— Ты продала рукопись книги, ты на пути к славе и богатству, так что, я думаю, ты теперь уедешь отсюда и станешь как те знаменитые писатели, которые так романтично жили в Париже, да?
— Нет. Ты удивишься, потому что я тебе никогда об этом не говорила, но у меня другие планы: я вступаю в Квакерскую группу по урегулированию общинных конфликтов.
— Что? А что это такое?
— Группа, которая занимается ненасильственным разрешением конфликтов и кризисов.
— Должно быть, интересно. А как это делается? Понимаешь, у меня нет ни малейшего представления об этом. Расскажи.
— Есть целая и весьма разнообразная программа. Существуют группы действия, которые помогают разрядить напряженность во взаимоотношениях, скажем, общин, враждующих между собой и готовых перейти к насилию и к беспорядкам, разработаны методы для предотвращения напряженности типа работы в городских кварталах, где назревает беда. Потом мы проводим всякого рода семинары, форумы, стараемся формировать общественное мнение. Вот в таком духе.
— Похоже, это достойное дело.
Ева поймала себя на том, что испытывает зависть, слушая Кэрри, увлеченную, уверенную, счастливую.
— Скажи, а как ты установила контакт с этими людьми — ну, с этой группой?
— Ты помнишь Питера Телботта, доктора? Он возвратился из Вьетнама. Мы с ним встретились, и, когда я слушала его рассказы о работе во Вьетнаме, я поняла, что огромное число людей остро нуждается в поддержке, в прямой помощи со стороны тех, кому небезразличны чужие страдания. Наша работа приводит к тому, что каждая из нас сосредотачивается исключительно на собственной персоне, и тут нетрудно забыть, что существует нечто другое. Когда Питер со мной стал говорить об этом, я вдруг почувствовала себя пристыженной, пристыженной тривиальностью моего образа жизни. Мне захотелось изменить его и взяться за что-то полезное.
Теперь Ева поймала себя на чувстве вины.
— И я поняла очень важную вещь, Ева.
— А именно?
— Человек обязан вернуть жизни то, чем она его одарила. Ева молча кивнула.
— А что делала я? — спросила Кэрри. — Книгу написала? Этого недостаточно. Я писала, чтобы удовлетворить мою же внутреннюю потребность в самовыражении. Я хочу что-то дать людям, понимаешь, людям другим, дать что-то на личностном уровне. Я думаю, что большую роль в эти трудные для меня времена сыграла и вера, в которой я была воспитана.
— А что Питер? — перебила Ева. — Здесь есть надежда?
— Только время может показать. Он сильно повзрослел. Я всегда относилась к нему с уважением, была чрезвычайно высокого мнения о нем, тем более сейчас. Знаешь, как это укрепляет дух, когда рядом с тобой настоящий мужчина!
— Ты прямо светишься, когда говоришь о нем.
— Питер — замечательный человек. Господи, не сравнить со всеми этими плейбоями!
— Во всем виновата наша работа, — вздохнула Ева. — Разве те люди, с которыми мы общаемся по работе, могут быть настоящими мужчинами? Какая ты счастливая, что все бросила! Я так хотела бы сделать то же самое… Свет не видывал капкана, равного нашей работе!
Кэрри тоже вздохнула:
— Ты права, и это очень грустно. Каждый год новое поколение юных девушек — и все те же мужчины набрасываются на них! Кормятся нашими мечтами и устремлениями, нашей потребностью в любви, в обеспеченности, нашим желанием вести достойный образ жизни.
— Да, я знаю…
Ева думала о Брюсе.
Заметив ее отсутствующий вид, Кэрри спросила:
— Ты куда ушла?
Ева встряхнулась и с улыбкой ответила:
— Задумалась. О жизни, о том, как она устроена. Понимаешь, от нас мужчины ничего и не ждут: достаточно, если девушка хорошо одевается, умело накладывает макияж, красиво причесывается. Больше ничего не требуется. Ты — безделушка. Поживешь так и начинаешь думать: интересно, а какой бы я была, будь я полноценной женщиной?
— Увы.
