последние события. Вам должно польстить.
Он покраснел, главным образом от удовольствия, при мысли о друзьях в Мелсбурге и многочисленных знакомых в кантоне, кто прочтет о нем.
– Арчи бывает таким надоедливым, – сказал он, – хотя в глубине души он хороший человек. Надеюсь, он не перестарался. А какие последние события вы имеете в виду?
– Там вспыхнуло какое-то восстание. Похоже, обычные беспорядки, о которых рассказывал в лекции ваш друг. А теперь скажите, где мне взять оберточной бумаги, да побольше?
– В кладовке. Елена хранит целые залежи в шкафу.
Когда она ушла, он встряхнулся и взялся за первое важное дело: составление инвентарного списка антиквариата. Это было близко его сердцу, и, бродя по дому с листком бумаги и карандашом, отмечая то одну вещь, то другую – красную лакированную горку эпохи Карла II, купленную на ярмарке антиквариата в Лондоне, изумительной работы бюро эпохи королевы Анны, занесенное в классический каталог Маккойда «Век орехового дерева», кресла в стиле Людовика XVI, за которые он сражался на аукционе «Парк-Бернет», – он испытывал горько-сладкую ностальгию. Трудно было расстаться с этими дорогостоящими игрушками, однако никогда прежде он не испытывал такого душевного подъема, не был столь убежден в безошибочности принятого решения. Арчи Стенч прав. Он действительно совершал стоящий поступок.
Список не был завершен, когда в пять часов мадам фон Альтисхофер обнаружила его в глубокой задумчивости в столовой перед елизаветинским буфетом.
– Пора пить чай, – объявила она.
Он поднял на нее взгляд:
– Вы уже закончили?
– Почти. На одни книги уйдет по крайней мере еще полдня. Но рабочие всего мира требуют перерыва. Я взяла на себя смелость испечь немного миндального печенья.
Прерваться оказалось весьма приятно.
– Отличное печенье, – заметил он. – Никогда не подозревал, что у вас есть и кулинарный талант.
– Приходится извлекать уроки из необходимости… и разочарований, которых у меня было с избытком. Прошу вас, возьмите еще.
– Нет, нельзя, – скорбно улыбнулся он. – В последнее время у меня создалось впечатление, что я чересчур склонен к гастрономическим удовольствиям.
– Какая ерунда, – решительно заявила она. – Сейчас вы должны особенно хорошо питаться, чтобы набраться сил. Бог его знает, какой скудный рацион вас ожидает там.
– Мне он пойдет на пользу. В юности я только и жил на овсянке.
– В юности – да, мой друг, – согласилась она, – но сейчас?
В разговоре наступила короткая пауза, во время которой она оглядела пока еще не опустевшую комнату и остановила свой взгляд на прелестной пастели, изображавшей мадам Мело с ребенком.
– Вы помните тот день, когда показывали мне своего Вюйяра? Кажется, будто только вчера, хотя за это короткое время столько всего произошло. Обещайте не снимать картин со стен до последней минуты. Вы часто говорили, что не смогли бы без них жить и, разумеется, никогда их не продадите. – Тут ее, видимо, осенило. Она засомневалась, отвела взгляд, затем снова посмотрела на него и, наконец, поддавшись порыву, воскликнула: – Неужели обязательно продавать дом? Почему нельзя сохранить его, скажем, на тот случай, если вам понадобится где-то отдохнуть? Дорогой друг, я очень за вас переживаю и никоим образом не хочу, чтобы вы подцепили одну из тех тропических болезней, которые подорвали здоровье бедного Уилли. Боже, он перечислил целый реестр – тут тебе и малярия, и сонная болезнь, и проказа, и все остальное. Да у самого этого бедняги такой вид, будто он переболел половиной из них… Но как я уже сказала, если случится так, что вы заразитесь чем-то серьезным, то у вас хотя бы будет надежная крыша над головой в хорошем климате, чтобы восстановить здоровье.
Он посмотрел на нее, сначала хмурясь, словно испытывая сомнение, затем задумчиво. Такая мысль его ни разу не посещала и на первый взгляд казалась вполне разумной. Зачем продавать в оголтелой спешке; в этом не было ни малейшей финансовой необходимости. К тому же если подождать, то он, несомненно, выручит гораздо больше, так как цены на недвижимость постоянно растут. Но нет-нет, это была бы всего лишь отсрочка, полумера, опасная тактика, как ни крути. Он уезжал навсегда и возвращаться не собирался. Мори решительно покачал головой:
– Нет. Я предпочитаю оборвать все разом.
– Да, наверное, вы правы. Вы, как всегда, ставите четкие цели и не заботитесь о себе. А я смалодушничала, предложив такой вариант, но это потому, что я думаю только о вас. Бог свидетель, я не буду знать покоя ни одной минуты, когда вы уедете.
– Но отчего же, Фрида? В миссии не так ужасно.
– Ох, мой друг, вы, конечно, храбрый и сильный, но не притворяйтесь, чтобы мне было легче. Вы лучше меня сознаете опасности, которые будут вас там подстерегать. Вчера ночью, думая о том бедном шведском семействе, лишившемся голов, я не смогла уснуть. Если такая жестокая смерть ждала человека после стольких лет службы, то что же может произойти с вами, новичком?
Он взглянул на нее раздраженно, даже строго:
– Ради всего святого, Фрида, не преувеличивайте.
– При чем здесь преувеличение? Я всего лишь рассказала о мыслях, посетивших меня одной бессонной, тяжелой ночью. Если бы я только этого боялась, то была бы счастлива. Но отставим в сторону болезни, ведь, кроме них, есть много всего другого: и дикие звери, и палящее солнце, и сокрушительные ливни, и, самое главное, беспорядки в Конго. Мистер Стенч уверяет, что это только начало, волна пойдет дальше. А вы ведь будете совсем рядом от тех мест. Но почему я такая глупая – говорю о том, что вы и без меня прекрасно понимаете? – Она резко поднялась. – За работу, за работу, нужно делать дело, чтобы не задумываться о будущем. Книги на верхних полках в библиотеке я не могу достать. Вот увезу сейчас чайный столик, и вы поможете мне спустить их вниз. А потом я должна буду вернуться к себе в Зеебург.
Он медленно перешел в библиотеку, по-прежнему хмурясь, испытывая смутное недовольство, но не из-за самой Фриды, так близко принявшей к сердцу его интересы, а, скорее, из-за ее манеры излагать очевидное. Можно подумать, он сам не знает, во что ввязывается. Абсурд. Книги, о которых она говорила, в основном представляли собой толстые фолианты по искусству, но хотя его взгляд и был устремлен на них, он словно их не видел. Наконец, слегка вздрогнув, он пришел в себя, решил не приносить из подвала стремянку, а воспользоваться длинной табуреткой с ящичком, занимавшей постоянное место перед камином. Взгромоздившись на нее, он потянулся и один за другим начал спускать на нижнюю полку тяжелые, плотные тома с пряжками. Он почти закончил, когда появилась Фрида