je suis»[41] — это не истинное утверждение, а всего лишь слова, произнесенные актером в сторону. Декарт хотел найти реальное доказательство существования бога. Он делает это, утверждая, что человек конечен, а господь бесконечен. Как может кто-то конечный представить бесконечное, если бесконечное (бог)
здесь не присутствует? Очень просто. У нас нет опыта вечности, но мы без труда можем ее себе представить, пусть очень приблизительно. Мне нравится только то, что доказуемо. Например, если бы Амелии Эрхарт не существовало, я бы осталась на земле и изучала философию.
— Я поеду в Катманду, ох, рожденная океаном, ох, мать мира… Там я предстану перед твоим непогрешимым супругом, бесконечным, спящим на водах…
Несмотря на наше нетерпение, доктор Ашок сумел процитировать еще несколько из многих тысяч постоянных эпитетов богини Лакшми и бога Вишну, последняя инкарнация которого (как думали многие, но не я) произошла тридцать пять лет назад, когда в ирландском квартале городка Индастриал-Кэнал у озера Понтшатриан близ Нового Орлеана родился мистер Дж. Дж. Келли.
— У нас рады всем, доктор Ашок, — коротко кивнула Лакшми, давая знать, что беседа в индуистском стиле окончена. Изображая глубочайшее почтение, доктор Ашок попятился и склонил голову. Помню, в тот момент я подумала, что он вызывает у меня омерзение.
— Он ваш враг, — небрежно сказала Лакшми.
— Насколько я понимаю, ваш тоже.
Вместо ответа Лакшми смерила меня долгим взглядом. У меня порозовели щеки. Должно быть, я вспыхнула, что случается со мной довольно редко. Потом она сказала:
— Давайте посмотрим на людей. — Странная замена выражению «давайте прогуляемся», подумала я. Но, в конце концов, она была божеством. Или считала себя таковым. Никакой разницы? «Я мыслю…»
Тот час-другой, когда мы с Лакшми гуляли по старому кварталу Нью-Дели, определили мое будущее. Я влюбилась в нее. Я влюбчива. Арлен считает меня неразборчивой в связях, но это не так. Я могу быть фригидной. Видимо, содержание нравится мне больше, чем форма.
Лакшми говорила очень мало. В ее словах не было ничего особенно интересного, но мне не было до этого дела. Я ощущала эйфорию. Мне больше нравилось ее молчание. Были моменты, когда казалось, что мы действительно стали одним целым. Отец говорил, что Амелия тоже могла подолгу молчать.
Мы посетили индуистский храм, в котором жили одни обезьяны. Обезьяны были чрезвычайно умными и очень злобными. Сторож, стоявший у главного входа, дал нам по палке.
— Это плохие обезьяны. Кусачие. Бейте их, миссис. — Он улыбнулся, обнажив зубы, выглядевшие не менее грозными, чем обезьяньи клыки.
Через маленький дворик Лакшми провела меня в каменную часовню без крыши. Каждый дюйм часовни был покрыт прихотливой резьбой. Обезьяны были всюду. Они сидели кучками. Прыгали с разрушенных подоконников и обратно. Внимательно следили за нами. Некоторые протягивали руки, выпрашивая еду. Другие тянули нас за одежду и отставали только тогда, когда им грозили палкой. Они разговаривали — нет, не с нами, а друг с другом. Обстановка была тревожная. Они были настроены враждебно и все сильнее взвинчивали себя.
— Это я. — Лакшми дотронулась лотосом до резного изображения смеющейся девушки, которая тоже держала в руке лотос. — Я рождена морем. — Остальную резьбу, покрытую экскрементами летучих мышей и обросшую мхом, разобрать было трудно.
— Как Венера. Вы похожи на Венеру Боттичелли.
— Возможно, я тоже вдохновляла его. — Лакшми подарила мне боттичеллиевскую улыбку. Она что, шутит? Понять было невозможно. Она прикоснулась настоящим лотосом к вырезанному из камня. Когда лотосы соприкоснулись, я наполовину ожидала увидеть луч света, вспышку молнии или то, что нашептали на ушко Деве Марии в некоей интересной ситуации. Несмотря на мой скептицизм, настроение для этого было самое подходящее.
Внезапно с потолка спрыгнула большая обезьяна-самка. В руках она держала болезненного розово-серого младенца. Что-то хрипло бормоча, она протянула детеныша Лакшми, и та нежно коснулась младенца лотосом. Обезьяна молчала. Детеныш заворочался. Затем мать взвилась вверх, и оба исчезли.
Потрясенная, я задала вопрос, который мог задать только человек, находящийся в состоянии шока от любви, столкновения с чуждой культурой и перепада во времени:
— Вы действительно богиня?
— Вы удивлены?
— Я не религиозна. Мне нравится собирать доказательства существования богов. Это бывает забавно. — Я начала цитировать Декарта, но передумала. Малейшего упоминания о моих любимых французах было достаточно, чтобы Арлен отправилась смотреть телевизор в семейную комнату, как называют ее риэлторы, «в расстроенных чувствах».
— Не думаю, что мы мастера убеждать. — Лакшми попыталась очистить кончиком палки фигуру четырехрукого бога. — И не думаю, что мы забавны.
— Так кто же вы?
— Царица небесная. — Ну что ж, день был вполне подходящим для того, чтобы подобные заявления не казались полным бредом. Обстановка этому способствовала. — И если вы примете нас… — Лакшми сделала паузу и улыбнулась. Ее глаза были такими же светло-дымчатыми, как глаза боттичеллиевской Венеры.
— То что будет?
— Когда век Кали кончится, мы примем вас в Вайкунте. — Лакшми произнесла это так же, как сделала бы Арлен, обещающая добыть пару билетов на модный спектакль «Кварталы Голливуда».
— А когда кончится век Кали? — Я вспомнила о своей миссии репортера. Впрочем, это дело вызывало у меня искренний интерес. Как и у любого другого, оказавшегося на моем месте.
— Когда придет время.
Все обезьяны, находившиеся поблизости, уставились на нас. Неужели они сознавали, что в храме находится богиня? Они неестественно притихли. Я почувствовала неловкость.
Лакшми наконец очистила палкой резное изображение.
— Вот он — Вишну. — Я увидела фигуру молодого человека с четырьмя руками. На нем была корона. — У него в руке ракушка. Видите?
Я тоже поработала палкой.
— Действительно ракушка. Но почему?
— Когда Вишну появился на Земле в восьмой раз, его звали Кришна. Тогда в море жил демон, прятавшийся внутри этой ракушки. Кришна убил его. — Лакшми указала на круглый предмет в другой руке бога. — Это метательное кольцо, оружие. В третьей руке дубинка. А в последней — видите? — такой же лотос, как у меня.
— Почему лотос?
— Когда Вишну спал на водах — из которых родилась не только я, но сама Земля и все живое, — из его пупка вырос лотос. Из лотоса родился Брахма. А Брахма создал мир.
Все это было чересчур даже для человека, немного знакомого не только с довольно путаными религиозными воззрениями Мэри Бейкер-Эдди, но и со взглядами философов семнадцатого-восемнадцатого века, считавших бога продолжением математики. В Беркли я отдала дань проблеме, над которой бились Галилей, Декарт и Паскаль. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что та же самая чистая математика, которая привела Декарта к идее божества, привлекла меня к технике.
— Я думала, что богом-создателем был Вишну.
— Бог — это все. И