Такая вот игра с хозяином трактира у нас сложилась. И не надо думать, будто Секим хоть кому-нибудь своим подзатыльником сделал реально больно. Он очень хорошо умел соизмерять свою силу.
Проскользнув мимо хозяина, мы разбежались выполнять приказы. Добрый то он добрый, но лентяев и бездельников не переносит на дух и, как бы жалобно они ни скулили, какие бы обещания и клятвы ни давали, непреклонно указывал на порог. Так что, особо не забалуешь.
Еще был у славного хозяина своеобразный пунктик. Он почему-то считал правильным учить детей грамоте не ранее их совершеннолетия. И то в том случае, если признавал в учебе реальную необходимость. Дескать, научившись читать, младое поколение вместо того, чтобы учиться жизни у взрослых, умудренных опытом, людей, начнут забивать себе головы книжной премудростью, довольно далекой от суровых реалий. Говорят, в свое время его супруга — между прочим хрупкая и довольно сентиментальная женщина из семьи мелких купцов — начитавшись дамских романов, совершила крупную ошибку. Она прочитала мужу один из романов… вслух! И не отстала, пока не дочитала до финала, где прекрасный молодой ярл, положив своим двуручником в конном бою несчетное число врагов, задушив голыми руками трех драконов, и, порвав голыми зубами глотки дюжине вампиров, не слился в сладком поцелуе с прекрасной рыбачкой, нежные щечки которой тут же обагрились жарким румянцем. Там еще было про чужие белые ручки и бархат кожи, но последнее уже так достало несчастного мужчину, что он взревел буквально словами одного политического деятеля: «Когда я слышу слово „грамотный“, рука сама тянется за арбалетом! Ка-а-а-акие нежные ручки, щечки, глазки и бархат кожи у рыба-а-ачки?! Подумай сама-а-а! Море! Холод! „Нежные ручки“ тянут мокрые сети!». С тех самых пор и возникло у него это странное предубеждение против обучения грамоте несовершеннолетней молодежи. Книги он считал коварным искушением для слабых и неокрепших умов.
Клок очень хотел научиться грамоте и, увидев, как я свободно и без малейших усилий пишу письмо родным, упросил едва ли не на коленях научить и его. В банде, где он вырос, если и могли научить мальца, то исключительно за деньги. Просто так с ним возиться никто не стал бы. Да и мало кто понимал, зачем вору грамота? Вот воровской «профессии» научить — это сколько угодно. Даже просить не надо — сами воры берут на дело и там «по-живому» начинают натаскивать будущего помощника. К тому же у парня оказалась еще та наследственность. Если посмотреть со стороны честных граждан, так самая что ни на есть дурная, зато с противоположной — очень даже многобещающая. Мать Клока была легендарной щипачкой. Несколько раз она демонстрировала пару своих трюков экспертам в виртуозном лишении вполне трезвых и шибко бдительных граждан их честно (или нечестно) заработанных денег, перстеньков, кулончиков, подвесочек, медальончиков и прочих дорогих цацек. Ни один эксперт не заметил, как его самого обокрали. А кучка драгоценностей экспроприированных у них же и тут же выложенная кучкой на столе просто растаяла в воздухе после того, как мимо прошла мать Клока. Смотрели все и довольно пристально. Причем разделили внимание — часть смотрела только на золото, а часть только на воровку. И… опять ничего! Будто и не было на том месте ничего. Ничто не звякнуло, не блюмкнуло и не скрипнуло. Сама же воровка была в одном только тоненьком платьице и куда могла поместить все награбленное — до сих пор никто так и не узнал. Своими секретами делиться она категорически отказывалась. Кстати, маг, работающий на главаря банды, со своей стороны гарантировал отсутствие любых магических проявлений. Да и бездарна она была в этом отношении.
Интересно, как Клок приобрел себе это имя. Мать к тому времени уже несколько лет «перековывалась» где-то на каторге, отца малец тоже помнил смутно, но, кажется, тот был лихим домушником, и так же, как мать, что-то таскал или где-то рубил на каторге. На удивление, малыша в банде не обижали, одевали, кормили и учили… понятиям, законам своей среды и «профессии». Кличку Клочок он получил, когда однажды один из воров удачно стибрил корзину длинных и тонких лепешек по-восточному у какого-то торговца. Добычу сложили в общий котел и достав одну лепешку начали ее рвать, выдавая каждому по кусочку. И вдруг, протиснувшись между ног стоящих воров, в круг вошел малыш, протянул ручку и требовательно попросил, быстро сжимая и разжимая кулачок:
— Дай-дай-дай… клоцёк! Дай клоцёк! Дай-дай-дай…
— Чего-о-о-о?! — непомерно удивился тот, кому доверили рвать добычу поровну.
И было отчего. Малыш заговорил впервые. Удивление сменилось жизнерадостным хохотом, а малышу выдали-таки вожделенный клочок лепешки. С тех пор он и стал для всех Клочком. Своего настоящего имени парень не знал никогда.
Став постарше Клочок решил, что такое имя слишком уж детское и ему, почти взрослому парню, более не годится. Клок! Звучит гораздо солиднее. Однако так его стали называть только здесь. В банде к его решению прислушиваться не захотели. Так бы ему и доказывать право на новое имя, да тут банду накрыли стражники и почти всех, что называется, «повязали». Случилось это событие с месяц назад. Клочок сумел ускользнуть и удрать подальше от тех мест, где его могли узнать и сдать властям. Так же как и я впоследствии, он обошел все потенциальные рабочие места, но ничего не нашел. Да и откуда? Тут и местным работы не хватает. Вместо приблудного мальчишки за те же деньги можно нанять здорового мужика или крепкую трудолюбивую женщину. Один только Секим повздыхал, порычал, почесал бороду, пригладил усы, залез в затылок и… приютил.
Несмотря на соответствующее воспитание и «образование», Клок не хотел больше заниматься воровством — собственно, никогда не хотел, да кто его спрашивал тогда? — и решил попробовать устроить свою жизнь «с чистого листа», то есть попытаться «выбиться в люди». Однако, для достижения столь благой высокопоставленной цели без знаний, в первую очередь, грамоты и счета, ему не подняться выше полунищего разнорабочего или, в качестве пика карьеры подавальщика в трактире Секима. Это не совсем те «люди», куда он хотел выбиться. Вообще-то, тяжелой работы парнишка не чурается, но в то же время ему хотелось бы делать дело с удовольствием, а не превращать жизнь в сплошную, беспросветную, каторгу. Поэтому всеми силами он впитывает знания. Любые, до которых может дотянуться и вложить в свою голову.
Мы с ним договорились об обмене. Он учит меня некоторым своим умениям, в том числе, маскировке… Нет. Не в лесу. Этому я его сам могу научить. Сколько бы я ни ленился, как бы ни отлынивал, но отец у меня упрямый. Сам удивляюсь насколько качественно он сумел втолковать… ну-у-у-у, если честно, то вбить, в меня свою науку. Клок учил совершенно другому. Сливаться с толпой, оставаться незаметным, когда стоишь в двух шагах от стражника, а тот тебя в упор не видит, хотя в упор и смотрит, прятаться в помещениях и на улицах, менять свой облик буквально двумя-тремя штрихами… и многому другому, что для меня с некоторых пор стало едва ли не главным для выживания. Потому что, если найдут меня, то пока поверят в мою невиновность, скорее всего, не отпустят, так как останки инвалида, годные только для выклянчивания у граждан милостыни, лучше удавить прямо в камере из человеколюбия и милосердия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});