По мнению Гари, провал восстания означал рождение новой идеи. Будущее республики уже не зависело от одного человека, тем более от Шарля де Голля. Если до алжирских событий еще можно было задаваться вопросом, что будет, когда де Голль умрет, то теперь ответ на этот вопрос был найден: не будет ничего — тому, что случилось, не суждено повториться. Франция обретает стабильность, которой раньше у нее не было.
Описание Гари французской армии прошлого похоже на то, что говорит о ней немецкий еврей-беженец Сома Моргенштерн:
У французской армии даже в эту минуту невзгод тылы с нелепой нарядностью пестрили всеми цветами африканской колониальной империи: спаги-арабы, одетые в белое, зуавы в своих красных накидках, марокканцы, мавры, сенегальцы, альпийские стрелки в голубом, матросы с алыми помпонами на бескозырках, похожими на цветы, — это вам не жалкие оперные хоры австро-венгров, это словно пышный, умело декорированный фон всех киностудий Голливуда, на котором теперь бушует настоящая буря, царит настоящий ужас, месится настоящая грязь…{536}
60
Через несколько месяцев после темного дела с OAC Гари ввязался в спор об издательской политике «Галлимар». Это был единственный раз в жизни, когда он вступил в полемику, касающуюся его парижских литературных дел. Всё началось с того, что Робер Кантерс написал статью на смерть Роже Нимье, погибшего в автокатастрофе, где говорил о покойнике, что тот был груб. В ноябрьском «Бюллетене» «Нувель ревю Франсез» 1962 года{537} Марсель Эме возмутился, что Кантерс, похоже, радуется смерти писателя, и окрестил его «оптовиком критики».
«Нувель ревю Франсез» потребовала уволить Робера Кантерса и прекратить ему ежемесячные выплаты. Несколько дней спустя Гари написал{538} Клоду Галлимару письмо с просьбой отказаться от этого требования, хотя Кантерс разгромил «Корни неба», а Гари однажды публично дал ему за клевету пощечину, чем воспользовалась Кармен Тесье. Это письмо было строгим моральным судом издательской политики «Галлимар».
7 января 1963 года, когда Джин с Роменом находились в Лозанне, Гари торжественно сообщил Рене Ажиду о рождении своего сына. Однако тон его письма, написанного на бланке гостиницы «Сантраль Бельвю», был не слишком радостным и наводил, скорее, на мысль о завещании.
Дорогой Рене!
С согласия Джин сообщаю тебе о рождении нашего первенца Диего-Ромена. <…>
Пока эта новость должна держаться в строжайшем секрете, потому что если Лесли об этом узнает, она может погубить всех нас, и в первую очередь ребенка.
Я приехал в Швейцарию, чтобы принять некоторые меры, которые гарантируют будущее моего сына. Я назначаю тебя одним из своих поверенных, остальные двое — Роберт Ланц (Нью-Йорк, Пятая авеню, 74) и Роберт Пэрриш из коллегии Ганса Эггера (Клостерс, Швейцария). Теперь ты проинформирован о рождении ребенка и должен действовать в его интересах.
Что касается Лесли, определение размера пенсии или алиментов, которые будут ей назначены, я оставляю за вами. Существующее положение дает нам полную свободу в данном вопросе.
Мы с Джин просим тебя понять, до какой степени существенно и жизненно важно хранить эту тайну для будущего ребенка.
Сердечно, Ромен
Отныне в переписке с Ажидами Джин Сиберг будет говорить о своем ребенке зашифрованно, дабы Лесли не могла узнать о его существовании до того, как они с Роменом поженятся.
В феврале 1963 года Джин отправилась в Марракеш на съемки «Большого мошенника» — одного из пяти скетчей, составлявших новый фильм Жана-Люка Годара. Она должна была вновь исполнять роль Патриции Франчини, но на этот раз Годару не удалось выявить ее очарования. Фильм вышел настолько посредственным, что короткометражку в конце концов просто вырезали при монтаже.
Ромен Гари, не решаясь оставить Джин даже на несколько дней, поехал вместе с ней в Марокко. На обратном пути они сели в Танжере на паром до испанского побережья. Когда показался Альхесирас, поднялся сильный шторм. Огромные волны бросали паром на скалы. Из-за сильного ветра к нему не могли даже подобраться спасатели. За несколько часов ситуация дошла до критической. На борту не осталось ни воды, ни пищи, только вино. Дети в ужасе плакали. Джин, взяв себя в руки, пыталась их успокоить и помочь больным. Когда ветер немного спал, на помощь потерпевшим было направлено рыболовное судно, на которое люди перебирались с парома по веревке, раскачивавшейся над бушующим морем.
В письме Рене и Сильвии Гари рассказал, что спасся из кораблекрушения в Гибралтарском проливе «после сорока восьми часов кошмара на скалах Альхесираса». В этом же письме он в очередной раз пожаловался на Лесли, утверждая, что если бы их сын остался сиротой, у него не было бы никаких законных прав, даже носить фамилию отца.
Лесли, со своей стороны, не сдавалась, надеясь, что Ромен, столкнувшись со всеми этими трудностями, образумится. Но произошло обратное.
Именно тогда, когда их адвокаты вроде бы пришли к компромиссу, Гари внезапно прекратил выплачивать жене ежемесячное содержание. Вернувшись из Бухары, Лесли обнаружила, что на ее банковском счете кончились деньги. Но все ее попытки связаться с человеком, который по закону всё еще был ее мужем, оказались тщетными. Он уехал кататься на лыжах. Несколько месяцев спустя, 15 марта 1963 года, она подала на него в суд первой инстанции. Это была война. Гари писал Сильвии: «На этот раз она взяла меня за горло». В его письме Анри Опно есть такие слова: «Дорогой начальник, пишу Вам эти несколько строк как другу, потому что нахожусь в отчаянии: Лесли, еще раз подтвердив свой отказ дать мне развод, добивается от меня алиментов через суд в размере 300 тысяч франков ежемесячно. До чего же жестоки люди. Обнимаю Вас».
Пятого апреля Гари написал Элен Опно, что их с Лесли брак будет расторгнут через несколько недель — он в конце концов согласился на все ее требования и теперь разорен.
Джин тем временем сообщила родителям, что скоро выходит замуж за Ромена Гари. Ее мать во время поездки в Нью-Йорк побывала в США у Шарля Люсе, посла Франции. Она поделилась с Жаклин Люсе тревогой, которую вызывала у нее перспектива брака дочери с «иностранцем». Супруга посла сделала всё возможное, чтобы успокоить миссис Сиберг, рассказав, какой хороший ее будущий зять.
Однажды супруги Люсе принимали в посольстве Шарля де Голля. Накануне приезда высокого гостя его охранник пришел осмотреть комнату. Он сделал два замечания: во-первых, хотя генерал с годами и несколько сутулился, он всё равно с трудом уберется на кровати, а во-вторых, окошко, выходящее в сад у посольства Португалии, необходимо закрыть занавеской, иначе назавтра по всему миру разойдется фотография президента Французской республики в кальсонах. Кроме того, Жаклин спросила, какое вино любит генерал. За столом, когда де Голлю подали бутылку дорогого сотерна, Ивонна де Голль упрекнула мужа: «Шарль, вы слишком много пьете!» На что тот ответил: «Ивонна, вы мне осточертели!» — и заявил, повернувшись к хозяйке дома: «Мадам, это прекрасная мысль!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});