Михаил Александрович Врубель” и в сторону мне сказала: “Человек очень экспансивный, но вполне порядочный”. Так чувствителен к звуку голоса М.А. был всегда. Он тогда еле мог разглядеть меня – на сцене было темно; но звук голоса ему понравился».
Позднее Врубель произнесёт свои знаменитые слова: «Все певицы поют как птицы, а Надя поёт как человек». В устах Врубеля это звучало подлинным признанием редкого дара Забелы. На протяжении всех лет их, увы, недолгой совместной жизни Михаил Александрович был главным поклонником своей жены и никому не прощал критики в её адрес.
Едва ли не с первой встречи Врубеля и Забелы всё было решено. Сестра Надежды, Екатерина Ге, познакомившись с Врубелем после премьеры «Гензеля и Гретель», сразу же ощутила «атмосферу влюблённости» и увидела, как расцветает Надя в присутствии Михаила Александровича. Отныне Врубель будет сопровождать свою суженую повсюду. 28 июля 1896 года Надежда и Михаил обвенчались в Женеве. Невесте было двадцать восемь лет, жениху исполнилось сорок. Семья Забелы была категорически против этого брака: художник имел некоторую известность, но капиталами не обладал, с деньгами обращался легкомысленно (мог потратить огромный гонорар на дружеское застолье – и умудриться тут же влезть в долги). Был чрезмерным франтом, тщательно следил за своим костюмом, впадал в панику, завидев пятна краски на манжетах. И, конечно, он был чересчур эмоционален: говорил, например, что, если бы Забела отказала ему, он лишил бы себя жизни.
О серьёзном признании заслуг Врубеля речи покамест тоже не было: публика и критики обвиняли художника в декадентстве, высмеивали его особенный взгляд на мир. Панно «Принцесса Грёза» (1896, Третьяковская галерея), созданное по заказу Мамонтова для промышленной ярмарки в Нижнем Новгороде, было отвергнуто жюри Академии художеств, которую, к слову, Врубель так и не окончил. В общем, Надежда могла бы найти лучшую партию. Лишь с годами семья Забелы признает талант Врубеля: с Надиного отца он напишет панно «Богатырь» (1898, Русский музей), а свояченица Врубеля станет ему со временем близким другом. Как, кстати, и сестра Михаила Александровича, Анна, станет ближайшей подругой Наде и разделит с ней горечь последних лет жизни.
В письмах, которые Забела писала домой из Швейцарии, она называет новоиспечённого мужа «необыкновенно кротким и добрым, просто трогательным» и подчёркивает: «Кроме того, мне всегда с ним весело и удивительно легко. Я безусловно верю в его компетентность относительно пения, он будет мне очень полезен, и кажется, что и мне удастся иметь на него влияние».
Надежда Ивановна была совершенно права – все годы брака были озарены их искренним взаимным интересом друг к другу. Живопись Врубеля и сценическая карьера Забелы связаны крепчайшими нитями обоюдного влияния, от которого история искусств лишь выиграла. Он пишет голубоглазого «Пана» (1899, Третьяковская галерея) в Хотылеве у Тенишевых – она в это же самое время (а может, и в той же самой комнате!) разучивает партию Марфы из «Царской невесты». Она называет одним из самых своих любимых романс Рахманинова «Сирень» – он буквально одержим этим колдовским цветком: первый вариант «Сирени» (Третьяковская галерея) написан в 1900 году, после пребывания с женой в Плисках, – сирень в тот год цвела как сумасшедшая! Она поёт Царевну-Лебедь – он, под впечатлением от её пения, создаёт один из самых пленительных женских образов в мировом искусстве.
Любопытно, что ещё до встречи Врубеля и Забелы в их творчестве бывали «странные сближения». Забела исполняла партию Тамары в «Демоне», пела Маргариту в «Фаусте», прославилась в роли Снегурочки – все эти героини особенно волновали Врубеля, воплощались в его творчестве…
Домашними делами в семье Врубелей ведал Михаил Александрович, с первых дней совместной жизни освободив от приземлённых забот талантливую супругу. Он нанимал квартиры, следил за тем, чтобы в доме всё было исправно, сам обставлял комнаты и даже мастерил мебель.
Врубель много раз писал свою жену в ролях («Гензель и Гретель», 1896, Русский музей), делал её портреты («Портрет артистки Н.И. Забелы-Врубель, жены художника, в летнем туалете “Empire”, исполненном по замыслу художника», 1898, Третьяковская галерея). Он вдохновлялся созданными ею сценическими образами («Муза», 1896, Третьяковская галерея; «Фауст. Триптих», 1896, Третьяковская галерея) – и сам принимал в этой работе деятельное участие. Именно Врубель придумывал эскизы всех костюмов Забелы, и даже наряды для повседневной жизни создавались по его рисункам (честно говоря, в них не всегда было удобно петь или, к примеру, ходить в гости). Он даже всякий раз приезжал в театр, чтобы приготовить жену к выступлению! Барсова приводит свидетельство одной из современниц Забелы, не без иронии описывающей этот процесс:
«М.А. всегда собственноручно одевал Н. с чулка до головного убора, за два часа (как это и полагалось) до начала спектакля. Обыкновенно Врубель, после того как Н.И. была одета, готова к выходу, спешил занять своё место в партере… <…> Он её обожал! Как только кончался акт, после вызова артистов, М.А. спешил за кулисы, и, как самая тщательная костюмерша, был точен во всех деталях предстоящего костюма к следующему акту, и так далее – до конца оперы».
А ведь партий у Забелы хватало – самых разных. После медового месяца супруги отбыли в Харьков, где на сцене местной оперы она пела Марию («Мазепа»), Мими («Богема»), Дездемону («Отелло»), Машу («Дубровский») и Эльзу («Лоэнгрин»). В 1897 году Надежду пригласили вернуться на службу в обновлённый Мамонтовский театр, где ей предстояло выступать вместе с Фёдором Шаляпиным. Забела стала в конце концов московской артисткой, но главный (не считая мужа, конечно) ценитель её таланта проживал в Петербурге.
Корсаковская певица
Николай Андреевич Римский-Корсаков – второй гений в жизни Забелы – впервые услышал пение Надежды Ивановны 26 декабря 1897 года на сцене Мамонтовского театра. Давали «Садко», Забела пела партию Волховы и очень, очень волновалась, как примет её трактовку композитор. Постановка «Садко» имела грандиозный успех, а Врубель, празднуя успех своей жены, написал её портрет в этой роли – картина «Царевна Волхова» (1898) выставлена теперь в Государственном Русском музее. Сценический костюм Волховы был также создан Врубелем.
При всём её таланте, высочайшем профессионализме и неутомимой работоспособности, Забела была крайне не уверена в себе и верила далеко не каждой похвале. Но Корсаков не просто похвалил голос Забелы, он был буквально сражён её точным соответствием образу. Вообще, у Надежды Ивановны было в ту пору множество поклонников, к числу которых, как уже говорилось выше, не принадлежал хозяин Мамонтовской оперы. Он упорно назначал Забелу на чуждые ей партии заграничных опер, тогда как душа её стремилась к русской музыке.
Римский-Корсаков появился