13:13
Мы можем поговорить?
Я знаю, что облажался
Я обещаю, что в этот раз у меня получится лучше
Вчера 16:09
Раньше я был не в том настроение, но сейчас я здесь
Я просто хочу поговорить
Это все, чего я хочу
клянусь
Сегодня 8:29
пожалуйста
Джи ♡
Сегодня 23:46
Дай мне пространство.
Если бы только я был астронавтом.
* * *
Университет оправдывает меня. Они называют вспышку аномалией и говорят, что это было вызвано стрессом. Они рекомендуют психотерапевта, и я притворяюсь, что согласен на это, пока мы не закончим дисциплинарное слушание, после чего выбрасываю их направление в мусорное ведро. Я не собираюсь тратить время на психотерапевта из-за разовой ошибки в суждениях, когда я мог бы сосредоточиться на своей карьере.
Но и в этом я больше не уверен. Два подразумеваемых предложения от НФЛ внезапно пересматриваются. Подразумевается, что я не должен участвовать в драфте и что мое приглашение в Скаутский союз, хотя и действующее, может быть отменено. Я бы поставил все свои деньги на то, что тренер имеет ко всему этому какое-то отношение. Если не он, то освещение в средствах массовой информации наверняка доконало бы меня.
Я успешно сдаю экзамены, но это не имеет значения. Меня более или менее выгнали из команды, так что мое академическое положение больше не имеет отношения к спорту. Когда в следующий понедельник перед тренировкой я иду поговорить с тренером, Дагер перехватывает меня с выражением разочарования на лице и намекает, что мой статус игрока неопределенен. К настоящему времени, я уверен, все знают об обмене мнениями между тренером и мной.
В течение следующей недели я предпринимаю все больше попыток приблизиться к тренеру, поскольку зимние каникулы все ближе и ближе, а мое возвращение в Техас неизбежно. Во время моей последней попытки я оставляю ему записку.
На следующее утро я нахожу записку под своей дверью со словами «ИДИ НАХУЙ, СУКА», нацарапанными поперек. Это от Родни.
Я зол, но ничего не делаю. Я заслуживаю этого.
* * *
В ту секунду, когда я въезжаю на подъездную дорожку дома моего детства, я превращаюсь в оболочку человека. Я едва сдерживался, но как только пересек границу штата и свернул на шоссе 90, мое поведение изменилось. Здесь меня ничто не отвлекает. Никакого футбола. Никаких занятий. Ничего. Только моя семья, и, учитывая, сколько раз Ма звонила мне после вспышки гнева, я знаю, что меня ждут некоторые неприятности.
— Привет, ма, — зову я, приоткрывая дверь. Старушка Мяу пытается обойти меня, но я быстро наклоняюсь и хватаю ее.
— Привет, сынок, — поет ма в ответ.
Когда я полностью открываю входную дверь, я вижу Монику, сидящую на диване, закинув ноги на кофейный столик, пока мама убирает, громко играет музыка, сотрясая рамки для фотографий на стене. Моника едва поднимает на меня взгляд и бурчит приветствие, прежде чем повернуться к маме и крикнуть:
— Теперь я могу пойти в закусочную? Я опаздываю, а Мэри уже сделала заказ для меня.
Музыка прекращается, и мама громко прищелкивает языком.
— Да, как будто ты заботишься о своей семье, избалованная девчонка. Уходи! — она явно сыта по горло чем-то, что произошло до моего приезда. Она прогоняет свою младшую дочь хмурым взглядом и безрассудным взмахом руки.
Моника достаточно умна, чтобы не возражать, и она обходит меня и мой чемодан, чтобы выскользнуть за дверь. Тогда я бросаю нашу кошку, уверенный, что он больше не сбежит.
Мама радостно поворачивается ко мне. Она обнимает меня очень крепко, воркуя и благоговея перед тем, каким большим я вырос и каким красивым выгляжу. Это чрезмерная реакция, поскольку не прошло и месяца с тех пор, как мы виделись в последний раз. Сначала я не отвечаю на этот жест. Я немного ошеломлен этой привязанностью, поскольку в последнее время мне ее катастрофически не хватало. Но от нее пахнет цветами апельсина и дрожжами, и она прижимается ко мне так, словно замерзает, и я ее единственный источник тепла.
Мы стоим так некоторое время. Я прижимаюсь щекой к голове моей мамы. Она пытается отстраниться от меня, но я держу ее крепче. Она проводит кругами по моей спине, время от времени похлопывая меня. Это то, что она обычно делала, когда я был моложе и боролся со сном, ритмичные движения успокаивали, убаюкивая меня в состоянии покоя.
— Что-то случилось? У тебя болит колено? Ты сказал, что чувствуешь себя лучше, — бормочет она.
Я качаю головой и ничего не говорю, прижимая ее еще крепче.
Мама отстраняется от меня и делает шаг назад, ее брови озабоченно сведены вместе, губы опущены в глубокой гримасе. Она приподнимается на цыпочки, чтобы осторожно положить руку мне на лицо, вытирая невидимые слезы. Я не думаю, что она понимает, насколько эмоциональными заставляют меня чувствовать себя эти материнские ласки.
— Тогда почему тебе грустно?
Желание признаться клокочет внутри меня, сильно закипая. Было бы так легко выплакать все, что произошло, и попросить мою старую добрую маму утешить меня. Она всегда была на моей стороне, когда я был моложе, даже когда я был неправ.
Но это было, когда у нее был папа. Когда был кто-то, кто мог бы взять на себя бремя родительских обязанностей. Теперь осталась только она, и Моника ведет себя непросто, и Катя тратит много денег, и я…
Что ж, я не должен был быть таким разочарованием, таким неудачником. Предполагалось, что я буду ее идеальным первым ребенком, которым легко управлять. И даже если она не скажет этого мне в лицо, тон, которым она позвонила мне после игры, ясно дал понять, что даже если бы она встала на мою сторону, несмотря ни на что, это был тот случай, когда она не хотела там находиться.
— Мой дорогой, поговори со мной. Я хочу…
— Ма, я действительно устал. Я думаю, что пойду посплю, — я натягиваю улыбку и ухожу. Я слышу, как она тяжело вздыхает, неразборчиво бормоча что-то себе под нос. Она бы устроила драку, но у нее скоро смена.
Когда я добираюсь до своей комнаты, я плюхаюсь лицом вниз на кровать и засыпаю.
Мне снится что-то ужасное, и я просыпаюсь с мокрой наволочкой, испачканной моими слезами и потом. Хотя я не могу точно вспомнить, что мое подсознание наколдовало, чтобы напугать меня, смятение, гноящееся внутри меня, говорит мне все, что мне нужно знать.
Остаток ночи я перечитываю все сообщения между мной и Гретой, и мне больно вспоминать, насколько близок я был к счастью, когда