Жермена испугалась. Ей вспомнились речи помешанных, казавшиеся сначала здравыми, и она подумала: «Не умалишенная ли она, Маркизетта? Не бред ли вся история про Мондье? Это было бы ужасно!»
Мария-Анна в волнении ходила от столба к столбу, бормоча:
– О горе мне! Горе! Я не могу вспомнить!
Крупные капли пота текли по лицу, ее охватила нервная дрожь.
Долгие годы затворничества и страданий затмили память.
Пришедшие стояли, с состраданием и тревогой глядя на женщину, и думали, что, может быть, у них под ногами лежат документы, что дадут им оружие против общего врага, и они наконец смогут начать жить спокойно, но где эти бумаги? Невозможно ведь изрыть все подземелье.
Несчастная Маркизетта зарыдала и воскликнула:
– Боже! Боже! Неужели ты допустишь такую несправедливость! Верни мне память!
И тут Жермену осенило. Никому ничего не сказав, она посмотрела Мишелю в глаза и произнесла только одно слово:
– Спите!
– Сплю, – ответил тот покорно.
– Мадам, дайте, пожалуйста, князю руку, – сказала Жермена. – Мишель, старайтесь слиться душой с этой дамой, сообща вспоминать и увидеть место. Торопитесь, мой друг! Так надо!
Мишель, держа в руке пальцы Маркизетты, сдвинул брови, будто с напряженьем что-то вспоминая, потом, после мучительной паузы, сказал:
– Я вижу.
– Что вы видите?
– Вижу женщину… несет две запечатанных бутылки… обернуты сеном… и поверх толстая ткань, обвязанная веревками.
– Так, так и было, – поспешно подтвердила Маркизетта.
Березов продолжал говорить почти беззвучно, как во сне:
– Женщина дрожит… глаза полны слез… бедняжка очень несчастна…
– Что она сейчас делает? – спросила Жермена.
– Роет ямку маленькой лопатой… работа идет медленно… она роет долго… Наконец выкопала… положила туда сверток… засыпает землей и утаптывает… чертит лезвием лопаты звезду на столбе…
– Она рыла около столба?
– Да.
– Где этот столб?
– Не вижу… его нет… он разрушился… обломки убрали…
– Ищите, мой друг… ищите место, – повелительно сказала Жермена. – Так надо.
Князь вел Маркизетту за руку, а она смотрела на всех, как будто говорила: «Теперь вы убедились, что я не сумасшедшая».
Мишель, казалось, что-то мучительно вспоминал и наконец потянул Маркизетту к маленькому бугорку, еле заметному над землей, и сказал:
– Здесь.
– Вы вполне уверены?
– Да, Жермена, совершенно.
– Теперь проснитесь. Моген, копайте, пожалуйста.
– К вашим услугам, мадемуазель, – ответил рыбак. Через минуту появилось несколько обрывков ткани и клочки сена.
– Осторожно! Осторожно! – закричал Бобино.
Маркизетта бросилась на колени около ямы и повторяла:
– Это здесь! Здесь!
Моген отложил лопату и, став на колени, начал рыть руками. Вскоре он вскочил и завопил во все горло:
– Победа! Они тут целехоньки! – И вынул из ямы две широкогорлые запечатанные сургучом бутылки. Сквозь стекло виднелись листы бумаги, свернутые в трубку.
Жермена схватила посудины и в нетерпении скорее увидеть содержимое разбила их одна о другую, рискуя поранить руки.
Бумаги, защищенные от влаги, были в полной сохранности. Жермена поспешно развернула свиток и начала оглашать заголовки:
– Акт о рождении Жоржа-Анри, сына Марии-Анны Корник и Гастона-Анри де Мондье… Акт о рождении Жанны-Марии-Сюзанны Корник… Акт о кончине Гастона-Анри де Мондье… Собственноручное завещание…
Все документы были написаны на гербовой бумаге чернилами, любая возможность подделки исключалась.
Жермена аккуратно свернула бесценные свидетельства, передала Мишелю, он положил их во внутренний карман пиджака и для верности застегнулся доверху.
Экспедиция завершилась полным успехом. Оставалось только выйти из подземелья.
Прежде чем подняться по стертым каменным ступеням, Жермена взяла Маркизетту за руку и сказала торжественно:
– Благодаря вам мы сможем начать жить спокойно! Сегодня все способствовало успеху, даже действия нашего врага, над которым мы одержали полную победу.
– Это правда, – сказал Бобино, – если бы так называемый граф тогда не гипнотизировал Мишеля насильно, черта с два сумел бы ты найти, где лежат бумаги!.. Ведь правда, ваше сиятельство?
Березов не успел ответить.
Обратившись опять к Маркизетте, Жермена сказала:
– Думаю, не надо повторять то, что я уже говорила… Живите с нами, пусть наша семья будет вашей. Мы будем вас так любить!.. Вы больше не останетесь одиноки, и вам обеспечена полная безопасность.
– О! Благодарю… благодарю вас!.. Моя семья… Это так прекрасно! Если бы я только могла надеяться увидеть моих детей!.. Сколько любви нашли бы они в моем сердце!
– Надейтесь, – сказала Жермена, – что касается меня, я буду искать их со страстью. Мне так хочется, чтобы вы были счастливы! Вы достойны счастья, дорогая моя мученица! Надейтесь!
ГЛАВА 14
Прежде чем вернуться в Сен-Жермен, друзья, естественно, сочли нужным развязать Лишамора и его достойную супругу, а также еще кое-что уточнить.
Взяв свечу, Бобино и Матис пошли в комнату, где лежала мерзкая старуха, дрожа от страха и, думая, что пришел ее последний час.
Жермена последовала за своими друзьями, вместе с ней и Маркизетта. Бедная женщина от переживаний еле держалась на ногах. Она тяжело опустилась в кресло, на ее лицо падал слабый свет.
Старуха Башю, когда ее развязали, потянулась, покашляла и вдруг, уставясь одурелым взглядом на Маркизетту, сидевшую в кресле, закричала:
– Маркизетта!.. Девочка господина графа!.. Первая его любовница… Мать двоих малышей! Она отомстит! Горе мне! Что она теперь сделает со мной!
Мария-Анна тоже узнала преступную акушерку, хотя прошло столько лет с того времени, когда они виделись.
– Бабетта! – воскликнула она.
– Точно, я… Теперь меня накажут… Ты одолела! Пришел мой черед плясать!
– Сколько же зла вы мне сделали! – проговорила женщина.
– Отомсти теперь! Что я могла? Мне приказывали – я исполняла…
– Речь идет не о смерти, а о нашем благополучии, – с достоинством сказала Жермена. – Каковы бы ни были причины вас ненавидеть, мы забудем о зле, если вы постараетесь его исправить. Вы все время отказывались сказать несчастной матери, что сделали с ее детьми. Вы должны сейчас во всем открыться, ничего не утаивая. Только на этом условии вы получите прощение, чего так мало заслуживаете.
– Ребенок, которого я оставила на ступеньках театра «Бобино»… был в пеленках, помеченных А. К. и большим крестом… – через силу выдавила старуха.
– Это моя метка! Мария-Анна Корник… – еле выговорила Маркизетта.
– Значит, ребенок, случайно оставшийся живым, – это я! – завопил Бобино. – И вы – моя мама! И я буду вас так любить, что уйдут из памяти проклятые годы, которые вы провели в слезах и страданиях! О моя мама! Я вас полюбил с того момента, как впервые увидел и коснулся вашей руки!