По краям дорожки росли невысокие, но старые деревья, кроны которых так переплелись, что над дорожкой высился настоящий зеленый свод. Вход в виллу как раз и располагался в самом конце дорожки. Сразу за входной дверью начинался просторный холл, стены которого были украшены искусной резьбой по дереву с цитатами из сербских народных песен, вырезанными старинной славянской азбукой из Мирославова евангелия. Это память о старом хозяине. Тито это необычайно нравилось, и он запретил трогать стены, когда делали ремонт. Слева от холла была столовая; справа – рабочий кабинет Тито. Деревянная лестница вела на второй этаж, где были, так сказать, жилые комнаты. Именно в рабочем кабинете и должно было состояться заседание политбюро. Кабинет был довольно большой. В одном углу находился письменный стол Тито, в другом – устроен уголок отдыха для гостей. Посередине стоял большой длинный стол для заседаний, окруженный двенадцатью стульями с кожаными сиденьями.
На заседании политбюро присутствовали все его члены. Кто просто сидел и слушал. Двое записывали ход выступлений в свои блокноты (на память). Тито не возбранял этого. Понимал, что, возможно, когда-нибудь эти записи станут ценнейшими историческими документами той, послевоенной, эпохи. Одним из записывающих был Сретен Жуйович, талантливый полководец национально-освободительной войны, воевавший под именем Генерал Черный. В последнее время с ним творилось что-то неладное. Он как-то постепенно отдалился от всех членов ЦК. Замкнулся в себе. Поддерживал с ними только служебные контакты на заседаниях правительства и скупщины. Перестал ездить на охоту, хотя слыл искусным и заядлым охотником. Даже на бильярде с Тито играть отказывался. Перестал высказываться и на заседаниях ЦК и политбюро, хотя Тито было заведено, чтобы на этих заседаниях свою точку зрения высказывал каждый член. Но Жуйович молчал. Молчал и все протоколировал.
На этом заседании Кардель с Джиласом отчитались о ходе московских переговоров и их результатах, о требовании Сталина и уговорах болгар создать Балканскую федерацию.
После этого слово взял Тито. Говорил он негромко, но твердо и решительно:
– Мы во время войны боролись за идею федерации с Болгарией. И нужно постоянно над этим работать. Но целесообразно ли сейчас ставить вопрос о федерации? Созрели ли для этого условия? Есть еще много препятствий, которые нужно преодолевать! Мы должны были бы создать с болгарами и единую партию. Наша сила заключается в единстве воли и действия. Мы бы осложнили себе жизнь, поскольку идеологически они от нас отличаются. Это был бы троянский конь в нашей партии и в нашей стране.
Тито замолчал, посмотрел на своих друзей и соратников. Они внимательно слушали и одобрительно кивали.
– Югославия подтвердила свой путь к социализму. В России возникают чудные восприятия, и они на национальный вопрос смотрят иначе, чем мы…
Тито снова помолчал, затем взмахнул рукой, словно разрубая воздух, и голос его возвысился:
– Но мы не пешка на шахматной доске. Пока мы не увидим, как будет проясняться эта ситуация, никакой федерации быть не может. Дальше. Экономическая ситуация еще не созрела. У нас сейчас полным ходом идет выполнение пятилетнего плана, и Болгария стала бы для нас сейчас лишним грузом. Это бедная страна, а кроме того, она обязана выплачивать репарации Греции. А они такие же, какие болгары должны были выплатить и нам – это сорок пять миллионов долларов…
Убеждать членов политбюро в нереальности создания федерации с Болгарией больше не надо было. Все были против этого. Гораздо более сложным оказался вопрос, как к этому упрямству отнесутся в Кремле? Ведь в Москве не привыкли к подобному ослушанию.
– Я не верю, что русские остановятся лишь на экономическом давлении на нашу страну, – снова заговорил Джилас. – По моему мнению, основной вопрос состоит в том, будет социализм развиваться свободно или при помощи расширения границ СССР.
– Да, возврата из этой ситуации уже нет, – поддержал Джиласа Кардель. – Я хорошо знаю русских… Я изучил их логику. Они способны провозгласить нас даже фашистами, лишь бы создать перед миром морально-политическое оправдание для борьбы с нами…
Кардель глубоко вздохнул и выдохнул. Говорить такое ему, разумеется, было нелегко.
– Если бы они могли, они бы нас и физически уничтожили. Но я не верю, что они на это решатся только по внешнеполитическим причинам.
Тито горько усмехнулся. Ему уже докладывали о попытках покушения на него, но пока он приказал никому об этом не говорить, чтобы не будоражить людей: ведь была вероятность ошибки, что покушались именно на него.
ЦК КПЮ единогласно поддержал это решение и отверг ультиматум Сталина. Воздержался лишь один Жуйович. На следующий день, в полдень, проезжая мимо советского посольства, Джилас увидел стоящую там машину Сретена Жуйовича. Неспроста, видать, он так тщательно все протоколировал. Об увиденном Джилас тут же доложил Тито. От Жуйовича потребовали объяснений. Тогда Жуйович отделался общими фразами о том, что его пригласил советский посол Лаврентьев посоветоваться по поводу начала строительства гидроэлектростанции на Дрине, эти вопросы как раз и курировал Жуйович. Тито не хотелось верить в предательство своего боевого товарища, и на первый раз он ему поверил.
Разумеется, руководство Югославии отдавало себе отчет в том, что Сталин будет весьма недоволен занятой компартией Югославии позицией. Однако даже в самом кошмарном сне югославам не могло присниться, что сталинская реакция будет такой острой и решительной. Как казалось Белграду, расхождения в позициях КПЮ и ВКП(б) не были столь серьезными, чтобы могли послужить началом конфликта и даже разрыва не только на партийном, но и на государственном уровне. Но для Сталина такие решения политбюро ЦК КПЮ означали усиление независимой от Москвы политической позиции Югославии. Значит, наступила пора для самых решительных действий.
В качестве первого шага 18 марта глава советской военной миссии в Югославии генерал Барсков передал руководству ФНРЮ депешу маршала Булганина, тогдашнего министра обороны СССР, в которой предписывалось всем военным советникам и инструкторам в ближайшее же время покинуть Югославию. На следующий день, 19 марта, последовало и второе решение – советник-посланник Армянинов передал Тито телеграмму, в которой сообщалось о прекращении работы в Югославии всеми советскими гражданскими специалистами.
20 марта глава югославского правительства Йосип Броз-Тито направил в Москву на имя Молотова письмо, в котором, в частности, говорилось:
«Восемнадцатого марта генерал Барсков сообщил нам, что он получил депешу от маршала Булганина, в которой сообщается, что правительство СССР решило сразу отозвать всех военных советников и инструкторов с мотивировкой, что они окружены недружелюбием, т. е. что к ним в Югославии относились недружески.
Разумеется, правительство СССР может, когда захочет, отозвать своих военных специалистов, но на нас поражающе подействовала мотивировка, которой правительство СССР объясняет это свое