— О, не опасайтесь, я передам ему всё об этом деле!
Но Миттерик повернулся спиной и неистово ревел в ночь.
— Где разведка? Я велел вам выслать разведчиков, а? Димбик? Где Димбик? Местность, сударь, поверхность!
— Я? — запинаясь выдавил белолицый офицерик. — Ну, э-э, да, но…
— Они уже вернулись? Я хочу быть уверен, что поверхность что надо! Скажи же, что она хороша, будь оно проклято!
Глаза сударя в отчаянии метнулись по кругу, затем он, казалось, закалил решимость и отбрил по стойке смирно:
— Да, генерал, разведка была послана и вернулась, в сущности, вполне себе вернулась, и поверхность… безупречна. Как карточный стол, сэр. Карточный стол… засеянный ячменём…
— Отлично! Я больше не желаю сюрпризов, мать их! — Миттерик потопал прочь, развевались полы незаправленной рубашки. — Где чёртова мать, майор Хокельман? Я хочу, чтоб эти всадники были готовы к бою сразу, как только хватит света, чтобы сходить поссать! Вы меня поняли? Поссать!
Его голос угас на ветру вместе со скрипучими протестами Фельнигга, и следом за ними двинулись фонари его штаба, оставляя Горста стоять в темноте, потрясённого и разочарованного, словно брошенный жених.
Стало быть, налёт. Всё это вызвала мелкая вылазка наудачу, вылазка, спровоцированная пустым бахвальством Миттерика своими флагами. И здесь не ждут ни слава, ни искупление. Лишь глупость, трусость и муть. Горст праздно размышлял, сколько погибло в этом хаосе. Раз в десять больше, чем убито северянами? Воистину, неприятель — наименее угрожающая составная часть войны.
Как же нам удалось оказаться столь нелепо неподготовленными? Понятно — мы и представить себе не могли, что у них хватит наглости напасть. Если бы северяне ударили сильней, они запросто выгнали бы нас за мост, и захватили бы целиком два кавалерийских полка, а не только их знамёна. Им хватило бы пяти человек с собакой. Но они и представить себе не могли, что мы можем оказаться столь нелепо неподготовленными. Всех ждала неудача. В особенности меня.
Он повернулся и увидел кучку солдат и слуг с сикось-накось разнородным боевым оснащением за плечами. Те, что следовали за ним по мосту и за мостом. Надо же, их так много. Овец. Что делает меня — кем? Овчаркой? Гав, гав, дурачьё.
— Что нам делать, сэр? — спросил ближайший из них.
Горст мог только пожать плечами. Затем он медленно поплёлся обратно на мост, сквозь сдувшуюся толпу, точно так же, как плёлся днём. Пока никаких признаков рассвета, но тот уже невдалеке.
Пора надевать доспехи.
Под крылом
Утроба осторожно спускался с холма, пристально вглядываясь в черноту, прежде чем ступить в очередной раз, с каждым вторым шагом кривясь от ноющего колена. Кривясь от ноющей руки, ноющей щеки и вдобавок ноющей челюсти. Более же всего кривясь от вопросов, которые задавал себе почти всю промозглую бессонную ночь. Ночь, полную тревог и раскаяний, робкого хныканья умирающих и не столь робкого храпа Виррана из, мать его, Блая.
Рассказать Чёрному Доу, о чём просил Кальдер или нет? Интересно, размышлял Утроба, Кальдер уже сбежал? Он с детских лет знал этого малого и ни разу не мог упрекнуть его в храбрости, но что-то с ним было не то, во время их разговора прошлой ночью. Что-то, что Утроба не сумел определить. Или же, наоборот, сумел, но не в Кальдере, а в его отце. А Бетод не шибко любил пускаться в бега. Это-то его и убило. Ну, в смысле, это и ещё Девять Смертей, разнёсший на куски его череп. Что, пожалуй, легче участи уготованной Кальдеру, если Доу узнает о его словах. Легче участи самого Утробы, если Доу узнает о них от кого-то другого. Он мельком окинул хмурое лицо Доу, факел Трясучки выделял чёрно-оранжевым крест-накрест высеченные шрамы.
Сказать или нет.
— Пиздец, — прошептал он.
— Айе, — сказал Трясучка. Утроба чуть не кувырнулся в мокрую траву. Пока не вспомнил, что есть целая куча всякого, о чём человек мог бы сказать «пиздец». Вот она, прелесть этого слова. Оно может означать разное, смотря о чём речь, и как идут дела. Ужас, смятение, боль, тревогу, страх. На все случаи — к месту. Ведь идёт битва.
Из тьмы выползла маленькая бревенчатая избушка, из рассохшихся стен пробивалась крапива, кусочек крыши обвалился и гнилые брёвна торчали верх, словно рёбра скелета. Доу забрал у Трясучки факел.
— Жди здесь.
Трясучка промедлил лишь миг, затем склонил голову и прислонился к стене у двери, слабый лунный луч застыл на его металлическом глазе.
Утроба поднырнул под низкую притолоку, стараясь не казаться встревоженным. Когда он оставался наедине с Чёрным Доу, какая-то его часть — и не малая — непременно ждала кинжала в спину. Ну, или меча в грудь. В любом случае — острого клинка. А потом, уходя, он непременно немножечко удивлялся тому, что покидает их встречу живым. Ни с Тридубой, ни даже с Бетодом такого чувства не возникало. Навряд ли это признак подходящего ему командира… Он понял, что грызёт ноготь, если жалкую хреновинку того, что осталось можно было назвать ногтем, и заставил себя прекратить.
Доу понёс факел к дальней стене комнаты, по грубо выпиленным стропилам в такт его движению ползли тени.
— Чё-то не слыхать ответа ни от девки, ни от её отца. — Утроба подумал — лучше хранить молчание. В последнее время, стоило ему проронить слово, как приключалась какая-нибудь беда. — Видать, я за просто так влез в долги перед великанищем, будь ему неладно. — Снова молчание. — Бабы, ага?
Утроба пожал плечами.
— В таком вопросе от меня проку мало.
— Одна-то у тебя есть — твоя вторая? Как ты сумел с ней всё наладить?
— Она наладила сама. Второго лучше Чудесной нельзя и пожелать. Известно мёртвым, я не раз и не два делал дерьмовый выбор, но о том, что выбрал её не пожалел. Ни разу. Она крута и сурова, как чертополох, не хуже любого мужика, которого я знаю. В ней больше костей, чем во мне и чутьё поострее тоже. Она всегда первой доходит до сути вещей. И она старой закалки. Я бы доверил ей всё, что угодно. Никому не доверил бы большего.
Доу вскинул брови.
— Хуя ты выдал. Может мне надо было выбрать её на твоё место?
— Возможно, — пробормотал Утроба.
— Нужен кто-то надёжный, подходящий, чтобы стать вторым. — Доу пересёк хибару, вглядываясь в ненастную ночь. — Нужен надёжный человек.
Утроба поспешил сменить тему.
— Мы ждём твою темнокожую подругу?
— Не совсем подругу. А так, да.
— Кто она?
— Она из этих, из пустынников. Тёмный цвет тебе не намекнул?
— Я имею в виду, что она забыла на Севере?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});