Длинный тоже пошел к своему дому, и на некоторое время на островке воцарилось спокойствие. И так прошло около часа. Один раз по протоке прокатила патрульная моторка, с пулеметом на турели и тремя седоками. Больше не было никого. А вот по истечении часа мне довелось наблюдать нечто интересное, никак в планы наблюдения не укладывавшееся.
Я пялился на пустынный остров напротив. Там было пусто — даже часовой, прохаживавшийся по дорожке, к тому времени исчез за домами. Вдруг справа от нас, метрах в двадцати, раздался треск, громкое конское фырканье и какое-то утробное урчание. Спящая Бонита проснулась мгновенно и попыталась схватить «винторез», я еле удержал ее, а сам я от неожиданности холодным потом покрылся. Затем снова донеслось фырканье и тяжелые шаги, которые, впрочем, к нам не приближались, а двигались в сторону берега. Я подумал, что какое-то массивное животное провело ночь на острове, а теперь проснулось и… пошло к воде — на водопой, наверное. Зачем они еще к воде ходят?
Затрещали кусты у самого берега, раздался тяжелый плеск, как будто что-то тяжелое и большое погрузилось в воду. Я осторожно-осторожно продвинулся вперед и посмотрел направо, вдоль берега. Сначала увидел мокрую серую спину, возвышающуюся из воды, затем я разглядел голову с двумя парами коротких бивней и таким же коротким хоботом. Больше всего этот зверь напоминал некую смесь южноамериканского тапира и африканского слона, с изрядной добавкой носорога. Большой зверь, весом с тонну, возможно. Он стоял в воде и пил, опустив морду в красную мутную воду. Напившись, он фыркнул, мотнул тяжелой башкой туда-сюда, после чего побрел прямо на середину протоки, попутно оставляя в воде желтый вонючий след — животина облегчала кишечник тугой зловонной струей.
Теперь понятно. Судя по всему, зверь травоядный, находится в некотором родстве с саванным рогачом, хоть рогов у него нет — лишь бивни на морде. Вчера до прилива зверь забрался на остров, на котором мы скрывались, где и заночевал. Его мы и слышали в темноте, скорее всего. А теперь дождался очередного отлива — и по наметившимся мелям пошел на другой остров. Решительно так пошел: здоровая зверюга, тяжелая. Для небольших акул из проток наверняка слишком крупная добыча.
С противоположного берега послышался свист. Свистел зверю часовой, прогуливавшийся по периметру поселка. Затем к нему присоединился пулеметчик из дзота. Зверь не обратил на них никакого внимания и продолжал брести по плечи в мутной воде, направляясь к острову справа от них. Перед его грудью поднимался маленький вал рыжей воды, за массивным задом веером расходились волны, как за корпусом катера.
Но что-то произошло. Послышался тяжелый всплеск, взметнулся фонтан брызг, в котором промелькнуло нечто продолговатое. Голова с бивнями исчезла под водой, не издав ни звука. Но с новым всплеском она вновь появилась на поверхности. «Тапир», как я назвал его уже про себя, заревел, но рев вновь прервался, когда голова снова, уже резким рывком погрузилась в воду. На поверхности показался его толстый бок, массивная нога, судорожно бьющаяся на поверхности и поднимающая тучу брызг. Затем и она погрузилась в воду, но на поверхности по-прежнему бились и сталкивались волны и водовороты, взлетали брызги.
«Тапир» был массивен и силен, и что бы его ни тащило вниз, у него все же хватило сил вновь поднять голову из воды, чтобы вдохнуть. То, что напало, явно старалось утопить его, а он рвался из-под воды наверх. Но он был уже ранен, и ранен, судя по всему, смертельно. Половина его морды была располосована длинными глубокими ранами, как будто гигантские грабли прошлись по нему, вырывая лоскуты грубой кожи и мяса. Правого глаза и уха уже не было, вместо них с морды свисали рваные клочья, и виднелась белая кость черепа. На короткой складчатой шее тоже были видны страшные разрывы, из которых водопадом хлестала кровь.
И вновь могучий рывок утащил «тапира» под воду. Вода забурлила, что-то под самой поверхностью задвигалось из стороны в сторону. Вода была мутной от красной глины, совершенно непрозрачной. Опущенная в нее ветка теряла свои очертания уже в десяти сантиметрах от поверхности, но даже эта муть не могла скрыть огромного кровавого пятна, которое расплывалось на месте нападения.
— Что это? — прошептала Бонита.
Голос у нее явно дрожал. Да и я, признаться, совершенно оторопел от зрелища, разворачивающегося перед глазами.
— Черт его знает, но оно огромное, — пробормотал я. — Смотри!
«Оно» было действительно огромным. Нам было видно, где продолжают трепать под водой тушу «тапира», как Тузик шапку. В этом месте «оно»… скажем так — «начиналось». А вот «заканчивалось» оно далеко, метрах так в десяти примерно — там, где под водой билось нечто темное, похожее на хвост.
— Кит? — спросил я шепотом.
— Не знаю, — так же дрожащим шепотом ответила Бонита. — Мне не видно. Кто-то огромный.
И наконец «оно» нам открылось. Туша «тапира» всплыла, а вместе с ней, удерживая ее за толстую заднюю ногу, всплыла огромная, как стол, вытянутая, корявая, покрытая щитками, пересеченная на всю длину зубастой пастью голова крокодила. А за ней из воды поднимались, раскинувшись во всю свою невероятную длину и ширину, ряды зубчатых гребней на спине, бревноподобный хвост. Он был велик. Не «велик» в смысле «большой», а «велик» в смысле «величествен». Он был размером с хорошую яхту, могуч и невероятен — он был властелином всей местной вселенной болот и каналов.
Краем глаза я заметил шевеление в дзоте и переключил внимание туда. Молодой парнишка в камуфляже попытался навести «корд» на местного болотного повелителя, но второй, постарше, не дал ему этого сделать. Между ними возник краткий спор, причем младший возражал, а старший показывал рукой на соседний остров. Затем младший оставил крупнокалиберный пулемет в покое. Понятно. Эту страхолюдину тут знают и пугают им рабов на соседнем острове, чтобы не разбегались. Или ему их скармливают — дело нехитрое, и он у них за похоронное бюро. А очереди из «корда» пулями калибра 12,7 мм хватило бы даже этому гиганту за глаза. Они бронетранспортеры прошибают — не то что крокодилов.
А крокодил между тем ничего лучше не придумал, как дотолкать «тапира» на отмель в десяти метрах от нас и там приняться за еду. Не то чтобы я опасался, что он заодно привлечет внимание и к нам, вовсе нет. Мы были очень хорошо замаскированы, и обнаружить нас с постов на той стороне протоки было невозможно. Даже в тепловизор — земля уже нагрелась. Но я судорожно вспоминал, каким образом крокодилы обнаруживают свои жертвы. В голове почему-то упорно крутилась мысль о том, что змеи чуют тепло, а у летучих мышей есть сонары. При чем тут крокодилы, было непонятно, но вспомнить, как они ищут добычу, у меня не получалось. По запаху? Зрением? Спинным мозгом чуют?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});