На улице его догнал дикий крик Андрия.
Писарь, творя молитву, спотыкаясь, побежал домой.
Оставленная им бумага была точной копией договора гетмана с королем Лещинским о передаче полякам всей Украины.
VI
Мазепа открыл глаза. Ночник тускло освещал комнату. Глухой шум и крик становился все явственней. Кажется, это голос Андрия? Что там такое? Может… пришли за ним?.. Взять?.. Выдать царю?..
Гетман в ужасе поднимается. Одеяло сползает на пол. Расстегнутая рубаха обнажает старческую дряблую грудь. Крик повторяется… опять, опять… Слышны шаги… Мазепу бьет озноб. Инстинктивно он жмется в угол, хватает подушку…
Дверь открывается, вбегает Андрий. Его лицо искажено гневом и яростью.
— Ты обманул! — кричит он. — Ты лгал и богу, и людям, и мне! Ты хуже Иуды! Ты продавал народ! Отчизну! Я знаю теперь все…
Мазепа догадывается: случилось что-то непоправимое. Но он уже не может, как раньше, властвовать над собой. Сил нет… Мысли путаются… Мучительная судорога сводит все члены дряхлого тела…
— Боже милосердный, — бессмысленно шепчут его губы, — боже милосердный…
— Не смей опять лгать! — исступленно продолжает Андрий. — Не смей клясться! Ты хотел стать герцогом, королем… Тебе мало крови и слез, нищеты и горя… Ты думал сделать всех украинцев рабами… Ты изменник и кат народа!..
Словно удары бича, хлещут старика грозные слова.
Что может он возразить? Чем может оправдаться?
Андрий поднял руку. Скомканная бумажка, не долетев до постели, серым пятном ложится на ковер…
— Я ненавижу тебя! Не хочу видеть! Возьми на память!
«Что там такое?» — силится понять Мазепа, устремляя неподвижный взгляд на пятно. Он пытается встать. Ноги не слушаются. Тени от ночника начинают прыгать. Пятно неожиданно вырастает… становится огромным и белым…
— Мотря… серденько… — догадавшись, жалобно стонет старик.
— Я пришла проститься… Я не вернусь больше… Ты обманул меня… Погубил мою жизнь и мою душу…
— Неправда… — силится крикнуть Мазепа. — Я никого не губил…
Даже в эту минуту он не может не лгать.
— Ты казнил отца… Капли его крови на мне… Пусть судит тебя бог…
Пламя ночника вздрогнуло и погасло. Белое пятно исчезло. В окно смутно пробивается августовский рассвет.
Ужасные тени окружили старика со всех сторон… Ему грезилось, что он видит много, много знакомых лиц… Дорошенко, Самойлович, Голицын, Семен Палий, Кочубей, Петр, Карл. Десятки других, которые обмануты и проданы. Они все грозят ему… Они пришли схватить его, пытать огнём и железом, мучить… Кто заступится за него? Кто скажет, что он не виновен?.. И на что еще может надеяться всеми покинутый и всеми проклинаемый изменник?
22 августа, утром, его нашли мертвым. Он лежал на ковре у кровати. Искаженное предсмертной судорогой лицо его было страшно, Рука сжимала клочки порванного договора.
Говорят, что он отравился…
* * *
Прошло несколько лет.
Воинственный пыл короля Карла долго не утихал. Он тщетно пытался поднять турок против русских. Победоносная армия и могущественный флот царя Петра заставили султана отказаться от планов, предложенных самонадеянным, горячим королем. Тогда Карл вернулся в свою Швецию. Там встретили его холодно и неприязненно. Длительная, неудачная война с русскими принесла слишком большие страдания народу. Карл, не имея сил и средств воевать с царем, задумал «покорить» маленькую соседнюю Норвегию. В 1718 году он вторгся сюда со своей гвардией, но норвежцы стойко защищались. В одной из схваток шальная пуля поразила насмерть храброго, но неразумного короля.
Филипп Орлик, утвержденный королем в чине «гетмана» и воспользовавшийся частью имущества Мазепы, тоже пытался воевать. Он прорвался даже на Украину. С помощью татарских орд взял несколько украинских городов.
Но народ не хотел признавать гетманом «изменника и самозванца», его с позором выбросили прочь. Он уехал со своим патроном-королем в Швецию. После смерти Карла Орлик скитался по разным европейским странам, получая жалкие подачки от правителей за свой громкий, но пустой титул.
Войнаровский, потрясенный ужасным неожиданным открытием предательских замыслов дяди, добровольно отдался царю:
«Я никогда не был допущен в совет с гетманом, — писал он. — Дядя всегда удалял меня из той комнаты, где сходились с ним его адгеренты. Быть может, он подозревал, что я к ним не пристану. После кончины дяди я не принял гетманского чина и тем навлек нерасположение шведского короля. Я не чинил ничего противного царскому величеству и оттого в службу шведскую не вступал. Надеюсь, что великий государь не станет наказывать меня, неповинного, за грехи моего дяди…»{55}
Петр, конечно, не мог полностью доверять раскаявшемуся племяннику проклятого изменника. Войнаровского сослали в Сибирь, где он прожил долгие годы и умер глубоким стариком, одичавший и всеми забытый.
А царь Петр продолжал неустанно трудиться над укреплением государства.
Желая загладить свою невольную вину в смерти Кочубея, он очень милостиво отнесся к семье покойного судьи. Кочубеиха и ее сыновья получили обратно все отобранные Мазепой маетности, а также ряд новых деревень. Кочубеиха долгие годы сурово и властно правила всеми делами. Богатство семейства умножалось…
Каждое лето ездила Любовь Федоровна с богатыми подарками в Пушкарский женский монастырь.
Там часто видели ее в келье монахини Манефы — миловидной, доброй, набожной, но совершенно молчаливой женщины. Монашки шептались, будто Манефа — одна из дочерей старухи и будто в миру звалась она Мотрей…
…Ну, а что сталось с «лесными казаками» Петра Колодуба? — спросит читатель.
Мы долго