Неудовольствие защитников Казанской академии против епископа усугубилось обстоятельством, которое епископ не счел возможным скрыть и должен был довести до сведения Синода, как факт, огласившийся во всем образованном обществе Ставрополя. Профессор Казанской академии Гусев, присланный в 1859 году для обревизования Ставропольской семинарии, на испытании воспитанников, в присутствии всех преподавателей семинарии и воспитанников учеников богословского отдела, кощунно отозвался о поведаниях библейских. Слова его повторялись одними кощунно, а благочестивыми христианами — с великою скорбию. Гусев, однако, получил награду — орден Св. Владимира 3–ей степени и сряду, однако, должен был оставить службу при академии.
Успешное влияние интриг ректора архимандрита Епифания в соединении с протоиереем Крастилевским при митрополите Филарете выразилось, с одной стороны, неподвижностию в Синоде исхода дела Крастилевского, с другой, нахально дерзкими безнаказанными действиями архимандрита Епифания, до того забывшегося, что в один из высокоторжественных дней, по окончании Божественной литургии в летнем кафедральном соборе, он, сослуживший епископу, вследствие спора с кафедральными священнослужащими, в присутствии командующего войсками генерал — адьютанта графа Евдокимова и всего военного и гражданского начальства, сопровождавших епископа к экипажу, подбежал к дверцам кареты и, остановив весь разъезд, с великим раздражением стал объяснять жалобу свою.
Епископ сказал: «Здесь не место — мы задерживаем всех» и приказал ему ехать в архиерейский дом, чтобы там объяснить ему случившееся. Оказалось, что архимандрит заносчиво оскорбил кафедральных священнослужащих и потому получил предложение епископа две недели не выезжать из дома. Взыскание это, естественно, не умиротворило архимандрита Епифания, опиравшегося на давнее покровительство митрополита Филарета.
Отношения митрополита Исидора к преосвященному Игнатию были также неблагосклонны. Они выразились довольно резко в проезде митрополита из Тифлиса на Киевскую кафедру. В видах поощрения и большего развития воспитанников семинарии старшего курса, епископ Игнатий ввел обычай призывать к себе на духовную беседу и рассуждения о предметах веры воспитанников семинарии богословского курса, отличающихся благонравием и успехами в науках, по засвидетельствованию ректора, и в сопровождении профессоров. Беседы эти происходили за вечерним чаем, сопровождаемым угощением фруктами и разными сластями.
Такое обращение епископа с своими подчиненными показалось митрополиту Исидору до неприличия фамильярным, и он, при свидании с ним в г. Георгиевске, не остановился сделать ему словесный строгий выговор, на который епископ отвечал одним молчанием. Особенная неуместность этого обстоятельства и бестактность, чтобы не сказать необдуманность, выговора состояла в том, что он был сделан в присутствии начальника губернии генерал — лейтенанта Волоцкого, нашедшего нужным успокаивать митрополита, убеждая его удовлетвориться молчанием епископа.
Когда преосвященный митрополит Исидор занял место вскоре за тем почившего Санкт — Петербургского митрополита Григория, епископ Игнатий письмом просил митрополита Исидора о переводе его в одну из епархий восточной России, где бы он мог присмотреть себе монастырь, чтобы поселиться в нем на покое. Просьбе этой митрополиту Исидору угодно было дать тот смысл, что будто бы преосвященный Игнатий просил очистить ему вакансию на Воронежскую кафедру, а потому, так как кафедра эта занята, то и просьба преосвященного удовлетворена быть не может. Иронический тон письма не оставлял никакого недоразумения. Напрасна была просьба его об этом же к Филарету Московскому.
Между тем, преосвященного постигла очень тяжелая болезнь — натуральная оспа, при сильном горячечном состоянии. Болезнь длилась, выздоровление хотя наступало, но медленно, силы его стали видимо слабеть, и он решился проситься прямо на покой, в уже знакомый ему Николо — Бабаевский монастырь Костромской епархии. В конце июля 1861 года подал о том рапорт в Синод и обратился со всеподданнейшим письмом к государю императору.
Вот содержание этого письма[235]:
«Августейший монарх, всемилостивейший государь!
Чувствуя изнеможение сил от болезненности, продолжающейся около сорока лет, и постоянно питая в душе моей желание окончить дни в уединении, я подал в Святейший Синод рапорт, в котором, донося о состоянии своего здоровья, прошу об увольнении меня от управления епархиею и о предоставлении мне в управление общежительного Николо — Бабаевского монастыря на Волге, в Костромской епархии, по тому образцу, как это делалось для многих архиереев, уволенных от дел епархиальных. То милостивое внимание, которого удостаивали меня Ваши августейшие родители, называя меня своим воспитанником, дозволяет мне обратиться к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею и убедительнейшею просьбою. Не во внимание к какой — либо заслуге или достоинству, коих нет у меня, в память Ваших почивших родителей окажите мне милость, повелите удовлетворить моему прошению, даруйте мне просимый приют, в котором я мог бы окончить дни мои, вознося недостойные и убогие молитвы к Богу о благоденствии Вашем и всего Вашего августейшего дома, о покое и вечном блаженстве Ваших приснопамятных родителей.
С чувствами верноподданическими благоговейнейшего уважения и совершеннейшей преданности имею счастие быть и проч. 24 июля 1861 года».
Августа 5–го состоялось увольнение с назначением пенсии по тысяче рублей в год, впоследствии она по высочайшему повелению увеличена прибавкою пятисот рублей в год.
19 сентября 1861 года государь император посетил Кавказ, но в Ставрополе не был, а, осматривая вновь покоренные земли за Кубанью, спрашивал у графа Евдокимова (главная квартира которого была в Ставрополе) о преосвященном и через него прислал ему орденские знаки Св. Анны 1–ой степени, которые уже не застали владыку в Ставрополе, а отправлены были ему по почте на новое место жительства.
При отъезде из Ставрополя, также как и прежде из С. — Петербурга, у преосвященного не имелось собственных денежных средств. Он должен был опять прибегнуть к посторонней помощи, чтобы рассчитаться с некоторыми долгами и покрыть путевые издержки. На пути следования через Москву он остановился у старого знакомца своего преосвященного Леонида, епископа Димитровского, викария Московского.[236] При представлении своем митрополиту Московскому он докладывал ему свои замечания о грустном и несоответственном цели воспитании юношества, приготовляющегося к служению Церкви, и о гибельном вторжении в среду воспитателей, а потому и воспитываемых, идей самых враждебных, противоположных духу христианства в его церковно — православном учении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});