жестом указала в сторону их двери, — и еще Дорис и Акселя Аллерт, если они смогут прийти. Дорис — это дочь Хатча, — пояснила она.
— Знаю, — ответил Г и.
Розмари положила листок на стол.
— Минни и Роман не приглашены. И Лаура Луиза тоже. А также Фаунтэны, Гилморы и Визы. И доктор Сапирштейн вместе с ними. Это будет особая вечеринка — только для тех, кому меньше шестидесяти.
— Вот это да! — озабоченно покачал головой Ги. — А я~то в списке есть?
— Да, ты есть. И ты будешь барменом.
— О Господи! Ты и правда думаешь, что это будет хорошо?
— По-моему, у меня уже давно не было такой блестящей идеи.
— Может быть, сначала стоит посоветоваться с Сапирштейном?
— Зачем? Я просто собираюсь устроить вечеринку, а не переплывать Ла-Манш и не взбираться на Аннапурну.
Ги подошел к умывальнику, открыл воду и подставил под струю стакан.
— Ты знаешь, у меня ведь с семнадцатого уже начнутся репетиции.
— Но тебе ничего не придется делать, — ответила Розмари. — Просто быть дома и всех очаровывать.
— И готовить напитки. — Он поднял стакан и выпил.
— Ладно, бармена мы найдем. Того, который был у Джоан и Дика, — помнишь? А когда ты захочешь спать, я всех выгоню.
Ги повернулся и с сомнением посмотрел на нее.
— Я хочу видеть именно их, — пояснила Розмари. — Я не Минни с Романом. Я устала уже от всех этих стариков.
Ги отвернулся и уставился в пол. Потом снова посмотрел на нее.
— А как твои боли?
Розмари сухо улыбнулась.
— Разве я тебе не говорила? Через пару дней все пройдет. Так мне сказал доктор Сапирштейн.
Обещали прийти все, кроме Аллертов — из-за болезни Хатча — и Ченсов, которые уезжали в Лондон фотографировать Чарли Чаплина. Бармен тоже не смог прийти, зато он порекомендовал другого. Розмари отнесла в чистку свое длинное коричневое бархатное платье, договорилась в парикмахерской насчет прически, заказала вино, ликеры, лед и все необходимое для чилийской запеканки из даров моря.
Утром в четверг как всегда пришла Минни со своим полосатым стаканом и застала Розмари за разделкой крабов и омаров.
— Как интересно! — заулыбалась она, устремляясь в кухню. — Что это?
Розмари объяснила, остановив ее в дверях.
— Сейчас я все это заморожу, а в субботу буду готовить. К нам придут гости.
— Решили повеселиться?
— Да. У нас много старых друзей, которых мы не видели уже сто лет. Многие даже не знают еще, что я беременна.
— Я могла бы помочь, если хочешь. Я умею хорошо накрывать на стол.
— Спасибо за предложение. Но я думаю, что управлюсь сама. У нас будет все а-ля-фуршет, так что мне почти ничего не придется делать.
— Пальто можно будет сложить у нас.
— Не стоит, Минни. Вы и без того для меня много делаете. Правда.
— Ну, если передумаешь, дай знать. А теперь пей.
Розмари с отвращением посмотрела на стакан.
— Я не хочу. То есть, сейчас не хочу. Я попозже выпью, а стакан принесу.
— Ему нельзя долго стоять.
— А он и не будет стоять. Вы идите. А стакан я верну потом.
— Я могу и подождать, чтобы тебе не надо было идти ко мне.
— Не стоит. Я очень нервничаю, когда на меня смотрят во время готовки. И потом мне все равно надо на улицу, так что я буду проходить мимо вашей двери.
— На улицу?
— Да, в магазин. Ну, а теперь идите. Вы очень добры ко мне, даже слишком…
Минни обиженно нахмурилась и сделала шаг назад.
— Только долго не жди. А то витамины пропадут.
Наконец Розмари с облегчением закрыла за ней дверь, вернулась в кухню, постояла немного со стаканом в руке, а потом решительно вылила его содержимое в раковину.
Через час, очень довольная собой, она уже заканчивала запеканку. Когда блюдо было готово и поставлено в холодильник, Розмари приготовила свой собственный напиток из молока и сливок, добавив туда яйцо, сахар и херес — получилась душистая рыжевато-коричневая жидкость.
— Ну держись, Дэвид-или-Аманда! — сказала она и попробовала. Ей очень понравилось.
Глава пятая
В половине десятого уже казалось, что никто не придет. Ги засыпал в камин угля, приготовил лучину и вытер руки платком. Розмари вышла из кухни и остановилась, глядя на мужа со своей болью и только что сделанной прической, в коричневом бархатном платье. Бармен возился с лимонными корками, салфетками, стаканами и бутылками. Он был очень симпатичным итальянцем и звали его Ренато. Бармен производил впечатление человека не бедного и, видимо, мог в любой момент бросить это занятие, если оно ему наскучит.
Сначала пришли Венделлы — Тэд и Кэрол, а через минуту Элиза Дунстан со своим мужем Хьюгом, который немного прихрамывал. Потом появился Аллан Стоун, агент Ги, с красивой манекенщицей-негритянкой Рэйн Морган, за ними — Джимми и Тайгер, Лу, Клаудия Камфорт и ее брат Скотт.
Ги складывал пальто на кровать. Ренато повеселел и принялся размешивать коктейли… Розмари указывала пальцем на входящих и знакомила всех: Джимми, Тайгер, Рэйн, Алан, Элиза, Хьюг, Кэрол, Тэд, Клаудия, Лу, Скотт…
Боб и Tea Гудманы пришли со своими друзьями Пегги и Стэном Килер.
— Ничего страшного! — улыбнулась Розмари. — Ерунда. Чем больше гостей, тем веселее!
Каппы явились без пальто.
— Ну и путешествие! — сказал мистер Капп («Это Бернард», — машинально представила его Розмари). — Автобус, три поезда и паром. Мы вышли из дома пять часов назад!
— Можно, я посмотрю квартиру? — спросила Клаудия. — Если она вся такая симпатичная, то я себе просто горло перережу.
Майк и Педро принесли букеты алых роз. Педро прижался щекой к Розмари и прошептал:
— Пусть он тебя получше кормит, а то ты прямо зеленая стала.
Розмари продолжала знакомить гостей:
— Филлис, Бернард, Пегги, Стэн, Tea, Боб, Лу, Скотт, Кэрол…
Потом понесла розы на кухню, куда следом за ней сразу же вошла Элиза со стаканом в руке и фальшивой сигаретой, с помощью которой она пыталась бросить курить.
— Какая ты счастливая! — сказала она. — Такой прекрасной квартиры я еще ни у кого не видела. Вот это кухня! С тобой все в порядке, Рози? Ты выглядишь какой-то усталой.
— Спасибо, что не сказала хуже. Мне сейчас действительно не совсем хорошо, но я скоро поправлюсь. Я беременна.
— Не может быть. Это же здорово! И когда ждете?
— Двадцать восьмого июня. С пятницы уже пойдет пятый месяц.
— Вот здорово! А как тебе доктор Хилл? Просто мечта Запада, правда?
— Да, но я к нему больше не хожу.
— Почему?
— У меня теперь другой врач, пожилой, — Сапир- штейн.
— Зачем? Он ведь