ты мне закрыла путь, Энона? Когда себе вонзить хотела меч я в грудь, он разве побледнел? Он вырвал ли оружье из слабых рук моих? Бровей бесстрастных дуги его не задрожали, лишь взгляд был недовольно раздраженным. И меч назад он взять не захотел: моим касанием был осквернен герб рукоятки.
— Ты упиваешься тоской, тебя гнетущей, и чувствуешь, как женщина себя униженной, распятой…Я старая, но понимаю все, была и я когда-то молодою…
— Да я унижена! Стыдом распята! По-прежнему победу надо мной справляет Афродита, и факел Эрота в моей груди огонь сильнее разжигает…
— Не гасишь ты сама этот огонь, а только раздуваешь пуще. Но вспомни, что в тебе кровь Миноса течет, правнука Зевеса. Высокомерный и бесчувственный чурбан! Пусть прочь бежит бесславно он. Ты же царствуй всем на зависть и управляй большой страной!
— Мне — царствовать? Мне — управлять страной? Что предлагаешь мне Энона?! Когда мой нездоровый ум не управляет мной самой! Когда даже над чувствами своими я не властна! Когда едва дышу, едва живу! Когда желаю страстно только смерти! Смерти!
— Так уезжай на Крит, все тебе там будут рады!
— Нет сил расстаться с ним. Уже сейчас, после всего я жажду его снова видеть! Мне очень плохо, когда я с ним, но без него намного хуже. Я схожу с ума!
Вдруг Федра поднялась и с внезапным спокойствием властно отсылает кормилицу под каким-то пустяшным предлогом, выталкивает ее руками и, оставшись одна, изрекает:
— Что ж, празднуй надо мной победу, Афродита. Все стрелы твоих прекрасных сыновей попали в цель — они в моей груди. Теперь я знаю, что мне надо сделать, чтобы быть с ним все время рядом. Я отомщу ему не только за себя, за женщин всех и за любовь. Ты будешь мной довольна Афродита!
Некоторые говорят, что, когда Федра с Кипридой говорила, рядом с царицей возник невидимый никому высокий, изможденный старец с горящими глазами. Это был Антэрот — бог ненависти в любви, который заставляет безответно влюбленного из-за пренебрежения к себе или предавшего любовь, люто возненавидеть бывшего возлюбленного. Антэрот внушал необъяснимую всепоглощающую ненависть к бывшему любимому. Ненависть, порожденная любовью, считалась в Греции страшным проклятием. Нет вражды более злобной и ненависти более страшной, чем та, которая порождается любовью!..
Старец с пылающими глазами пронзил сердце Федры своей дубовой стрелой с тяжким свинцовым наконечником, и она застряла рядом с кипарисовой стрелкой с зазубренным острым крючком, выпущенной во время мистерии богом любви Эротом, братом Антэрота. И в ее израненном сердце возникла всепоглощающая ненависть к безумно любимому Ипполиту, она теперь не только не хотела жить сама, но и страстно возжелала смерти ему…
— Для Федры больше достойной нет кончины. Но знаю я, как наказать того, кто мною так надменно пренебрег, при этом я смогу сберечь потомству в почете свое имя. Да, и после смерти я славной родины моей не посрамлю и не унижу женское достоинство.
Сказав это, Федра с лицом застывшим, словно маска, быстро пишет что-то на покрытой воском дощечке, делает из тонкого, но крепкого пояса петлю и, закрепив недрогнувшей рукой ее на потолочной балке, вешается.
Не все писатели рассказывают историю о любви и смерти Федры одинаково.
Согласно Аполлодору, Федра предложила ему сойтись с ней; но Ипполит, ненавидевшей всех женщин, уклонился от этого. Тогда Федра, боясь, как бы он не рассказал обо всем своему отцу, выломала двери своего брачного покоя и порвала на себе одежду, после чего ложно обвинила Ипполита в попытке совершить над ней насилие. Только после того, как тайна страсти Федры была раскрыта, она повесилась.
Даже Еврипид, описывая историю Ипполита, сначала утверждал, что Федра клеветала на Ипполита вернувшемуся Тесею: будто бы пасынок влюбился в нее и хотел изнасиловать. Ипполит погибал, но правда открывалась, и только тогда Федра, уличенная во лжи, решалась покончить с собой. Однако при более глубоком изучении истории Еврипид остановился на изложенном ниже варианте рассматриваемых событий.
175. Тесей проклинает и изгоняет Ипполита [75]
Вернувшемуся то ли из Дельф, то ли из очередного пиратского рейда по островам и прибрежным поселкам царю доложили о постигшем его несчастье. Озадаченный Тесей, подойдя к еще не совсем остывшему телу жены, находит под ним табличку. После прочтения предсмертной записки Федры все лицо его исказилось, было видно, что царь испытывает и гнев, и омерзение, и ужас:
— Сын, Ипполит, где ты сейчас, презренный нечестивец? Как ты мог на ложе посягнуть отцовское, не устыдившись всевидящих очей Зевса. И это хваленая твоя телесная и душевная чистота, о которой недавно ты мне говорил!
Тесей механически стал поднимать и раскладывать по порядку разбросанные всюду вещи перевернутые скамейки и стулья, явно свидетельствующие о недавней борьбе. В углу он нашел меч, на костяной рукояти которого был такой знакомый ему знак родовой — две вырезанные серебристо-черные змеи с зелеными головами — герб Эрехтеидов. Этот меч он сам подарил Ипполиту.
Тесей крикнул слугам, чтобы ему срочно нашли Ипполита. То ли будучи не в силах ждать сына, то ли не надеясь, что его найдут и приведут к нему, он вдруг закричал высоким и громким изменившимся голосом:
— Я проклинаю негодяя сына и осуждаю на многолетнее изгнанье! Трезен он покинуть должен прежде, чем над миром лучезарный Феб взойдет.
Появившийся Ипполит, казалось, не был сильно удивлен смертью мачехи, которую он видел совсем недавно почти безумной, пытавшейся покончить с жизнью его мечом. Но он был не приятно изумлен последними жестокими словами родителя, который осудил его на страшное изгнание, даже не выслушав. Встретив, полный ненависти взгляд отца, он сморщился и крепко сжал губы, казалось, он в себе замкнулся, словно окаменевший.
— Ты нечестивый негодяй, раз изнасиловал отца супругу! Твоих я даже не желаю слышать оправданий. Ты смертью Федры уличен, следами вашей с ней борьбы, брошенным здесь твоим мечом и ее запиской. Ты из низких самый низкий. Перед ее предсмертным обвинением, что будут значить твои слова? Ты мною справедливо осужден. Немедленно покинешь ты Трезен. Священная земля Афин, и страны все объединенной моей державы будут отныне для тебя закрыты. Ступай изгнанником хоть на край самый земли!
— Твоей души, отец, слепая страсть и гнев ее тяжелый оставляют глубокий след в уме — не оттого, чтоб был ты прав, однако. Оставь совсем без возраженья я твои слова — и справедливость бы обидел. Взгляни вокруг на землю, где ступает твоя нога, на солнце, что ее живит, и не найдешь души единой безгрешнее моей, хотя