– Какой «портсигар»?
– Этот. – Достал из кармана серебряную вещицу. Валерия выхватила ее, вытряхнула из нее батарейку, яростно рванула проводки, бросила на пол, ногой придавила: коробочка легко расплющилась, серебро – мягкий металл.
– Нет никакого «портсигара»! Нет и не было! При чем он? Ты же видел, Саша: я могу быть женщиной. Женщиной, а не доцентом кафедры автоматики. Даже Наташа это поняла…
– И насколько тебя хватит? На неделю? На месяц? На год? А семинары, симпозиумы, хоздоговоры, студенты? А твоя девица, так нужная науке?.. Нет, Лера, ты у нас – доцент кафедры автоматики, все остальное – потом, все остальное – не важно, даже мешает. И ни-ку-да от сего факта не денешься.
– А тебе кто нужен? Кухарка? Нянька? Портомойница? Да ты сам от такой через неделю волком взвоешь!
– Мне никто не нужен, Лера, – сказал Александр Павлович. – Ни кухарка, ни нянька, ни портомойница. Ни тем более доцент… Мужик валит мамонта, женщина поддерживает огонь…
– Ты о чем, Саша?
– Так, пустяки… – встал. – Бессмысленный разговор, Лера. Ни ты, ни я – никто друг друга убедить не сможет. И переделать не сможет. Будем жить, как жили.
Валерия тоже встала, подхватила сумку, перебросила через плечо – красивая, уверенная в себе женщина, ничуть не похожая на ту, что всего лишь четверть часа назад просила Александра Павловича не уходить, не ломать налаженное.
Как налаженное?
Кем?..
Спросила:
– Поврозь? – Улыбнулась ослепительно: хоть сейчас на плакат с надписью: «Летайте самолетами Аэрофлота». Александр Павлович не ответил, стоял, прислонившись спиной к косяку двери в комнату, ждал. Только чего ждал?.. – Ну, ладно, прощай, милый Саша. Прости, что я «портсигар» поломала.
– Ничего, – сказал Александр Павлович. – Если будет нужно, я починю. – Подумал: смолчать или «дожать»? Все же решил «дожать», раз начал: – Вот жалко: деталька та всего одна у меня была…
– Какая деталька?
– Ну та, что ты из «портсигара» выронила… Слушай, будь другом: поищи ее у себя в квартире. Наверняка где-то на полу валяется. Знаешь, такая тонкая пластинка с напаянной схемкой. Десять миллиметров на двадцать. Совсем крохотная.
Валерия серьезно, уже без улыбки смотрела на него.
– Саша, ты в своем уме?
– В своем, Лера, в чьем же?
Она повернулась и, не прощаясь, сильно хлопнула входной дверью. А Александр Павлович так и остался стоять у косяка. Не знал: то ли ему радоваться, то ли плакать?
8Оставшиеся до премьеры дни работал как вол. Ассистентов загонял, себя затюкал, зато в день премьеры был уверен: все пройдет на уровне мировых стандартов, никто ни к чему придраться не сможет.
Режиссер программы особенно не мучил Александра Павловича, свои замыслы воплощал в первом отделении, зато Александр Павлович придумал ему финал. Вернее, не сам придумал: видел как-то в программе цирка Барнума и Бейли, но и не претендовал на авторство. Его аттракцион занимал все второе отделение, и Александр Павлович последним специально такой трюк поставил, немало, впрочем, изменив барнумовский: вывозил на манеж плоское зеркало, старинное, в бронзовой раме, с мраморным подзеркальником; взмахивал перед ним черно-красным плащом, и на подзеркальнике, отражаясь в стекле, возникал очередной участник программы. Так они все из зеркала на манеж и попрыгали. Эффектно было.
Грант, мужик ушлый, сказал:
– Эффектно-то эффектно, а красть, Саша, некрасиво.
– А что я украл? – обиделся Александр Павлович, поняв, однако, что Грант знал о финале Барнума. – Подумаешь – увидел!.. Этого мало, Грант. Надо было придумать, как сделать.
– Вот тебе люки и понадобились. Не зря твои ассистенты полдня из них мусор вытаскивали.
– Заметь: только на этот трюк и понадобились. Все остальные, как ты и просил, выкинул.
– Спасибо, Саша, это к лучшему.
– А я и не спорю…
Премьера – день суматошный, да и права пословица: первый блин – комом. Как в театре, Александр Павлович не знал, а в цирке – именно так. Артисты волнуются, ритм то и дело сбивается, униформа за номерами не поспевает, осветители тоже не до конца освоились: когда красный фильтр ставить, когда – зеленый, путаются… Старый и мудрый режиссер, ныне, к сожалению, покойный, всю жизнь этому цирку отдавший, любил повторять: «На премьеру ходят только враги – порадоваться…» Режиссер любил высказываться афоризмами, любил парадоксы, но превосходно знал, что на премьеру стремятся попасть все цирковые, все артисты, которые в этот день в столице оказались. Директору цирка тяжко: ложа битком забита, в зале в проходах стулья понаставлены – разве своим в месте откажешь? А участникам программы своя публика – в радость. Пусть жонглер «сыплет», пусть у акробатов колонна разваливается, пусть у канатоходца сальто не пошло – своя публика все «на ура!» примет, овацией наградит, даже «браво!» крикнуть не преминет.
Александру Павловичу было все равно: премьера – не премьера. Аттракцион он сто раз прогнал, финал – тоже, накладок не опасался.
Первое отделение смотреть не стал – еще увидит, чуть ли не полгода вместе «пахать», – сидел в гардеробной: грима он на лицо почти не клал, так – пудры чуть-чуть, чтоб кожа не блестела, поэтому спешить было некуда, делать нечего. Только и ждать, когда Грант объявит антракт: в гардеробной висел динамик, все, что на манеже происходит, слышно.
Не отпускала мысль: зачем приходила Валерия?..
Сколько дней уже прошло, ни разу с тех пор не перезвонились; будь на ее месте другая – давно забыл бы, из головы выкинул. Так и бывало – всегда. А на сей раз – осечка? Да нет, вроде все решено правильно, никаких сожалений… Ну, пусть не из арифметики задачка – из алгебры, но ведь решена, так?
А почему с ответом не сходится?..
Думал: «Полюбить меня неземной любовью она не могла – это исключено, тут я не обольщаюсь… Задела история с «портсигаром»? Нет, ясно: «портсигар» только повод для прихода… Может, в Валерии чувство собственника заговорило: как так, мое – и уплывает? Может, конечно. Хотя вряд ли. Она была абсолютно искренна, голову прозакладываю… Тогда что? Как и я, боится дисбаланса? Но судя по всему, она всегда легче легкого шла на дисбалансировку а-атлично сбалансированных отношений с моими предшественниками… Сказала: Наташа в меня влюбилась. Да, Наташу жалко… А если и впрямь Валерия «все осознала»? Если она поняла, что я для всех золото: и для нее, и для Наташи?.. Ох, любишь ты себя, аж позолотил!.. Впрочем, не исключено, что поняла. Потому и пришла. Но ведь и я прав: насколько ее хватит? Где гарантия, что надолго? То-то и оно…»
В это время Грант в манеже раскатисто объявил:
– Антр-ракт!..
В динамике это получилось менее эффектно: динамик хрипел, как простуженный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});