— Спасибо тебе, божий человек. Ежели я тебе денег дам за помощь твою, не обидишься?
Проповедник головой покачал:
— Мне деньги без надобности. Пожертвуй их любой церкви или монастырю. Грехов твоих это не приуменьшит, что бы ни говорили иные не слишком-то благочестивые служители, но делу веры поможет и, возможно, предотвратит чье-то падение. Ступай с миром, брат мой, и помни, что я тебе сказал. Обо мне не беспокойся, я научен путь к свету находить даже из самой чащобы.
Оштон поклонился сидящему в пояс и поспешил прочь.
Неизвестно, как бы себя повел Оштон, — он еще и сам не решил, что будет делать, но затруднения его прекратил сам Вир. При первой же встрече по возвращении магик смерил его изучающим взглядом и заявил:
— Скоро кончится твоя служба. Решил я места ваши негостеприимные покинуть, а тебя, уж извини, с собой взять не могу, — и сопроводил Оштонов сдавленный вздох прищуренным взглядом. Но атаман уже все для себя решил — Вир хоть обходительностью и не отличался, но слово свое держал. Проповедник же не говорил, что Оштону следует немедля в бега пускаться, можно и потерпеть немного, коль скоро Вир сам свалить собрался.
Посему, когда Вир его с собой забрал в какую-то глушь у северного моря, где жилья был — один древний двухэтажный дом без единой души на десятки ли поблизости, Оштон выражать недовольства не стал. Хотя его новая служба ему опять сильно не понравилась, но на этот раз по другой причине. Нет для вольного человека врага злее тюремщика и нет для него занятия зазорнее, чем людей от свободы охранять. Узнают люди — мало что руки не подадут, перо под ребро воткнут при первом же удобном случае, и никто убийце слова дурного не скажет. А новое его задание уж больно походило на то, чем псы тюремные себе хлеб зарабатывают. Одно радует — нет людей поблизости, и донести про него некому. А в остальном-то сие грех не смертный, да и как бы вообще не грех — иные монастыри и те охотно к себе кандальников да каторжников берут под охрану и греха не боятся. Так что Оштон прилежно носил корзины со снедью единственной узнице, уповая на скорое свое освобождение.
Мерное течение жизни нарушилось вечером пятого дня. Оштон вышел на улицу до ветру. Хоть в последний год жизни он довольно близко познакомился с современными изобретениями в области сантехники, новомодным стульчакам с подогреваемым сиденьем, он по-прежнему предпочитал обычный кустик. Сделав свое дело, он собирался вернуться в дом, но заметил сидящую на подоконнике нахохлившуюся разноцветную птицу. Эту птичку Оштон видал и раньше — она принадлежала той самой узнице, поэтому особого удивления не испытал. Раньше он ее не разглядывал, стараясь свести контакт с узницей к минимуму. Но на этот раз атаману ничего не мешало рассмотреть диковинку поближе — он осторожно подошел к подоконнику и наклонился. Птичка встрепенулась, взъерошила хохолок и закрутила головой.
— Ишь ты, ну и курочка, — усмехнулся Оштон. — Вот интересно, ежели с тебя суп сварить, бульон разноцветный выйдет али как?
— Разноцветный выйдет, — сказала птичка отчетливо, потом наклонила головку и добавила сомневающимся тоном: — Али как?
Оштон выпучил глаза и сел.
— Али как? — спросила птичка, спрыгивая с подоконника — Жрать! Али как?
Оштон сглотнул и, не сводя глаз с птицы, отполз назад, потом поднялся, спотыкаясь, чуть не падая, забежал внутрь дома, захлопнул дверь и откинулся на нее спиной. Отдышался, покрутил головой.
— Жрать! — тихо, но отчетливо донеслось из-за двери. Оштон вздрогнул и бросился внутрь дома — искать Вира, хотя последние дни старался на глаза ему не попадаться — хозяин ходил смурной, как грозовая туча, причем с каждым днем все мрачнее. Видать, что-то у него не ладилось. Но сейчас Оштон предпочел бы общество Вира, даже ежели он огнем изо рта рыгать начнет. То, что нигромант душой своей чернее ночи, атаман давно понял и принял, а вот говорящих птиц его разум принимать отказывался напрочь.
Вир стоял у стола в комнате, заставленной всякими стеклянными бутылями странных форм, и возился с какими-то жидкостями, что-то там помешивая и подливая. Появления Оштона он не ждал и оным был явно недоволен.
— Я тебя не звал, — рыкнул он неприязненно. — Чего тебе?
Оштон сглотнул.
— Там, — сказал он, — там… милсдарь, там…
Вир поднял изумленно брови, замер в задумчивости на мгновение, потом посмотрел пристально на атамана.
— Что — там? — спросил он уже вполне спокойно.
Но Оштон только головой помотал:
— Идите сами посмотрите. Я сам себе не верю, а уж вы-то и подавно…
Вир хмыкнул, поставил на стол бутыль, в которой булькала и пузырилась какая-то бурая жидкость, и сказал заинтересованным тоном:
— Ну, давай веди, и в самом деле интересно посмотреть, что привело тебя в такое состояние.
Оштон пошел к двери, мысленно молясь всем богам, чтобы бесова тварь не успела улететь куда-нибудь. Но бесова тварь, к счастью, никуда не делась — сидела на том же месте, где поначалу увидел ее Оштон, — на подоконнике.
— Вот, — обвинительным жестом ткнул в нее атаман, — вот!
Вир посмотрел на птицу, потом на Оштона, потом снова на птицу.
— Что — вот? — спросил он вроде спокойно, но Оштон наметанным слухом почувствовал в голосе признаки закипающего гнева. — Это просто птица. Не говори мне, что ты не видел ее раньше. Не знаю, зачем она выкидывает ее на холод, и знать не хочу.
— Она разговаривает, — выпалил Оштон и замер, полный тоскливых предчувствий. Если птица сейчас ничего не скажет, то магик определенно решит, что Оштон умом повредился.
— Кто — разговаривает? — медленно, четко выделяя буквы, процедил Вир, прищурившись и слегка наклонив голову. Оштон сглотнул, сделал шаг назад, но сказать ничего не успел.
— Жрать! Еда, — донесся звонкий голос из-за спины магика, и атаман облегченно вздохнул. Признаться, последние мгновения он уже и сам начал сомневаться в своей вменяемости. Вир замер, широко открыв глаза, потом медленно обернулся.
— Интересно, — сказал он многообещающим тоном.
— Интересно, — сказала птичка тем же голосом, — интересно, интересно, — добавила голосом Оштона, — вот интересно, ежели с тебя суп сварить… — И опять звонким женским голосом: — Еда! Жрать!
Рука Вира метнулась, подобно змее, и сомкнула пальцы на шее птицы, тирада закончилась коротким сдавленным писком. Магик поднес руку с удавленной жертвой к лицу, посмотрел, ощерившись, повернулся и зашел в дом. Оштон выждал некоторое время, вздохнул и зашел следом. Вир как раз спускался по лестнице.
— Отнеси ей ужин, — сказал он мрачно и прошел мимо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});