Аллочка спала в своей кроватке, и были те минуты спокойствия, когда вся взрослая часть семьи Линицких могла собраться вместе. Борис переглянулся с сестрой и тут же вновь углубился в чтение (или сделал вид) толстой книги. Борис в этом году заканчивал учебу и уже знал, что служить он будет на Дальнем Востоке.
Леонид Леонидович перехватил буквально секундное переглядывание детей, и у него в мозгу вдруг родилась, на первый взгляд, авантюрная мысль. И все же он решил эту мысль озвучить.
– Галочка, как ты смотришь на то, чтобы поехать со мной вместо мамы?
– Я?! Вместо мамы?
Лицо ее мгновенно налилось краской, сердце радостно заколотилось. Конечно же, она хотела бы поехать с отцом, она уже давно мечтала о разведываетльной деятельности, но в то же время и прекрасно понимала, что одного ее желания мало.
– Ты шутишь? – практически одновременно спросили мать и дочь.
Борис вздрогнул и отложил книгу в сторону, подняв глаза на отца.
– Отнюдь! Ты – человек волевой и решительный, ты знаешь, пускай пока лишь поверхностно, в чем заключается работа разведчика. Если мне руководство даст добро, нюансам и всему прочему я тебя сам обучу.
– Галка, и почему не я первый родился? – вздохнул Борис.
Галина в ответ лишь показала ему язык, а сама ответила:
– Я согласна, пап. С Аллочкой мама посидит. Правда же?
– Конечно! Тем более что сейчас обстановка в мире уже не такая, что до войны. К тому же ехать предстоит в коммунистический Китай.
На семейном совете вопрос был решен. Линицкий написал рапорт руководству внешней разведки с предложением поехать в командировку не с женой, а с дочерью, чем весьма озадачил всех. Было ясно, что скорого ответа не последует. А пока суд да дело, Леонид Леонидович превратился в наставника для Галины, наставника сурового, не делающего дочери никаких поблажек.
Обучение длилось несколько месяцев, после чего Галину направили в учебный центр для окончательной подготовки к внешней разведывательной деятельности. А Линицкому пришлось пока отправляться в Китай одному с паспортом гражданина одной из европейских стран. Время торопило. Попрощавшись с семьей, он отправился на военную авиабазу в Кубинке, где его уже ждал спецборт.
8 апреля 1952 года самолет оторвался от земли курсом на восток. Лететь пришлось долго – почти целые сутки, со многими посадками и пересадками: Казань, Свердловск, Омск, Новосибирск. А беспокойство за семью и за то, что не успел за все отчитаться, не давало покоя. Из аэропорта в Новосибирске отправил домой открытку, благо ждать пересадки на другой самолет там пришлось целый час в самую рань – с половины пятого утра до половны шестого (в Москве же ночь только началась): «Катенька, в моем бумажнике (втором) имеются отчетные документы по кронам. Если понадобятся, найдешь там, но, вероятнее, они никому не понадобятся».
Следующая остановка была в Красноярске. Линицкий с грустью смотрел в иллюминатор, будто предчувствуя что-то нехорошее. И только Байкальские горы, а затем и «славное море – священный Байкал» заставили его оживиться. Он впервые увидел эту красоту. Как жаль, что вся синь воды оставалась подо льдом. Только трещины да полыньи были видны, да и те скованы тонким, более темным льдом. От переполнения чувств даже запел вполголоса:
– Славное море – священный Байкал,
Славный корабль – омулёвая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко…
Другой берег озера был покрыт густым, как дым, туманом.
Еще одна посадка была в Улан-Удэ, предпоследняя на территории Советского Союза – в Иркутске.
Иркутск, в отличие от всех других мест, встретил настоящей весной. Несмотря на всего лишь 9 апреля, снега нигде не было, что немало удивило Линицкого, слышавшего о суровой и долгой сибирской зиме.
После Читы умиротворение и расслабленность закончились – до границы с Китаем рукой подать.
Харбин встретил Линицкого весенним теплом и распускающейся зеленью. У него невольно подкралась мысль о том, как закольцевалась его жизнь: ведь он провел в этом русско-китайском городе первые месяцы своей жизни, и теперь ему снова предстояло здесь прожить какое-то время. Разумеется, он и не мог ничего помнить о нем, ничего в нем узнавать тоже не мог. Хотя перед командировкой внимательно изучил по картам все улицы, улочки, переулки, площади.
Инкогнито встретился с советским консулом, получил от него последние инструкции из Центра.
Время стремительно неслось вперед, унося за собой пыль прошлого. В конце лета наконец прилетела к нему дочь Галина. Как они оба обрадовались встрече, будто не виделись не несколько месяцев, а много лет. Лишь по каким-то едва заметным его опытному глазу повадкам дочери Леонид Леонидович понял, как она волнуется. Как-никак, это ее первое задание. Ничего страшного: она же под его присмотром. А потом, когда полностью окунется в работу, сразу куда-то исчезнет ненужное волнение.
Новый, 1954 год отец и дочь Линицкие встречали вместе в уютном маленьком ресторанчике. Сидели, вспоминали Екатерину Фёдоровну, Бориса и, конечно же, маленькую Аллочку. Как она там? Справляется ли с ней бабушка? Леонид Леонидович ударился в воспоминания, рассказывал Галине о новогодних праздниках, которые ему довелось встречать одному, не только вдали от жены и семьи, но даже и от родного Отечества.
6 января Линицкий решил написать письмо в Москву жене. Разумеется, тогда он не знал, что это его письмо станет последним.
«Милая, родная моя Катенька!
Поздравляю тебя и ребят с Новым годом, в котором мы еще, к сожалению, не увидимся, но который желаю вам провести в полном здравии и благополучии. Вспомнились все годы, встреченные мной вдали от тебя. 1936, 1937, 1938, 1945, 1951, 1953 и 1954. Наиболее грустной и какой-то безнадежной была для меня встреча 1937 года. Я знал, что и следующий год мне придется еще встречать вдали от тебя и детей, и было очень мало надежд на то, что мне еще когда-нибудь суждено увидеть Вас. Предстояло два года мучений и очень вероятный одинокий конец.
Теперь все же не то. Если мы даже и не увидим Вас в этом году, но все же, несомненно, увидимся, и встреча наша от этого будет еще милее, еще радостнее. Не грусти, Катенька, и твое здоровье как будто еще на высоте, да и я еще чувствую себя достаточно крепким и совсем еще не старым. В прошлом году я просто шутил, подтрунивая над нашей “золотой осенью” и “осенними скрипками”. В действительности же я еще крепко в них верю.
Поздравляю тебя также с присвоением нам с тобой очередного звания, которого мы