Читать интересную книгу Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1 - Сергей Кургинян

Самый яркий для меня пример на эту тему — то самое личное дежа вю, к которому я уже апеллировал в начале этой главы.

1987–1991 годы… Поди разбери, не дернется ли Горбачев и КПСС в целом, не начнут ли движение СССР в сторону действительного развития? А если еще им тут что-то подскажут, выведут за рамки каких-то ментальных ограничений, что-то напомнят, к чему-то подтолкнут! Кошмар! Ужас!

Беспокойство глобальных игроков по поводу возможности соединения моей организации «Экспериментальный творческий центр» и политического фактора под названием КПСС в конце 80-х годов XX века носило абсолютно неадекватный характер. Но в самой этой неадекватности был политический смысл, который заслуживает обсуждения в силу ряда причин.

Но сначала — о мере неадекватности тогдашней международной, крайне высокопоставленной паники.

КПСС к тому моменту была уже почти похоронена.

Горбачев — почти доопределен в своем выборе между властью и любовью так называемого международного сообщества. Он почти уже выбрал любовь. Последней преградой на пути окончательности этого выбора была собственная жена. Но и эта преграда в итоге была преодолена.

Лидеры КПСС были разобщены до предела. И не слишком склонны к глубокому политическому диалогу с какими бы то ни было интеллектуальными силами.

Моя организация была абсолютно молода и неопытна. Никаких элитных бэкграундов у нее не было. Ее отношения с немногими симпатизирующими ей представителями элиты КПСС были основаны на некоей гражданской обеспокоенности и не приобрели нужной глубины, человеческой экзистенциальности и окончательной доверительности. При том, что, конечно же, тогдашний элитный «человеческий материал» давал для построения отношений совсем другие, гораздо большие возможности, нежели материал сегодняшний. Хуже или лучше были те представители элиты — они не были ни столь прагматичными, ни столь далекими от масштабных смыслов. Смыслов, которые нельзя было до конца истребить без истребления КПСС как той матрицы, в которой эти смыслы были «поселены».

Шансы на глубокое и продуктивное соединение нас как интеллектуально-политического фактора с фактором собственно политическим, шансы на то, что мы преобразуем «зайчиков» в «ежиков»… Каковы они были двадцать лет назад? Они не были нулевыми, но… В лучшем случае, они равнялись одной миллионной. Но, боже мой, как эта «одна миллионная» возбудила глобальных игроков! Имея по поводу этого возбуждения абсолютно достоверную оперативную информацию, я просто не хочу засвечивать источники даже по прошествии двадцати лет. И потому прошу мне поверить на слово. Речь шла не только о крупнейших политических фигурах, но и о тех, кто стоял за спиной этих фигур. А вдруг уже приговоренные «зайчики» станут «ежиками»?

Прошло сколько-то лет, и все то же самое повторилось еще в нескольких вариантах. Каждый раз речь шла о «зайчиках» и «ежиках». И о «вдруг».

А вдруг в «ежиков» превратятся депутаты Верховного Совета в 1993 году?

А вдруг в «ежиков» превратятся силовики в окружении Ельцина?

А вдруг в «ежиков» превратятся олигархи, вкусившие от власти в ходе выборов 1996 года?

А вдруг?.. А вдруг?.. А вдруг?..

Новое «а вдруг» замаячило в 2008 году.

Возникло это самое обстоятельство № 1 (оно же — подробно рассмотренное мною 18 брюмера Владимира Путина, точнее призрак оного). И сразу же весьма серьезные международные акторы завибрировали: «А вдруг?»

Конкретность моего знания об этих вибрациях сегодня даже больше, чем в 1989 году. Но поскольку и вибрации более свежие, то я уж тем более не хочу тут ничего засвечивать.

Скажу лишь, что вибрации были по своей серьезности анекдотически несопоставимыми с тем, что происходило в реальности. Впрочем, почему были? Они остаются таковыми и поныне. Входя в резонанс с обстоятельствами, куда менее важными, но все-таки существенными для тех, кто вибрирует.

Обстоятельство № 2 — состояние общества.

Двадцать лет назад все, что говорили я и мои соратники, было для общества ненавистно. Теперь же — по разным оценкам — неосоветские настроения охватили от 60 до 75 % населения.

Выпускаемые представителями этого направления (мной в том числе) издания достаточно авторитетны. Газета «Завтра», в которой я осуществил марафон на 36 полос, очень авторитетна.

