следуя за ним. – Климат у вас тут неважный. У нас в Масарии хоть и льют зимние дожди, но хотя бы тепло. А у вас дождя нет, но совсем колотун.
– Да разве ж сейчас колотун! – усмехнулся Дентор, усаживаясь за угловой столик. – Ты, Мати, совсем южанином стал. Плюс восемь – и уже дрожишь. Скоро на всю зиму до нуля опустится, при нашей влажности та еще погодка.
– Может, я и южанин, зато ты у нас кугума-переросток, прямо с полюса, – усмехнулся в ответ Саматта. – Ну, рассказывай. Когда меня перевели в сорок первом, тебе мой батальон должны были передать. Передали?
– Да. Только без толку. Через три периода его вообще расформировали вместе со всем корпусом. Посчитали, что в связи с завершением «дружеской помощи» экспедиционные силы больше не нужны, ну да ты, наверное, слышал. Капитанские нашивки я получил, но как-то больше не получилось нормальным делом заняться. Загнали меня на канцелярскую работу, складом заведовать, а какой из меня завскладом? Сержантская работа, а мной там только генералов пугать. В общем, в начале сорок второго подал я рапорт да и снял военную форму. Осел здесь, в Крестоцине, устроился в полицейский спецотряд и с тех пор гоняю бандитов по городу.
Гигант вздохнул.
– Скучно, Мати. Понятно, что работа честная и достойная, служить и защищать, все такое. И ведь в самом деле служишь и защищаешь. Но время-то идет, и начинаешь о жизни задумываться. Ни семьи, ни детей, ни даже дом толком не обустроен. По службе расти некуда – в спецотряде выше капитанской должностей нет, он и на батальон-то не тянет. А идти в следователи бумажки перекладывать не хочется. Не справлюсь с собой, еще выйду из себя да сверну случайно шею какому-нибудь подонку из молодых да наглых… В общем, не о чем особенно рассказывать. Давай лучше про тебя. Как жена, дочь?
– Я развелся, Дор. В сорок втором же и развелся. Кана терпела, сколько могла, но сам понимаешь – двенадцать лет с мужем, который дома в году четырнадцать периодов отсутствует, кого угодно из себя выведут. Заявила в конце концов, что она еще молода и что хочет пожить с настоящим мужем, а не с секретным призраком, и ушла. И дочь прихватила. И она права, наверное. Ни у нее мужа, ни у девочки отца… Вышла потом снова замуж за хорошего парня, тот удочерил Мусу, живут теперь душа в душу. Муса на экономиста учится, второй курс вот закончила. Неделю назад я к ней на годовую вечеринку в университет заходил. Хорошая девчонка выросла, в мать характером – упрямая, но веселая и независимая.
– Хорошо, когда дети есть, – согласно качнул головой Дентор. – А Карина? Она говорила, что ты ее опекун. Здесь-то тебя как угораздило?
– Тут, Дор, рассказывать долго и сложно, – вздохнул Саматта. – Я в такие дела вляпался… Категория допуска – шестая и выше. Я тебе расскажу, что смогу, но если тебе в психушку меня сдать захочется, воздержись до конца рассказа, ладно?
– О как… – с уважением протянул полицейский. – То есть археологом ты только для прикрытия? И где ты сейчас? Контрразведка? Или все-таки СОБ?
– Ни то, ни другое, Дор. Я самый натуральный археолог, хоть смейся, хоть плачь. Так случилось, что меня с батальона в спецназ Генштаба перевели. Поставили командовать особым отрядом. Что за отряд, поначалу не сказали, да я и не спрашивал, сам понимаешь. А потом… Ох, Дор, я попал в отряд, который Институт человека в Масарии охранял.
– Ну ни хрена ж себе сюжетец… – ошарашенно проговорил Дентор. – И Карина твоя тоже оттуда? Там, что ли, и познакомились?
– Если такое можно назвать знакомством… Дор, я два года охранял мерзавцев, которые над детьми издевались! Ну, ты наверняка помнишь, скандал тогда знатный случился.
– Не только помню. Карина у нас в управлении лекцию читала, показывала записи.
– Записи?! Я все вживую видел! Ты понимаешь, каково, когда у тебя на глазах детей пытают? Их пытают, а ты ничего сделать не можешь! Я несколько раз заходил в наблюдательные комнаты, и так хотелось взять ствол и то ли себя пристрелить, то ли скотов в белых халатах… Думал рапорт подать о переводе, а то и об увольнении, но так и не решился. Просто не знал, куда без армии деваться, так привык к службе. Пить даже потихоньку начал. Ну, а потом одной ночью, когда отряд выехал на учения, Карине, ей тогда тринадцать было, пособили сбежать. И еще одну девочку она с собой по дороге прихватила. Обе – девианты первой категории, так что их искали, как не искали, наверное, даже золото Майно. Когда нашли, мой отряд отправили на захват, и я облажался.
– Ты – облажался? – удивился Дентор.
– Ага. Только не спрашивай пока, как. Как раз то самое, о чем сходу рассказать не получится. Потерпи, все узнаешь. В общем, меня назначили крайним, разбарабанили из армии, а тот парень, Дзинтон, что приютил девочек, подобрал и меня. Подобрал и нанял девочек охранять, а потом опекуном сделал. Ну, вот и опекаю, в общем, с тех пор, если можно так назвать. Две девчонки и пацан.
– Пацан тоже девиант?
– Нет, обычный. И еще вот…
Саматта вытащил пелефон, порылся в нем и показал Дентору фотографию смеющейся молодой женщины. Та, озаренная ярким летнем солнцем, в легком, развевающемся на ветру платье, стояла на краю скалы, а далеко внизу расстилалась голубая Масарийская бухта.
– Цукка, моя жена, – с гордостью сказал Саматта. – Она тоже опекун детей. Дор, знаешь, сорок третий год стал лучшим годом моей жизни. Дзинтон и Цукка – они мне новый смысл в жизни дали.
– Хороша! – констатировал полицейский, разглядывая фотографию. – Завидую черной завистью. Вот так ты всегда меня и обходил… Про Дзинтона Карина упоминала. Знаешь, Мати, я в первый раз вижу, чтобы девица ее возраста с такой любовью об отце говорила, тем паче – о приемном. Давай, рассказывай все по порядку. Что не можешь рассказать, опусти, но все остальное выкладывай.
– Конечно, – кивнул археолог. – Только, Дор, я тебя очень прошу – пригляди тут за Кариной, ладно? Она в том нуждается.
– Да она сама за кем хочет приглядит! – рассмеялся командир спецотряда. – По кабакам и дискотекам не шляется, наркотиками не балуется, все свободное время если не в больнице своей пропадает, то дома книжки читает. Шпана уличная ей не страшна, да и с серьезными бандитами она одной левой разбирается. Она тебе рассказывала про свои подвиги?
– Через пятое на десятое, но достаточно, чтобы холодным потом покрыться. Дор,