Читать интересную книгу Беседы - Александр Агеев

— Интересная мысль, и очень важная. А что Вы думаете о вступлении России в Первую мировую войну? Можно ли было этого избежать?

— Эта война стала для России большим несчастьем, и вступать в нее было вовсе не обязательно. Не существовало никаких объективных предпосылок того, чтобы Россия вступила в эту войну на стороне Сербии. Речь шла лишь об амбициях двора и Николая II. Очень активную роль в придворной клике играли черногорские принцессы, жены великих князей. Обстановка психоза, сложившаяся при дворе, соответствующим образом действовала на Николая II, который должен был принять решение. Между тем Россия вполне могла остаться в стороне от этих событий, поскольку российским границам никто не угрожал, на нас никто не собирался нападать. Но у Николая II и его окружения представление о России как о великой державе было неразрывно связано с нашим присутствием на Балканах. Думаю, что участие в Первой мировой войне явилось роковой ошибкой.

Вообще, понятие «великая держава» — это обоюдоострый меч.

С одной стороны, оно подразумевает ощущение гордости за страну, уважение к ней в мире, а с другой — чревато переоценкой собственной значимости. В случае России понятие «великая держава» связанно с представлением о Святой Руси, российской исключительности, о Москве как третьем Риме. Из этого же смыслового ряда формула Уварова: православие, самодержавие, народность. Подобные настроения приводили к известной, я бы сказал, русской спеси, которая была неадекватна реальному положению государства и народа. Все это вместе взятое породило тот комплекс настроений, который подтолкнул Николая II поддержать братьев-сербов и ввязаться в страшную бойню, приведшую к катастрофе. Кстати говоря, когда в 1905 г. заключали Портсмутский мир, у Николая хватило здравого смысла поступиться величием и амбициями, хотя позиции японцев были очень слабы. Конечно, на царя давили и Франция с долгами и займами, и президент США Теодор Рузвельт, и Англия. Запад стремился стабилизировать ситуацию на Дальнем Востоке, с тем чтобы не допустить перевеса ни России, ни Японии.

Наша разведка знала о тяжелом положении Японии, знала о том, что вражеская армия небоеспособна, что общество переживает экономический кризис, но не знала, что японцы готовы сдать и Сахалин, и Курилы. Информация об этом была опубликована в Японии совсем недавно, в 2002 г. У России была возможность мобилизовать ресурсы и через год добиться победы, но Николай отказался от этого. Он сказал: «Не будем губить души». Тогда он смог принять разумное решение, а через девять лет — нет, и Россия вступила в войну. Думаю, что ответственность за последствия этого рокового шага лежит на монархе и его ближайшем окружении.

— Как развивались бы события, если бы Николай не отрекся и Февральская революция не победила?

— Собственно говоря, решение об отречении приняли генералы. Николай II был потрясен изменой генералитета. Если бы царь не отрекся, события в Петербурге могли бы развиваться по-разному. Во главе революционного движения стояли не радикалы, а люди, настроенные критически по отношению к Николаю — не к самодержавию, а именно к императору.

— Вы имеете в виду Шульгина, Родзянко и других?

— Да, это Шульгин, Родзянко и близкие им по духу генералы. Если бы царь проявил твердость в своем решении не отрекаться от престола, неизвестно, как бы дальше развивались события. Ведь в распоряжении Николая были войска, верные части, в том числе и окружавшие Петроград, ему остались верны и некоторые генералы. Возможно, вместо отречения последовали бы какие-то уступки типа Манифеста 17 октября. Сейчас об этом сложно говорить, но совершенно очевидно, что не все было так однозначно. Отречение стало неожиданностью даже для критиков Николая II. Я полагаю, что в этом акте он проявил себя не как государственный деятель, а как семьянин. Он прекрасно знал историю, помнил о судьбе Карла I, казненного английскими революционерами в 1649 г., и о судьбе Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Николай понимал, что его семья, его обожаемые дети в опасности. Он спасал свих близких.

И если бы им удалось уехать из России, они остались бы живы и, как Вильгельм, поселились бы где-нибудь в Англии. Но британская родня отказалась их принять, а потом было уже поздно. В одной из своих статей я писал, что царь, будучи главой государства, поступил как частное лицо, и это имело определенные последствия. Солженицын прав, когда в своих работах критикует Николая II и тех, кто на него давил, за это решение, продиктованное сугубо частными интересами.

Кстати говоря, члены Временного правительства не имели намерений расправиться с императором — наоборот, ему давали возможность спокойно жить частной жизнью. Царскую семью отправили в Сибирь, чтобы спасти. Никто не подозревал, что так все обернется. Ну, и потом, я думаю, большое значение имела личная позиция в этом вопросе Ленина и Свердлова.

