атрея, сестра имана, уже несколько лет не преподавала в Школе Белого Петуха, уединившись с матерью в Ущелье за границами крепости. Регарди не знал, что именно заставило ее перейти к жизни отшельницы, но он привык к тому, что многие поступки кучеяров не имели причины и были необъяснимы с точки зрения логики. Иногда Атрея еще приходила в школу, однако ее посещения становились все реже, а в последний год совсем прекратились. Однажды Арлинг предложил другим ученикам ее навестить, но иман запретил беспокоить сестру. «Атрея жива и здорова, – объяснил он. – Просто решила отойти от мирских дел и посвятить себя богу». Регарди скучал по странной кучеярке, но причин не доверять учителю у него не было, и к вопросу отшельничества Атреи они больше не возвращались.
И вот теперь сестра имана сама шла к нему, покрывая сухие стебли отнюдь не благообразными словами. Заволновавшись, Арлинг поднялся ей навстречу. То, что кучеярка нарушила свое уединение, означало одно. Что-то случилось.
И хотя Атрея давно не преподавала, уроки танцев Регарди помнил хорошо. Он был одним из ее последних учеников, и не имел права забывать то, что когда-то было для нее смыслом жизни. Мастером танцев он, конечно, не стал, но кучеярка считала, что теперь его не стыдно было отправить исполнять ритуальные танцы в Южный Храм Семерицы. Во всяком случае, чувство юмора у нее было такое же, как и у брата – злое.
Однако те времена остались далеко позади, и теперь к нему направлялась совсем другая Атрея. Уже не учитель, а старый друг и надежный товарищ, потому что ему редко было с кем так хорошо, как в ее обществе.
– Приветствую лучшего учителя танцев в мире, – изящно поклонился он, изобразив третью фигуру из арвакского свадебного танца.
– Здравствуй, Арлинг, – произнесла Атрея, и Регарди понял. Кривляние было не к месту.
Из него рвались вопросы, но он заставил себя прикусить язык. Атрея сама пришла к нему, а значит, у нее было что сказать и без его любопытства.
– Тебя давно не было, – бросил он, заботливо усаживая кучеярку на свое место.
Женщина с благодарностью приняла ухаживания и привалилась к старой ирге, отдуваясь после быстрого шага. Ее голос не изменился, но время шло, давая о себе знать в мелочах, которые, тем не менее, были серьезны. Арлинг не знал, сколько ей было лет, когда они впервые встретились в школе, но года не прошли для нее бесследно. Немного более тяжелая поступь, немного изменившийся запах благовоний, немного сбившееся дыхание, немного другие украшения, говорившие о более зрелых вкусах хозяйки. Беркут говорил, что она была намного старше имана. Если, по слухам, учителю было около сорока, то она, наверное, могла разменять пятый десяток. Или шестой? Сколько бы ей ни было, она все равно оставалась для него самой прекрасной кучеяркой в мире.
Некоторое время они молчали. Каждый собирался с мыслями. «Наверное, она специально выбрала момент, когда я ушел из школы», – подумал Арлинг. Хотела поговорить наедине. Только бы не о Нехебкае. После всех ритуалов, которые заставлял его учить иман, он с трудом переносил это имя.
– Года идут, – наконец, сказала Атрея, и Арлинг вздохнул почти с облегчением – не про Нехебкая.
– Хотя как посмотреть, – продолжила она. – Тигр считает, что время неподвижно. Оно, как гора или тис в школьном дворе. Стоит на месте, а мы все бегаем вокруг него, бегаем... И стареем. Впрочем, о тебе, друг мой, такого не скажешь. Все тот же мальчишка. Сколько тебе сейчас?
«Дьявол, лучше бы она спросила про Нехебкая», – подумал Арлинг, потому что вопрос о возрасте оказался труднее. Кучеяры не праздновали дни рождения, отмечая года зарубками на палочках из каменного дерева, которые дарились младенцу при рождении. У Регарди такого сувенира не было, а первые месяцы в школе пролетели для него, как один день. Потребность отмечать время появилась, когда он стал готовиться к своему первому летнему экзамену, наивно полагая, что будет к нему допущен. Не придумав ничего лучше, Арлинг принялся наносить отметины на полу рядом со своей циновкой, но их как-то заметил Финеас, и Регарди здорово попало от старшего ученика за порчу дома. Беркут посоветовал ему использовать какое-нибудь дерево в саду, но Арлинг представил гнев Пятнистого Камня, и от идеи отказался. А вскоре и вовсе позабыл о ней, так как время в школе бежало быстрее, чем он успевал о нем подумать. Поэтому Атрея задала интересный вопрос.
– Наверное, двадцать пять? – осторожно предположил он, но Атрея рассмеялась, и Арлинг понял, что ошибся.
– Тридцать, мне тридцать, – уверенно заявил он, радуясь, что сумел ее рассмешить. Впрочем, вряд ли она пришла поговорить о его возрасте.
– Ты в школе уже тринадцать лет, Лин, – наконец, произнесла кучеярка. – Серьезный срок. Мало кто держится столько.
– Беркут и Сахар, – быстро сказал он, но его перебили.
– Вот, именно, Беркут и Сахар, – хмыкнула Атрея. – В последнее время иман принимает в школу только тех, кто может заплатить деньги. И расстается с ними легко, словно отпускает почтовых птиц в небо. После тебя – ни одного «избранного». Ты никогда не задумывался над этим?
Арлинг молча поднял руку к левому уху, что по-кучеярски означало «нет», и предложил женщине горсть орехов. Крыса в кустах не выдержала и сердито запищала, напоминая, что и она ждет свою долю. Пришлось делиться. Нет, пожалуй, сегодня он не был настроен на серьезные разговоры.
– А стоило, – ответила Атрея сама себе. – Мой брат стареет. Похоже, этого не замечаешь только ты. И у него по-прежнему...
– Нет Индигового Ученика, – теперь настала очередь Регарди перебивать. – Атрея, послушай меня. Я спрашивал его, честно. И он сказал: нет, Лин, это не ты. Почему вам так не дает покоя то, что я живу в его доме? Если не считать другой циновки, в моем положении ничего больше не изменилось.
По крайней мере, за прошедшие годы к нему вернулась способность врать. Он снова делал это легко и убедительно.
– Трое, Арлинг, – устало повторила кучеярка, пропустив его слова мимо ушей. – Вас осталось только трое. Ол не считается. Вряд ли можно верить в то, что он пройдет Испытание. Ему не становится лучше. Иману следовало давно перестать мучить его и себя. Что касается Беркута и Сахара, то если мой брат хотел бы выбрать кого-нибудь из них, он сделал бы это давно. Остаешься ты, ведь он тебя обучает, я знаю. Будь откровенен со мной. Ты...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});