У Кэрри, во всяком случае, есть будущее — она обязательно будет и дальше писать, есть миссия в жизни: эта ее квакерская группа. А у нее что? Ева посмотрела на себя как бы со стороны: молодая женщина, запутавшаяся в своих отношениях с мужчиной, который не собирается на ней жениться, да если 6 и женился, был бы очень скучным мужем.
Ева, точно муха, билась в паутине, которую сама же и соткала.
Она рассказала обо всем Кэрри.
— Казалось бы, история с Марта должна бы стать мне уроком, верно? Я же еле выцарапалась тогда из этой пародии на семейную жизнь. Так нет же, опять передо мной засияли звезды. Прельстилась красавцем плейбоем, престижем и прочей мишурой, не устояла! Попалась в собственные сети и умираю, не знаю, что делать! Каждый раз, как Брюс повторяет, что не собирается жениться, меня это убивает, ну просто убивает.
Ева почти плакала. Она прикрыла рукой глаза и прикусила губу, стараясь сдержаться, конфузясь перед Кэрри. Кэрри сочувственно сказала:
— Ева, но ты же не любишь его, и тебе не нравится, как он живет, так к чему же…
— Ты права, Кэрри, ты абсолютно права!
Больше Ева не пыталась сдерживаться: слезы откровенно лились по ее щекам.
— Иногда мне начинает казаться, что я в силах повлиять на Брюса, и он изменится, но я не знаю… Да ничего я не знаю! Мне хотелось бы что-то сделать… Может быть, плюнуть на все и уехать, устроить себе каникулы, но я боюсь упустить работу. Сама не знаю, наверное, я хочу чего-то нереального, может быть, на свете нет того, чего я хочу, что мне надо.
Евин голос сорвался, она хлюпала носом и утирала слезы бумажной салфеткой.
— Послушай меня, Ева. У меня был разговор с Чарлин, перед самой ее смертью, и она сказала одну важную вещь, она сказала, что мы все время ищем и никак не можем найти суть наших жизней, их смысл. Различные аспекты жизни мы, конечно, видим, но суть ускользает от нас. А ищем-то именно ее. Смысл жизни связан с уважением, Ева, мы должны уважать себя и пользоваться уважением других. Не в том же дело, что мы модели — это внешнее, а в том, что мы люди.
— Я хотела бы все начать сначала или уехать куда-нибудь!
— Ты много работаешь, — согласилась Кэрри, — и тебе необходимо отдохнуть. Ты заслужила отпуск.
— Ох, я знаю, но, понимаешь, опять деньги!
— Извини меня за прямой вопрос: ты сколько отложила?
— Сейчас у меня уже восемнадцать тысяч, но…
— Сколько, по твоим расчетам, тебе нужно, чтобы чувствовать себя обеспеченной и начать новую жизнь?
— Понятия не имею. Я никогда не делала таких прикидок.
— В этом все дело. На нашей работе невозможно почувствовать себя обеспеченной, невозможно сказать себе: мне достаточно. Так что приходится признать, что обеспеченность — вещь эфемерная. Наступает день, когда надо заявить: все! Знаешь, Чарлин будет для меня вечным символом наших судеб, если мы не остановимся и не заявим себе: хватит! И ее собаки — как два пса, стерегущие адские врата. Чарлин всегда говорила, что это капкан: попалась — так уж не уйдешь. Постоянно кажется, будто тебя что-то ждет за поворотом, будто есть причины, по которым необходимо продолжать. Все верно — капкан. Когда же дела идут на спад, начинаешь тревожиться, бежишь тратить деньги на новые фотографии, на новые тряпки, заказываешь себе новый альбом, записываешься на всякого рода занятия, не переставая говорить себе, что траты окупятся. Продолжаешь жить все той же жизнью, потому что уже научилась сама рассматривать себя как нечто декоративное. Точно так же, как рассматривают тебя посторонние. Нет сомнения, во многом повинно окружение, но мы-то, зачем принимаем роль, которую оно нам навязывает? А время все идет и проходит, прежде чем мы успеваем опомниться. Однако я считаю, что настает час, когда каждая из нас должна что-то предпринять.