Как наяву он увидел эту дорогу, окутанную дымкой голубого тумана, и бредущего по ней путника в сером плаще с изогнутым посохом. А сам он снова шёл за ним, надеясь догнать, но ноги плохо слушались его. Болели раны, в голове мутилось, бессонные ночи тяжким грузом давили на вывернутые плечи. Но, на сей раз, он должен был настичь его, и он шёл из последних сил. Наконец, ему удалось приблизиться, и, протянув руку, он коснулся его спины. Путник остановился, потом обернулся, и серый капюшон упал на плечи, открывая миру золотые волосы, сиявшие ярче королевской короны. Марк почувствовал, как последние силы покидают его и, уже падая на землю, которая была где-то далеко внизу, увидел смуглое лицо и синие глаза своего короля.
Это уже было когда-то, когда он, страдая от боли, лежал на его коленях, одна сильная рука поддерживала его спину и плечи, а другая успокаивающе покоилась на его груди. Он снова был мальчиком, оруженосцем своего юного короля, первый раз познавшим бой и взглянувшим в лицо смерти. Она отступила тогда, а теперь снова подошла так близко, что могла бы поцеловать его в губы. Но он знал эти руки и верил в то, что они берегут его, и пока он чувствует их, смерть ему не страшна.
Он открыл глаза и посмотрел вверх. Он увидел лицо короля, тревожно сдвинутые чёрные брови и глаза цвета ранней ночи.
— Не шевелись, Марк, ты ранен, — как и тогда сказал Арман, и от звука его глубокого голоса затрепетало сердце.
— Я нашёл вас, мой король, — прошептал Марк, с трудом шевеля непослушными губами. — Наконец я нашёл вас, и больше не оставлю никогда. Простите меня за то, что я покинул вас. Я должен был идти с вами, чтоб облегчить ваш скорбный путь. Я заботился бы о вас, добывал бы для вас еду и вино, промывал ваши раны и язвы. Я не дал бы вам впасть в отчаяние, я пел бы вам баллады и шутил, как заправский паяц, лишь бы разогнать тучи в вашем сердце. А когда ноги отказали бы вам, нёс бы вас на руках. Я проводил бы вас в последний путь и своей рукой закрыл бы ваши глаза. Я вырыл бы глубокую могилу и с почтением опустил бы вас на дно, положив меч вам на грудь. Я оплакал бы вас, вознося молитвы всем богам, чтоб они указали вам короткий путь в лучший мир. Я должен был сделать это, но я покинул вас. Мне жаль…
— Я знаю, что так бы оно и было, мой мальчик, — тихо проговорил король, и его мозолистая от меча рука коснулась щеки Марка. — Я знаю, что ты ни за что не оставил бы меня, принял бы на себя все мои беды, разделил бы со мной мою боль и даже отдал бы мне свою жизнь, если б мог. Но именно потому я и не хотел, чтоб ты шёл со мной. Моя дорога лежала самыми пустынными землями и вела к забвенью. Твоя же была полна подвигов и страстей. И я хотел, чтоб ты прожил свою жизнь так, как хотел я прожить свою. Я не мог допустить, чтоб ты смирял свой гордый нрав, ухаживая за умирающим, тратя на это лучшие годы и рискуя навлечь на себя тот же недуг. Нет, мой милый Марк, для меня твоя жертва была слишком тяжкой ношей. Я хотел, чтоб ты жил своей жизнью, хотя и предвидел, что она будет нелёгкой. Много бы я отдал, чтоб остаться с тобой и помогать тебе словом и делом, но наши дороги разошлись. Я так хотел, и потому не вини в этом себя.
— Я понял, — после некоторого молчания произнёс Марк. — Я понял, мой король, и всё же мне не хватает вас. Всего мира мало, чтоб заполнить для меня образовавшуюся с вашим уходом пустоту. Утратив вас, я второй раз осиротел, и моя душа скитается в одиночестве и продолжает искать и звать вас. Все раны лечит время и только эта по-прежнему кровоточит в моём сердце. Но скоро и эта боль утихнет. Скоро я умру, мой король, и, наконец, воссоединюсь с вами, чтоб вечно служить вам. Я больше никогда не покину вас.
