– Я и после не буду делать.
– А что ты дома друзьям покажешь?
– Военный билет. Отстань, чем ниже уровень базового интеллекта, тем краше и толще альбом.
– Переведи…
– Общеобразовательная программа военнослужащих последнего призыва не ставит перед собой первоплановые задачи, специализирующиеся на умении использования полностью атрофированной части тела, именуемой медицинским термином мозги.
– Это ты меня так послал?
– Нет, это я так пошутил.
Шутки подобного толка не понимали так же, как я не понимал, почему взрослые двадцатилетние пацаны должны носиться друг за другом по кроватям, хватая товарищей за штаны и стараясь прижаться к ним сзади нижней частью своего тела. В роте никто не был замечен в гомосексуальных наклонностях, что меня смущало еще сильнее.
Все свободное время я предпочитал проспать, руководствуясь известным выражением: "солдат спит – служба идет". Или занимал себя чтением книг, которые получал "из-под полы" в армейской библиотеке.
За этим занятием и застал меня командир второго отделения моего взвода Меньшов. Он подошел к моей койке, на которой я валялся, читая книгу, и замер, пристально глядя на меня слегка раскосыми глазами, заслоняя свет своим низким, но широким корпусом.
– Ты чего встал, родной? "Отойди от бочки – ты закрываешь мне солнце", – процитировал я Диогена.
– Какое солнце?
– Не бери в голову. Чего хотел?
– Скажи, ты взаправду еврей? – ошарашил меня своим вопросом Меньшов
– Как тебе сказать? По паспорту стопроцентно. Ну, так получилось.
Когда папа-еврей и мама- еврейка, то дети редко становятся русскими,
– вспомнил я историю получения своего паспорта.
Когда мне исполнилось шестнадцать лет я, принеся свидетельство о рождении в паспортный отдел, получил бланк и, заполнив как положено, в графе национальность вписал: "русский". Этот бланк вместе со свидетельством о рождении я и подал в окошечко паспортистке.
Паспортистка долго вчитывалась в текст, а потом спросила:
– А почему ты написал национальность русский?
– А какой из меня еврей? Еврейского языка я не знаю, только русский. Национальных традиций – не знаю, не обрезан, в Бога, как положено, не верю. Сам комсомолец, активист. Даже значок имеется
"Шестьдесят лет ВЛКСМ". Родился и вырос в России. У меня еврейского ничего не осталось. Какой из меня еврей? Я, что ни на есть, русский.
У паспортистки взяло время переварить все услышанное. Я не сомневался, что она многое повидала на своем веку, но такое признание явно ввело ее в состояние ступора.
– Ты, может быть, думаешь, что национальность еврей может тебе помешать в дальнейшем?
– Как она мне может помешать, когда у нас в стране все равны? – на полном серьезе спросил я.
Переварить эту фразу у паспортистки заняло значительно больше времени. Она вновь вчиталась в бумаги и, медленно собираясь и вспоминая, что она тут не хухры-мухры, а офицер милиции и знаток закона сказала:
– По закону Союза Советских Социалистических Республик ты имеешь право выбрать ЛЮБУЮ из национальностей своих родителей. Ты какую выбираешь?
Тут настала моя очередь задуматься.
– Если я буду выбирать не по национальности папы или мамы, но даже бабушек и дедушек или прабабушек и прадедушек, то выбор у меня небольшой. Насколько мне известно моя фамилия была известна еще во времена египетского рабства иудеев и дошла неизмененной до наших времен.
– Тогда возьми, пожалуйста, новый бланк и перепиши так, как положено.
Бланк я переписал, и паспортистка потребовала от меня расписаться не только в графе "подпись", но и рядом с графой национальность.
Наверное, чтобы не забывал свою родословную.
– Странно, – продолжая смотреть на меня, практически не моргая, сказал Меньшов.
– Чего тебе странно?
– Первый раз вижу еврея в армии. Евреи ведь не служат, они косят… А тут ты… Смотрю и удивляюсь.
– Посмотрел? Запомнил? Теперь построй мне взвод и выясни кому надо к врачу. Я сам свожу в санчасть.
У дверей санчасти сидел молодой солдат с черной, кучерявой головой и большим, слегка приплюснутым носом. В петлицах бойца была змея на чаше, что означало его принадлежность к войскам медслужбы.
– Шалом алейхем, – внимательно посмотрел он на меня большими черными глазами, в которых отражалось "страдание всего еврейского народа", как любила поговаривать моя тетка.
– Воистину шалом.
– Надо отвечать "алейхем а-шалом", – поправил меня фельдшер.
– Да будет так, если тебе от этого сразу станет легче.
– Ты ведь еврей? – уточнил солдат, явно не понимающий моих шуток.
– Чего-то мне последнее время часто задают этот вопрос. К дождю, наверное. Или я так плохо выгляжу?
– Азохэн вэй, – вздохнул черноглазый. – Ты из Одессы, что отвечаешь вопросом на вопрос?
– Нет, из Питера.
– А я из Винницы. Это такой город на Украине. Там много евреев.
– Бывает. Ты новый фельдшер части?
– Ага. Приходи, за жизнь поговорим.
Я не имел ничего против того, чтобы поговорить за жизнь и даже немного пожалел, что не остался в свое время в медчасти, но не так часто пересекаются в армейской жизни заместитель командира взвода мотострелковой части и фельдшер-чернопогонник, даже если оба евреи.
– К нам пополнение едет, только это по секрету, – сказал мне
Макс, когда мы сидели с ним с солдатской столовой и наворачивали дополнительную порцию хлеба с маслом.
– Какое может быть пополнение в учебке? Полк укомплектован.
– Они не совсем к нам. В Москве ЧП произошло. Какой-то грузин-москвич, взял УАЗик своего шефа и поехал на гулянку. Не то перетрахался, не то перепил, но совершил аварию с бабами в машине, и командир московского военного округа приказал всех москвичей отправить служить за триста километров от города. А мы как раз триста пять.
– Так там, небось, не пара десятков…
– Вот они и будут кататься по частям, пока их не примут.
– А пересылка?
– Ну, я не знаю, – развел руками Манукевич.- За что купил, за то и продаю.
– А это мысль, – сказал я сам себе. – Можно свалить из учебки. Из
"линейки", говорят, раньше домой отпускают.
– Всюду одинаково отпускают. А я себе уже нулевую хэбэшку заначил.
– Зачем тебе хэбэшка? Лучше "парадку" найти приличную.
– В хэбэшке, в пилоточке, с вещмешком – самый шик. Как с войны.
– Колун ты, Макс, – захохотал я. – Подмосковный писарь с войны вернулся. "За нами Москва, враг не прошел. Мы все бумажки написали ровно".
– Кончай прикалываться. Это будет супер.
– Скорее бы этот супер…
В казарме был бедлам. Москвичи, отслужившие и полгода, и год, и почти полтора гуляли по казарме, сидели в курилке, общались с сержантами, которые еще полгода-год тому назад были такими же курсантами. Многие приехавшие прошли эту же, ковровскую учебку некоторое время тому назад.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});