— А какой она была?

— И тот и другой считали, что царскую семью надо расстрелять. Это было сделано по прямому указанию Ленина и Свердлова. Сами большевики Екатеринбурга на такое никогда бы не решились.

— Позвольте задать вопрос о Сталине. Какова Ваша оценка Сталина как личности и как руководителя страны?

— Мы очень часто говорим о том, что Сталин виноват в репрессиях, в загубленных жизнях, в форсировании процессов коллективизации, индустриализации, что он допускал серьезные ошибки и т. д., но надо иметь в виду, что его в то время активно поддерживало большинство народа.

А оппозиция, не поддерживавшее его меньшинство было уничтожено в ходе репрессий. У Сталина были развязаны руки, потому что он опирался на поддержку той самой обозленной массы народа. Я бы сказал, что это те рабочие и крестьяне, которые зверели в начале века, тот народ, который после 1917 г. занял исторический подиум. Во всех правительственных учреждениях, комитетах, контрольных организациях, принимавших решения, сидели люди, которые раньше были под гнетом старой системы. Для них прежняя Россия являлась Россией барской, а само понятие «барин» было им ненавистно. И когда эти люди, маргиналы, прежде склонявшие головы перед барами, перед господами, вышли на социальную поверхность, они осуществили реванш, самоутвердились, отомстили за долгие годы угнетения и унижений. Вспомните «Собачье сердце» Булгакова: для Швондера и возглавляемого им домкома профессор Преображенский и иже с ним — это люди социально враждебные и уже поверженные. Теперь они хозяева, понимаете? Победа маргиналов над бывшими господами стала полной и окончательной как раз в 1920-е гг., это и был настоящий социальный переворот в стране. А на базе переворота благодаря этим людям поднялся Сталин. Он лавировал, был очень осторожен: сначала выступил против Троцкого, опираясь на Зиновьева и Каменева, потом против Зиновьева и Каменева, опираясь на Бухарина. Социальный реванш народа был созвучен его личному реваншу, его чувствам человека обозленного, обделенного, ущемленного, даже где-то физически неполноценного. И все его сторонники — и Орджоникидзе, и Ворошилов, и другие — были ему под стать, такие же малограмотные, малообразованные люди.

Когда мы говорим о личности Сталина, то должны помнить о том, какая социальная опора была у этой личности. Ведь зверскую коллективизацию проводил не Сталин, а партийные и советские функционеры на местах. Более того, имели место такие злоупотребления, такое насилие над людьми, что потребовалось вмешательство Сталина. И дело не ограничилось статьей «Головокружение от успехов», потребовались репрессии по отношению к тем, кто допускал невероятные безобразия. А возьмите большой террор, который начался, по моему мнению, как раз с повальной коллективизации, с 1930 г. Сколько было в то время доносов, сколько добровольных соглядатаев! Органы ОГПУ сообщали руководству страны о значительном увеличении числа секретных осведомителей. Кто были эти секретные осведомители? Те же рабочие и крестьяне, составлявшие основу этого режима. Те, кто доносил, занимали квартиры репрессированных, при помощи доносов сводили счеты с личными врагами, устраняли конкурентов. Да, Сталин создал для этого соответствующие условия, но доносили миллионы людей по всей стране. С одной стороны, в лагерях томились миллионы, а с другой — десятки миллионов на митингах приветствовали, клеймили, поддерживали. Советский народ смотрел «Светлый путь» и «Волгу-Волгу» с Орловой в главной роли и был счастлив. Почему? Потому что ему удалось осуществить колоссальный социальный реванш, который в своих целях использовал Сталин.

— А как в этом контексте смотрится руководство страны, пришедшее к власти через одно поколение после Сталина?

— Дело в том, что эпоха сталинизма была временем революционного экстремизма. И это явление характерно не только для России. Вспомните Великую французскую революцию, якобинцев… Но во Франции общество сумело задавить экстремистов, здоровые силы удержали страну в русле цивилизационного развития, институт частной собственности не был ликвидирован. В России же, напротив, победила экстремистская часть народа. У нас тоже были свои термидорианцы — Корнилов, Колчак и Деникин, — пытавшиеся задавить большевистский экстремизм и сохранить страну. Но эти попытки, как известно, не увенчались успехом. Во всех странах, которые прошли через революции, радикальные движения были сведены на нет, хотя и не были ликвидированы. Утопические идеи продолжали функционировать в социуме, и на этой почве в XIX в. взошли коммунистические теории, появилось движение, лидерами которого стали Маркс и Энгельс. А в России победили радикалы, и я имею в виду не только лидеров, но и радикальное большинство народа, озлобленного, одурманенного социальным реваншем.