Судно подошло совсем близко к берегу, и две шлюпки доставили на сушу два десятка человек, начавших рубить и пилить прибрежные красные деревья.
Заготовка топлива длилась два часа. Бамбош не переставал злиться, словно боясь, как бы одно из его предчувствий, от которых невозможно было отделаться, не реализовалось бы в смертельную опасность.
У остальных, наоборот, с тех пор как встали на якорь, доверие к нему резко возросло. Относительная неподвижность корабля, как по волшебству, излечила всех от морской болезни. Пассажиры отпускали кошмарные шуточки и, забористо сквернословя, поздравляли друг друга с побегом из тюрьмы.
Внезапно в них проснулся волчий аппетит, и они потребовали жрать.
— Полу́чите! — грубо бросил Бамбош.
— Полный ход! — в рупор крикнул машинисту капитан, бросив беглый взгляд на небо.
Он тоже недоумевал — почему так нервничает Король Каторги, чей мрачный вид резко контрастировал со всеобщим радостным возбуждением. Капитан решил развеять хандру Короля шуткой, но Бамбош, с нарастающим беспокойством глядя на небо, оборвал его на полуслове.
— Что означает эта низкая черная туча? — спросил он, указывая на дымные клубы, проступающие на светло-сером небе на юго-востоке.
— Валежник жгут, должно быть. — Капитан ни на секунду не утратил своего благодушия.
— Но ветер дует с моря, а дым стелется в обратную сторону.
— Гм… гм… Да, действительно… Черт подери, надо бы глянуть…
«Тропическая Пташка», переделанная из шхуны[140], сохранила две свои мачты, хотя и лишенные парусов. Ванты[141] были еще в достаточно хорошем состоянии, чтобы подняться по ним.
Несмотря на то что Бамбош никогда не поднимался по выбленкам[142], терзавшая его тревога заменила предварительные тренировки.
Он бросился к вантам и, будучи ловким гимнастом, взобрался наверх и стал пристально вглядываться в ту сторону, где клубился подозрительный дым.
С трудом подавив крик ярости, с безумными глазами и с пеной на губах, совершив акробатический спуск, Бамбош ринулся к капитану, чтоб рассказать об увиденном.
Тот побледнел и едва не выпустил из рук штурвал.
Никто ничего не заметил и не заподозрил. Когда «Тропическая Пташка» вновь тронулась в путь, на борту опять разыгралась морская болезнь.
Бамбош вполголоса обменялся несколькими словами с рулевым, тот кивнул головой в знак согласия и крикнул в переговорную трубу:
— Прибавь пару!
Скорость немного увеличилась.
Бамбоша это не удовлетворило, и он, в свою очередь, закричал:
— Да прибавь же пару, тысяча чертей!
Машина глухо загудела, ее металлические части загрохотали.
Бамбош вновь взобрался по вантам и тотчас же спустился. В лице его не осталось ни кровинки, он так крепко сжимал зубы, что, казалось, сейчас их сломает.
Главарь беглецов спустился к топке и без околичностей заявил механику:
— Старина, надо прибавить, или мы пропали.
— Ты что, хочешь, чтобы мы взлетели?
— Это единственный шанс уйти.
— Да ты только погляди на манометр!
— Плевать я хотел на твой манометр!
Бамбош накрыл прибор шапкой и бросил:
— А теперь поддай!
— Но…
— Я — Король Каторги, и я приказываю!
И, выхватив из кармана пистолет, снятый с одного из убитых часовых, бандит нацелил его в грудь механику.
— Повинуйся или ты умрешь!
Бамбош вернулся на мостик и кинулся к штурвальному.
Тот, белый как мел, но собранный и решительный, маневрировал, стараясь держаться ближе к берегу.
Скорость все возрастала, однако из машинного отделения исходили все более ужасающие звуки.
Лязг и грохот железа, свист пара, суетящийся Король Каторги, вся эта таинственность, в один миг вдруг воцарившаяся на борту, не могла пройти незамеченной и не взволновать беглецов.
Некоторые из них приметили и странную ленту черного дыма, постепенно расширяющуюся в направлении открытого моря.
В том положении, в котором находились каторжники, все вызывало опасение и тревогу. Нет, этот дым не мог идти с берега, вне всякого сомнения, источником его мог быть только пароход.
Это открытие сразило их.
Большие суда — редкость в этих водах, где не проходят пути морских транспортных компаний, и лишь изредка можно встретить местные суденышки — два пароходика, доставляющих продовольствие, да катера береговой охраны. Поэтому сначала они подумали, что это брат-близнец «Тропической Пташки» — «Змей» возвращается из Пара с грузом быков.
Так они себе внушали, желая в это поверить и самих себя убедить.
У штурмана была маленькая подзорная труба, он передал ее Бамбошу. Тот поднялся на пять-шесть выбленок и посмотрел. Потом хладнокровно спустился, сунул трубу за пояс и, подойдя к переговорной трубе, ведущей в машинное отделение, приказал, стараясь придать своему голосу твердость:
— Прибавить пару!
Бледные, обеспокоенные безбородые лица, бритые черепа теснились вокруг него. Волнение возрастало, тревога усиливалась.
Крики слетали с их серых, обескровленных губ:
— Что случилось? Что происходит?! Ты — главный, ты и говори!
— Ладно, — решительно заявил Король, — уж лучше знать правду… Этот корабль, идущий к нам по диагонали, — наш враг.
Послышались яростные крики, стиснутые кулаки грозили еще невидимому противнику.
Бамбош пожал плечами и продолжал:
— Хватит хныкать и вскрикивать, словно старые бабы! На корабле, на носу и на мачте — французский флаг. Это военный корабль. Очевидно, за нами гонится или «Сапфир», или «Изумруд».
Это сообщение, сделанное резким высоким голосом, от звуков которого у каторжников мороз шел по коже, вызвало бурю жалоб и проклятий.
Смельчаки перед слабыми и беззащитными, эти мерзавцы оказывались трусами перед лицом опасного и — они это знали — беспощадного врага. Встреча с крейсером означала для них или гибель в омывающих эти берега желтоватых водах, или водворение на каторгу, где зачинщиков побега ожидала бы гильотина на островах Спасения, а остальных — двойные кандалы и пожизненное заключение.
— Эй вы, чего расклеились? — Теперь Бамбош насмехался. — Разве вас не предупреждали, что в пути возможны опасности? Что ж вы думали — дело сделается само собой? Надеялись, что начальство придет к вам, сняв шляпу, и скажет: «Что угодно, господа?»
Но бандитов охватил неизъяснимый ужас, они буквально потеряли голову, жались к Бамбошу, просили, умоляли их спасти.
А он думал с отвращением: «Как омерзительно трусливы эти подонки! Иногда мне хотелось бы быть порядочным человеком».