Читать интересную книгу Лучшая половина мафии (Крестная мать) - Линда Ла Плант

Когда-то процветающая кафельная фабрика стояла заколоченной. Все тут покрывал густой слой кафельной пыли. Выбитые стекла свидетельствовали о многочисленных налетах, после которых едва ли осталась нетронутой хотя бы одна комната.

Женщины молчали. Однако их экскурсия по достопримечательным местам была еще не закончена.

Они вышли из массивного здания консервной фабрики, возвышавшегося над заброшенными дворами, и направились в саму фруктовую рощу. Их взорам опять предстали скорбные ряды грузовиков и склады, забитые пустой тарой. Но хуже всего были целые мили погибающих деревьев — апельсиновых, лимонных и оливковых — с вонючими гнилыми плодами, усеянными мошкарой. Водные разбрызгиватели заржавели, в оросительных каналах валялись испорченные фрукты, а над деревьями висела жужжащая туча мух — черная и зловещая. Повсюду виднелись надписи, сделанные в пыли и краской на стенах: «Долой мафию! Лучано — ублюдок!»

Тереза даже не пыталась приободрить своих спутниц. С каменным решительным лицом она переходила от одной кошмарной сцены к другой, делая пометки в блокноте и что-то бормоча себе под нос. Женщины тянулись за ней. Грациелла обмахивалась веером и все время слегка отставала от остальных, подолгу разглядывая жуткие, удручающие картины разрушения. Она не могла понять, как такое могло случиться. Крепкий доходный бизнес был повержен, точно раненый солдат, которого бросили умирать в окопе. Это было щемящее чувство. Их мужчины погибли, и все, что созидалось больше сорока лет, тоже ждало своего смертного часа. От былой чести, былого уважения не осталось и следа.

Когда они вернулись на виллу, Роза ушла наверх, чтобы отпереть комнату Луки и проверить его повязку. Остальные собрались в кабинете, молчаливые и подавленные. Тереза устала не меньше других и была, пожалуй, не меньше других удручены увиденным, но не подавала виду. Она открыла блокнот.

— Прежде всего нужно, чтобы рабочие убрали, вынесли мусор, осмотрели грузовики и определили, что еще можно использовать — чем вообще мы располагаем.

Мойра отряхнула свою юбку. У нее было такое ощущение, что пыль въелась даже в ладони.

— Это не жилой дом, Тереза, — сказала она, — ты не можешь направить туда бригаду уборщиков с ведрами и швабрами.

Тереза продолжала, не обращая на нее внимания:

— Деревья надо подрезать почти до самых корней и до нового года починить разбрызгиватели. Сад не так плох, как кажется, однако пару сезонов, а может, и больше урожая не будет.

София всплеснула руками:

— Пару сезонов? А что мы будем делать в это время? Ну, вычистим мы доки, пакгаузы и корабли — а дальше-то что? У нас же нет продукции. Это безумие! Мама права: мы не сможем начать сначала.

— А мы и не будем начинать! — огрызнулась Тереза. — Мы просто готовимся к продаже. И я не желаю слышать мнение мамы. Это по ее вине мы оказались в таком положении. Если она хочет помочь нам из него выбраться, скажи ей — пусть найдет тот счет в швейцарском банке, на котором лежит наше наследство! Я могу продолжать?

София вздохнула, и Тереза жестом строгой школьной дамы постучала карандашом по столу.

— У меня есть список всех экспортных компаний Палермо. Мы свяжемся с ними и тогда, возможно, увидим, насколько реальны наши планы. Надеюсь, вы не думаете, что я собираюсь снова открыть компанию и начать выпускать продукцию? Я прекрасно знаю наше финансовое положение и понимаю: это невозможно. Мы сориентируемся в ценах и решим, что нам выгодней: продать компанию или сдать площади в аренду. У нас есть лицензии на экспорт, у нас есть склады в Нью-Йорке, которыми заведовал Альфредо, у нас есть транспортная компания по перевозке и доставке грузов. В конце концов, у нас есть имя Лучано — а это вкупе с остальным стоит гораздо больше того, что нам предлагали до сих пор. Ну что, вы согласны? Я пытаюсь придать фирме товарный вид и заставить тех, кто уже обращался к нам с предложениями, поднять цену. Когда продаешь, к примеру, квартиру, надо сначала привести ее в порядок, чтобы получить максимальную прибыль. Вот именно это я и хочу сделать.

Никто не спорил. Никто не сказал больше ни слова. Тереза, довольная, села за стол.

— Я разработала четкий план. Вам нужно лишь его выполнять.

После долгого восхождения в гору, к мужскому монастырю, Пирелли истекал потом, несмотря на то что дул холодный, пронизывающий ветер. Брат Гвидо любезно проводил его в ту же самую комнату рядом с воротами. Он сказал, что отец Анджело скоро придет и что брат Томас тоже желает с ним поговорить.

