Они шли минут двадцать, пока не поднялись на гребень близлежащего холма. Открылись более далекие горизонты.
— Замрите здесь, дальше ходить не надо. Постойте полчаса, я спущусь и разбужу Гензеля, — нервно сказал Зигфрид, машинально опуская правую руку на левое бедро, где отсутствовал меч.
Мак Кехт, Аирмед и Гвидион стояли цепочкой на гребне холма вполне неподвижно. Аирмед взяла обоих своих спутников за руки. Над колыханьем трав, над тихим, упорным звоном пчел взмыл ястреб, и ветер принес откуда-то запах хвои реликтовых красных сосен.
Из пещеры выполз громадный, как грозовая туча, угольно-черный дракон, некоторое время злобно присматривался к ним, после чего перевернулся и улегся на спину, лапами кверху.
— Ну вот, — облегченно вздохнула Аирмед. — Чувствую, что профилактический осмотр туши состоится. А я уже думала, не придется ли брать ноги в руки.
И она, насвистывая и напевая, первая зигзагами сбежала с холма.
— Гвидион, пройдите вдоль хвоста, пожалуйста, — деловито распорядился Мак Кехт. — Проверяйте: острота шипов должна быть такая, чтобы при обычном прикосновении у вас выступала капля крови. Если где-то шип затупился, запомните, какой это по счету позвонок. Хвостовые позвонки нумеруются от копчика. И молоточек возьмите. При простукивании броня должна звенеть, как металл. Если где-то размягчение, обведите мелом, потом мне покажете. Нужно будет лечить.
Сам Мак Кехт тоже взял молоточек и полез в пасть простукивать зубы. Стоя на языке и придерживаясь за один из клыков, он осматривал соседний с ним зуб.
— Отец, — сказала Аирмед, — я очень рада за вас с Рианнон. Доктор Рианнон — чудесная пара для тебя. Она тебя обожает.
Мак Кехт от неожиданности поскользнулся и соскользнул под язык. Там он с трудом выпрямился, закатал рукав и долго шарил в озерце драконьей слюны, чтобы отыскать молоток.
— Займись лучше пальпацией внутренних органов, — пробормотал он смущенно.
— Я серьезно, — сказала Аирмед. — Точно уже нужно отстирывать пятна, пора. Ради Рианнон, я думаю, стоит.
— Многие из моих коллег говорили мне, что эти пятна… навевают меланхолию, — тихо согласился Мак Кехт. — Я подойду к Рианнон, только расставшись с этими печалями прошлого, или не подойду вовсе.
— Решено, — сказала Аирмед, похлопывая дракона по жировой складке на брюхе. — Знаешь, Рианнон тебя любит, и на твоем месте… уж я бы не пожалела стирального порошка.
Гвидион дошел до конца хвоста и вернулся с исколотыми пальцами.
— Совершенно здоров, — сказал он. — Нигде ничего. Хвост как железный.
Через три часа Мак Кехт подозвал Зигфрида.
— Для своего возраста дракон в отличной форме, — сказал он, убирая стетоскоп.
— Диан, — с неожиданным нежным беспокойством погладив идолище по ближайшей лапе, сказал Зигфрид, — он… взлетает с трудом.
Аирмед расхохоталась.
— А вы бы его еще сильнее откармливали, — улыбнулся Мак Кехт.
…По пути назад в школу Гвидион шел рядом с заметно повеселевшим и разговорчивым Вёльсунгом.
— О-о, Гензель старый, подслеповатый, злобный. Никого к себе не подпускает. Никого не признает, кроме тех троих врачей, что лечили его когда-то давно. Вели, так сказать, с детства. Причем поодиночке их он тоже не признает. Ему надо только, чтобы они были все трое вместе. Вот тогда он подставляет свое брюхо для осмотра. Зрительный образ у него должен совпасть, видите ли. Тысячу лет не могли ему организовать осмотр, этому гаду.
Зигфрид, видимо, хотел сказать «рептилии», но перепутал слово.
— Но меня он подпустил, а он меня совершенно не знает, видел впервые, — начал было Гвидион и осекся. Он вдруг понял, о чем говорил Зигфрид. Дракона лечили три врача, и этих трех врачей он признавал — Мак Кехта, Миаха и Аирмед. Гвидион вдруг понял, чье место он занимал сегодня рядом с Мак Кехтом, пусть лишь в сознании, в злобных глазках старого вздорного дракона.
— Он думает, что это одно существо, — сказал он, подумав. — Он воспринимает троих людей как звенья одного дракона.
— Наверное, вы правы, — помолчав, согласился Зигфрид. — Мне это не приходило на ум. И все-таки это не причина для того, чтобы почти откусить голову делающему мне такую любезность Авиценне!..
Назавтра Аирмед весело, привычными движениями, замочила с утра все рубахи и туники Мак Кехта, долго терла их в корыте, хорошенечко взбивая пену, пока не отстирала добела и не вывела начисто все кровавые пятна. Затем она развесила все это на веревке, вытерла руки о передник, переоделась, повисла у Мак Кехта на шее, попрощалась со всеми и уехала. Брызги пены и мыльные пузыри долго еще оседали в воздухе.
…Рано утром на следующий день Мак Кехт спустился с башни, снял с веревки свою высохшую одежду, в раздумье оглядел двор и вновь поднялся к себе. Там он немного постоял, посмотрел за окно, достал с полки плошку с соком костяники, опустил в нее кончики пальцев и начал методично набрызгивать на свою светлую одежду кровавые пятна. Очень тихо, почти ничем нигде не скрипнув, вошла Рианнон. Она немножко постояла за плечом у Мак Кехта, потом тоже опустила пальцы в отставленную им плошку и молча помогла набрызгивать пятна на оставшиеся две рубахи, три туники и лабораторный халат. Когда их пальцы в плошке соприкоснулись, Мак Кехт счел возможным поднять глаза: интересно же посмотреть на человека, который вполне тебя понял.
* * *
Светловолосая Лютгарда в пушистой кофте собственной вязки подвинула ближе к классу свой массивный сосновый стул с ножками из целых стволов сосен, собираясь проверять сокровенное знание. Лично Лютгарду разгон школы никак не мог коснуться, потому что, говорила она, «я всегда прекрасно могу уйти на север и превратиться там в скалу». Похожая в профиль на заснеженный склон, великанша уселась поплотнее и занудно начала:
— Прежде чем в домК другу войти,Очень внимательноВыходы всеТы огляди,Ты осмотри…
— Не сидят ли там враги на лавках по углам? — радостно выпалил Ллевелис.
— По сути верно, — согласилась Лютгарда. — А все ж заучите, запомните в точности, как это было, как это сказано в речах бога Одина, предвечного скальда. Речи Высокого было б негоже прозой цитировать.
Ллевелис на минуту отвлекся, чтобы нарисовать в тетради карикатуру «Лютгарда вбивает в учеников речи Одина молотом Тора», но снова настроил уши, едва понял, что великанша дает задание на сообразительность.
— Атли и Сёльмунд, сыновья Торгрима с Крутого Склона, отправились собирать лекарственное растение арнику. Пока Сёльмунд смотрел в другую сторону, Атли случайно сорвался с обрыва и упал бы в море, если бы не повис на одной руке, уцепившись за стебель арники. Там висел он совершенно молча. Через некоторое время Сёльмунд окликнул его и спросил, много ли набрал он арники. «Не сказать чтобы много, — отвечал Атли сквозь зубы, — в особенности если та единственная, за которую я держусь, выскользнет». Вопрос ко всем: почему Атли, сын Торгрима, не считал нужным позвать на помощь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});