— Нет, мой верный Марк, твоим мечтам не суждено сбыться. Наши дороги разошлись навсегда. Я ухожу туда, — Арман поднял руку и Марк увидел над его головой чёрный провал неба, заполненного огоньками мерцающих звёзд. Он, как зачарованный, смотрел туда, слушая голос своего короля: — Наконец я освобожусь от своей боли и изнурённого болезнью тела, я обрету свободу, чтоб лететь, как птица, в бескрайних просторах великой пустоты, в которой сияет множество миров, куда более прекрасных и многогранных, чем наш. А ты останешься здесь и продолжишь свой путь. Ты будешь любить, сражаться и помнить обо мне. И назовёшь своего первенца моим именем. Ведь назовёшь, правда?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На лице Армана появилась немного лукавая усмешка.
— Я скоро умру, мой господин, — устало возразил Марк. — Мне осталось немного. Сейчас ночь, я заточён в темнице, мои руки и ноги скованы. А утром за мной придут тюремщики и отведут к палачам, и кто знает, какими изощрёнными пытками они будут вытягивать из меня жалкие признания, которые никому не нужны. Меня обвинят в измене, хоть я всегда хранил верность. Но я был верен только вам, вашей памяти, а другим… да, наверно изменял. И теперь меня ждёт расплата за это. Я не боюсь. Я сожалею лишь об одном, что я не отомстил вашему убийце. Я зря послушал Айолина. Мне нужно было собственными руками убить Ричарда. Исход всё равно один — эшафот и жестокая смерть.
— Этого я тоже не хочу, — сурово проговорил Арман. — Убийство короля — тяжкий грех, даже если корону надела змея. Я не желаю, чтоб ты пачкал его кровью свои руки и пятнал свою душу. Малыш Айолин, как всегда, мудр не по годам, и ты правильно сделал, когда прислушался к его совету. Только боги решают участь королей, и участь Ричарда предрешена. Он умрёт, а ты будешь жить. И не спорь со мной, — его палец мягко коснулся губ Марка. — Что у тебя за дурная привычка спорить с королём? Лучше отдохни, пока есть время. Закрой глаза и постарайся забыться сном. Пусть тебе приснятся зелёные луга и густые дубравы, небо над пологими склонами холмов и жаворонок в этом небе. Пусть снятся олени, вышедшие к водопою, лодка, плывущая по реке, а в ней — рыжая девушка со столь огненными волосами, что, видно, солнце каждую ночь спит в её изголовье. Пусть душа твоя наполнится покоем и тихим счастьем, пусть прошлое перестанет терзать тебя чувством вины и сожаления, а будущее не заботит мраком новых испытаний. Просто усни, мой мальчик. Ты заслужил эту тишину, этот покой. А я буду хранить твой сон. И когда ты проснёшься, всё будет иначе.
Марк хотел возразить, что разбудит его скрежет засовов, и это будет значить, что тюремщики пришли за ним, чтоб отвести к палачам, но наверно Арман, коснувшись его губ, затворил их. Он не смог произнести ни слова, его веки сомкнулись, и он почувствовал, как расслабляется его измученное тело. И ему казалось, что он лежит на дне лодки, которая плывёт куда-то, мягко покачиваясь на волнах. Тишина и покой снизошли на его душу, и он погрузился в глубокий сон, зная, что спит на руках своего короля, и пока это так, ему нечего бояться.
Скрежет засова прозвучал, как гром. Он вздрогнул и снова почувствовал, как ноют плечи и болят раны. Он лежал на жёсткой койке и его запястья и щиколотки затекли от железных браслетов. Открыв глаза, он увидел, что в окно через решётку льётся яркий свет позднего утра. Приподнявшись, он смотрел, как открывается дверь его узилища, но не испытал страха. Он был готов к тому, что его ожидает. Он помнил свой сон, и это воспоминание наполняло его душу покоем. Это был последний бесценный дар его короля.
Глава 19
За несколько часов до рассвета в стане алкорцев зазвучали трубы, и на поле между позициями передовых отрядов обеих армий выехал небольшой отряд всадников с факелами. Тут же поднятый адъютантом с походной постели Леонард Девре поспешно, насколько позволяли ему тяжёлые латы, которые он не снимал уже несколько дней, взгромоздился на коня и в сопровождении своих рыцарей, скрывавших сонные глаза под глухими шлемами, выехал навстречу.
Барон Отадер, встретив его, как старого доброго знакомого, дружеской улыбкой, учтиво раскланялся и передал Леонарду запечатанный красным сургучом пергаментный свиток и, распрощавшись, ретировался обратно за линию алкорских укреплений.