Взгляд Пирелли привлек небольшой книжный шкаф под распятием. Чтобы чем-то заняться, он стал рассматривать старые молитвенники в потертых кожаных переплетах. Взяв один в руки, он провел пальцем по золотому тисненому кресту и хотел поставить его на место, но тут одна книжка упала с полки на пол, раскрывшись на первой странице. Он увидел надпись: «Джорджио Каролла, тысяча девятьсот семьдесят четвертый…»

В комнату шаркающей походкой вошел брат Томас. Он нес в руке коричневый конверт — мятый и порядком истрепанный.

— А я думал, когда же вы вернетесь, комиссар. В прошлый раз, когда вы здесь были, я не имел возможности с вами поговорить. Прошу вас, давайте присядем. Я брат Томас. Вас интересует Лука? Лука Каролла?

Пирелли сел. От рясы старика несло тяжелым, затхлым запахом, да и сам монах выглядел довольно неопрятно: черные ногти, немытые ноги в плетеных сандалиях. Маленькие грязно-зеленые глазки брата Томаса были похожи на две горошины. Он смотрел на Пирелли, хитро прищурясь, и все его манеры были какими-то вороватыми. Он то и дело поглядывал на закрытую дверь и говорил, доверительно понизив голос, шумно втягивая воздух беззубым ртом.

— Я всегда знал, что он плохой, лжец. Знаете, однажды он стащил куриную ножку…

Пирелли очень терпеливо внимал бессвязному рассказу старика о краже, совершенной Лукой в сиротском приюте. Он не мог понять, где начало, а где конец этого путаного повествования. Как только они услышали чьи-то медленные приближающиеся шаги, Томас вложил в руку Пирелли потрепанный конверт и велел никому о нем не говорить.

Гвидо привел еле волочившего ноги отца Анджело и усадил его в кресло. С каждой минутой Пирелли все больше падал духом, но не показывал виду. Томас оказался совершено бесполезным собеседником, а уж от этого дряхлого старца и вовсе не будет проку!

— Оставь нас, Гвидо.

Пирелли сел на место. Голос старика хоть и дрожал, тем не менее был четким, а глаза — ясными и живыми. Когда за Гвидо закрылась тяжелая дубовая дверь, отец Анджело сложил руки на груди.

— Итак, вы хотите узнать про нашего сына Луку, верно?

— Да, преподобный отец, это крайне важно.

Отец Анджело кивнул и чуть повел рукой.

— Мне начать с самого начала — с той минуты, как он здесь появился?

— Если вы не возражаете. Чем больше я буду знать о нем, тем лучше.

* * *

Постиранная постель Луки была еще в сушильном барабане, и София взялась ее выгружать. Складывая наволочку, она заметила на ней какие-то темно-коричневые пятна и бросила ее в мусорный бак, решив, что это кровь. Однако в тот же вечер, когда она зашла в комнату к спящему Луке, то обнаружила, что его волосы стали гораздо светлее, чем были раньше. Она нагнулась ниже, но тут вошла Роза, и София, вздрогнув, отскочила от кровати.

— Как ты меня напугала!

Роза посмотрела на нее, подозрительно сощурившись.

— Что ты делаешь?

София приложила палец к губам, дав знак Розе молчать. Лука по-прежнему спал.

— Подойди-ка сюда, посмотри… Видишь? У него крашеные волосы. Он блондин.

Роза нагнулась над кроватью, чтобы получше рассмотреть, потом согласилась.

— Зачем он красится? — прошептала она.

София не ответила. Они тихонько вышли из комнаты и заперли за собой дверь. Лука открыл глаза, легко встал с кровати и принялся мерить шагами комнату. Вспомнив подслушанный разговор женщин, он глянул на себя в зеркало. У корней на самом деле стали отрастать светлые волосы. Он тихо выругался.

Пора уходить. Больше нельзя здесь отсиживаться! Лука размял пальцы левой руки. Боль еще чувствовалась, но он осторожно снял бинты и начал упражняться…

Пирелли облизнул пересохшие губы. Хотелось пить, а в комнате был лишь один стакан, и он промолчал. Он ждал, что еще скажет отец Анджело, но тот безмолвно уставился на голую стену.

— Пожалуйста, продолжайте, преподобный отец… Простите, если эти воспоминания вас расстраивают.

— Больше Лука сюда не возвращался. Я получил от него много писем. Я принес их вам — можете почитать, если хотите. Я подписал документы на усыновление, которые освободили его из-под нашей опеки. Я думал, так будет лучше. Мне казалось, что Луке сильно повезло… — По лицу старика покатились слезы. — С тех пор я его не видел. Он пришел только в этом году… — Он взял стакан с водой и сделал несколько маленьких глотков. — Вы можете сказать, почему вас интересует мой сын Лука? Вы полагаете, он совершил какое-то преступление?