То, что рейтинг Сталина зашкаливает и превышает все рейтинги, включая рейтинги Путина и Медведева, общеизвестно.

Конечно, общество регрессивно. И в силу этого будет ведомо своей специфической элитой до конца или почти до конца.

Но, во-первых, есть огромная разница между этими «до конца» и «почти до конца». Если «почти до конца», то… Словом, подобное «почти» многих глобальных игроков совершенно не устраивает.

А, во-вторых, для того, чтобы без диктатуры вести общество в требуемом регрессивном направлении, нашей элите нужно считаться с общественными умонастроениями. Считаясь с ними (конечно же, по минимуму), элита неизбежно должна давать представителям другого, нашего направления («Красным проектом» она его называет почему-то, элита эта… Ну ладно, «красный» так «красный»…) какие-то общественные возможности.

Опять же, возможности минимальные, но и это уже пугает. Выступления по телевидению… Иные формы квазивостребованности… Присутствие на каких-то конференциях… Мало ли еще что… А ну как это окажет воздействие на социальную динамику, а та на высшую элитную страту… Не зря говорят — «у страха глаза велики».

Обстоятельство № 3 — сама элита.

Как бы она ни была порочна и «бессубъектна», она уже не та, какой была в 1992 году. Есть невнятный властный зуд, есть другое отношение ко всему иноземному, по крайней мере, в части этой элиты… Есть невнятные опасения за собственное будущее… Есть достаточно масштабные материальные интересы. Мало ли как это может дооформиться и во что вылиться.

Обстоятельство № 4 — так называемая «коллективка».

Ну, хорошо бы Кургинян один в «Завтра» что-то сооружал. Но перед этим что-то еще сооружалось в сомнительном «красном» духе и с апелляциями к развитию. Причем с апелляциями самыми разными, вплоть до метафизических. А ну как сформируется особая, совсем ненужная интеллигенция внутри интеллигенции нужной и безопасной (как либеральной, так и «белой»). С чего всегда начинались масштабные неприятности, чреватые выходом из бессубъектности? С формирования такой интеллигенции.

Обстоятельство № 5 — международное.

Однажды я провел международную конференцию, на которой определенный круг элитных израильтян оказался рядом с представителями индийской и российской элиты. На конференции выступил аж премьер-министр Индии. Что началось! Те, кого это интересует, могут сопоставить дату выхода журнала The Americian Interest, замысле иного и патронируемого Бжезинским, и дату нашей конференции. Формирование треугольника Израиль — Индия — Россия было объявлено основной международной опасностью, реализации которой по глупости могут посодействовать неоконсерваторы в США. При этом никогда ничего подобного не говорилось ни о химерическом треугольнике Россия — Китай — Индия, ни о реальном БРИК. Это не расценивалось как «международная опасность № 1». Специфическое отношение к связям между Россией и Израилем объединяет З.Бжезинского и стоящие за ним круги, ненавидящие Израиль, с Г.Киссинджером. Который (как и стоящие за ним круги) благоволит Израилю, но категорически сопротивляется установлению стратегических отношений между ним и Россией. При этом тяга России к сотрудничеству с любыми исламистами только поощряется. Впечатление такое, что глобальные антироссийские (прежде всего американские) игроки готовы заплатить миллиарды долларов за то, чтобы в Россию приехал бен Ладен и выступил в Кремле. А вот альтернативные сценарии, подобные тому, который я обсуждаю, почему-то пугают донельзя. Причем даже больше, чем очень условный и проблематичный альянс между Россией и так называемой «старой Европой» (термин Д.Рамсфелда).

Я мог бы продолжить перечисление неких обстоятельств, создававших определенные вибрации в момент, когда я публиковал свои нескончаемые статьи о развитии, и продолжающих создавать сходные вибрации и поныне.

Я мог бы проанализировать, как именно сочетаются между собой названные пять обстоятельств. Но у меня другая исследовательская задача. И все, что мне нужно в связи с ее решением, — это уверенность читателя в отсутствии у меня мании величия или бреда преследования.

Я говорю о неслучайности неких откликов на мой газетный сериал о развитии только тогда, когда точно знаю, что отклики не случайны, и только постольку, поскольку это нужно для исследования основного предмета.

Если у меня нет точных оперативных и именно оперативных данных (смотри введение, в котором я сказал о роли таких данных в логоаналитических исследованиях), то я никогда ни о чем подобном не говорю.