это тоже. Страх. А вдруг ноги развалятся. А вдруг ничего не выйдет. А вдруг мне станет хуже. Вот только я знаю, что, если всё так и оставить — мы навсегда останемся хромыми, и ничего не добьёмся! — и Тамара резким рывком выдернула следующий виток бинта, чувствуя, как хрустят, ломаются шурупы и скрепки, как изнывают и кровоточат от ран ноги. Тамара-в-кроличьей-маске испуганно вскрикнула.
— Не делай этого! Нам Веник запретил!!!
— Ну уж нет! — сказала себе Тамара, чувствуя, как от ужасной боли мутнеет в глазах, а из ног вытекает не только кровь, но и, кажется, жидкий металл. — Нет, мне с тобой это точно необходимо!
— Это нас убьёт!!! — взвизгнула Тамара-в-кроличьей-маске.
Тамара упрямо взглянула на неё.
— Тогда пусть так и будет, — и она сорвала с ног последний слой ужасающих бинтов. Он слез со ступней чуть ли не с самой кожей, и Тамара чувствовала, как болит каждая клеточка, составляющая её ноги; от бёдер до кончиков пальцев, всё пропитала боль, но в этом и была вся суть. Она всё ещё чувствовала ноги, они дышали легко и свободно, они болели легко и свободно.
Выдохнув, Тамара встала и подошла к Тамаре-в-кроличьей-маске, так и не решившейся ударить зеркало и разбить его. Тамара, сделав несколько шагов, бессильно рухнула вперёд и изо всех сил обняла себя. Почувствовала свой запах. Своё тепло. Своё тело. Свою спину. Тамара-в-кроличьей-маске была настолько тёплой, настолько близкой и знакомой, что Тамара чуть не расплакалась снова, потому что почувствовала, что она как будто бы дома.
— Всё будет хорошо, — сказала она себе. — Всё пока что будет хорошо, а если дальше не будет…
— …то мы с этим справимся, — договорила за неё Тамара-в-кроличьей-маске.
Оставшись одна, Тамара поглядела на Стикер в собственных руках, который был ей уже не нужен. Улыбнулась ему, подкинула и растворила в воздухе: контракт был разорван, и теперь Стикеру нечем было съязвить.
— Ну… Мне пора! — сказала Тамара самой себе, отражающейся в зеркале, и сделала шаг вперёд.
— Бабушка! — крикнула Тамара в проём бабушкиной комнаты. — Спасибо!
Бабушка, сидящая в кресле, тепло улыбнулась ей.
— Я знала, что ты справишься.
Тамара стояла в тёмном коридоре. До последнего смотрела, как закроется дверь, и исчезнет за ней бабушкина комната — а затем очутилась в парке. Она лежала на холодной земле, и снег падал ей на лицо.
Вокруг не было ни души. Видимо, Ромка уже ушёл.
Несколько секунд полежав, Тамара поднялась. Огляделась, прислушалась к спокойной тишине зимней парковой ночи — а затем резко подпрыгнула, легко взлетев вверх над тихим городом.
Она ударилась головой в решётчатое днище больничной койки. Ойкнула и выползла из-под него, оказавшись в пустом кабинете. Егора с родителями больше не было, только маленький мальчик сидел на столе, болтая ногами. На нём был докторский белый халат, хирургическая маска и круглые очки. Тамара догадалась, что это был Веник.
— Так нечестно, — сказал он совсем взрослым голосом, не подходящим к детской внешности. — Ты не должна была. Почему тебе разрешили вставать?
— А тебе что, что-то не разрешали? — спросила Тамара.
Веник с обидой смотрел на неё.
— Я хотел в детстве заниматься балетом. А мне запретили из-за ноги. Когда я вырасту, я буду другим запрещать. Почему мне нельзя, а им вдруг — можно?! Я восстановлю справедливость! Это всё ты виновата, тебе нельзя вставать, помяни мои слова, тебе хуже станет…
Тамара улыбнулась и погладила маленького Веника по голове.
— Я тебе разрешаю. Занимайся балетом, сколько сможешь. У тебя всё получится.
— Ты мне не мама! — возразил Веник. — Я лучше вырасту и буду другим запрещать!
Тамара пожала плечами: некоторые вещи она не в силах была изменить даже в собственных сновидениях.
— Тогда… Ты так и останешься здесь, — произнесла она и вышла из кабинета.
Веник проводил её молчаливым взглядом, а затем исчез за дверью.
Тамара вошла в тёмный зал «Стаккато», опустевший без ребят. Щёлкнула выключателями, и зал залил тёплый утренний свет из окон. Свет, подающий надежды на неплохой день, на шутки, остроты и репетиции. Улыбнувшись этому свету, Тамара взглянула на Светин кабинет, дверь которого была чуть приоткрыта. Возле неё стоял Виктор Александрович, тоже без маски, и смотрел на неё восторженно.
— Спасибо тебе, — сказал он, а затем вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь. Улыбнувшись ему от всей души, Тамара вышла из клуба.
…На улице было снежно и свежо, ночно и безлюдно. Кто-то закрашивал Ромину надпись на граффити. Тамара подошла к Даше, склонившейся перед рисунком на колено. У Даши была маска волка.
— Мне жаль, что так вышло, — сказала Тамара. — Ты позволишь мне стать твоим другом?
Даша повернула к ней голову.
— Вы, балбесы, всегда одинаково говорите. Ты лучше иди вперёд… Тебя там ждут.
— А ты?
Даша вернулась к своему занятию.
— Я закончу и догоню. У меня вообще-то своя история.
Кивнув ей, Тамара оттолкнулась от земли, в свободном полёте взмыв в снежные небеса — и порхнула в автобус, залитый рыжим солнечным светом. За окнами плыл город, а Нюра-в-кроличьей-маске уже почему-то не выглядела настолько чужой и незнакомой, лишь сидела и читала книгу. Более того, на задних сиденьях о чём-то спорили Костя с Серёжей, Ксюха где-то впереди то и дело прыгала с места на место, Саша Солнышев поминутно оглядывался на Нюру (но делал вид, будто бы смотрел в окно, а вовсе не на неё), на одном из передних кресел сидела Света… На всех были странные маски, но Тамара знала и чувствовала, кто под ними. Так что была не против.
— Спасибо, — сказала она Нюре с облегчением. — Мне и правда было необходимо.
Нюра кивнула: Тамаре подумалось, что под маской она улыбнулась тоже. От полноты чувств и ощущений Тамара прильнула к ней, положив голову ей на плечо. Нюра не сопротивлялась, а читала книгу.
— Что читаешь? — спросила Тамара.
— «И всякий, кто встретится со мной». Отар Чиладзе.
— Я такого не знаю…
— Я знаю.
— Ничего, что я на тебе лежу?
— Ничего.
— В реальности ты, небось, мне такого не позволишь.
— А ты вообще-то не пробовала…
Тамара взглянула на неё.
— Значит… Всё же можно?
Нюра неловко погладила её по голове.
— Зависит от ситуации. Но вообще, почему бы и нет…
Тамара блаженно зажмурилась.
— Ты молодец, — сказала Нюра со вздохом. — Не упусти момент!
— Угу.
…Тамара открыла глаза, лёжа в своей комнате, и слышала, как растворяется в воздухе сказанное ей в пустоту:
— Вот я и проснулась.
За окном расцветал день. На душе впервые за долгое время царило безмятежное, тихое спокойствие. Рядом спал Мята.
И