Читать интересную книгу Дитте - дитя человеческое - Мартин Андерсен-Нексе

Петер и маленькая Анна — вот вам уж двое! А когда к ним прибавится и собственный младенец, то будет целое гнездо! Да не забудьте старую вдову Расмуссен, с которой Дитте делилась и куском хлеба и теплом, да жильца, снимавшего ее другую комнату «с утренним кофе». Он носил кожаную обувь, отложные воротнички из резинового полотна и очки, — видно было, что он знавал лучшие времена. Но спросите, — получала ли с него Дитте когда-нибудь плату? Да, нечего сказать, мастерица она была устраиваться! Без малого целым зверинцем обзавелась! Что бы сказали ее родные, если бы когда-нибудь в воскресенье она нагрянула к ним вместе со всей своей семьей.

Грех, впрочем, сказать, чтобы Дитте обивала там пороги. Она заходила помочь, когда у Сине родился маленький. И Сине тогда же дала ей понять, что они не одобряют ее поведения и что ей, во всяком случае, следовало бы вовремя обвенчаться с Георгом! С тех пор Дитте бывала на Истедгаде только по особому приглашению. Но Ларc Петер заглядывал к ней и совал деньжонок, — Сине о его посещениях, очевидно, знать не полагалось. Он и не оставался никогда подолгу; вообще стал сдержаннее, совсем не тот, что прежде.

Дитте хорошо понимала, что он так переменился благодаря Сине с ее господскими замашками и стремлением выбиться в люди. Ей, понятно, вовсе не лестно иметь падчерицу, о которой идут всякие пересуды. Эльза поступила в контору печатать на машинке, ходила в жакетке даже по будням — на службу и со службы — и свела знакомство с учеником почтамта, который и был принят у них в доме, как водится у благородных. Забежать к Дитте она все никак не могла удосужиться. Зато Ноуль частенько заглядывал, когда бывал в городе с поручениями от хозяина. Пока он служил на посылках у мастера из велосипедной мастерской и к нему же должен был поступить в учение сразу после конфирмации. Поуль почти всегда куда-нибудь спешил и, как бешеный, несся на своей дребезжащей, ржавой машине. Повстречаться с ним на повороте прямо беда была: он мчался и все время звонил, словно пожарная машина, — сторонись с дороги! Мог он теперь отдаться и своей склонности разбирать предметы по частям и снова собирать их. И всегда приносил малышам какую-нибудь забавную или замысловатую игрушку, смастерив ее из старых велосипедных частей. В хорошую погоду Петеру разрешалось сойти вниз и сесть на перекладину велосипеда. Поуль вскакивал на седло, и они уносились вихрем. У Дитте душа уходила в пятки, но не успеет она, бывало, оглянуться, как они уже с трезвоном несутся с другой стороны, объехав кругом весь квартал.

— Как ты не боишься полиции, мальчуган! — говорила Дитте.

— Да я у них под носом проскочу, только они меня и видели!

Поуль был не робкого десятка, и могло показаться, что он все детство провел на городcкой мостовой.

Расмус, близнец, тоже заходил, — оба они с Поулем продолжали считать Дитте своей настоящей матерью. Она чинила им прорехи на одежде, за которые им могло достаться дома, а они делились с ней своими небольшими карманными деньгами. Расмус, впрочем, уже не жил у Ларса Петера, его отдали в мальчики в зеленную лавку, и его тоже часто посылали по городу с поручениями. Вообще жилось ему у хозяина неплохо, но Дитте все-таки как-то не могла освоиться с мыслью, что он живет у чужих; она не понимала, как это Ларc Петер расстался с мальчиком, точно не сам подобрал сироту у мертвой старухи Дориум! Как сейчас видела она перед собой отца с осиротевшим птенчиком в сильных, надежных объятиях! И это, верно, устроила Сине, — она все в доме умела повернуть по-своему! Но между собою супруг, жили в большом ладу.

Правда, Ларc Петер не разделял мещанских взглядов Сине, — для этого ему пришлось бы переродиться. Но он был по уши влюблен в свою краснощекую, пухленькую женку и питал к ней необыкновенное почтение. Такой жены у него еще ни разу не было, — всегда мягкая, обходительная, она была в то же время твердой и решительной. На ее суждения можно было положиться, хотя бы они и шли вразрез со всеми его житейскими принципами. Она ведь вывела его семью на дорогу. А какого мальчишку ему подарила!.. Ларc Петер храбро боролся с судьбой, не раз начинал сызнова и опять оставался ни с чем, как библейский Иов. Немудрено, что он был не прочь, наконец, добиться настоящей удачи. И Сине помогла ему, принесла с собой в дом счастье, как говорится; поэтому считаться с ее взглядами значило помогать собственной удаче. Взять хоть бы то, как они теперь устроились: квартира в три комнаты, в гостиной — красная плюшевая мебель, а в столовой — дубовый буфет с медной посудой. Обстановка эта, конечно, досталась им дешево — из подержанных вещей, проданных в их лавку, но сам Ларc Петер никогда бы не додумался устроиться так. Тут нужна была сообразительность Сине.

Иногда ему, по-видимому, становилось как-то скучно дома, — пожалуй, в такие-то минуты он по преимуществу и заглядывал к Дитте. С нею он любил поговорить о Сорочьем Гнезде и о поселке. Он скучал по деревне, а больше всего по проезжей дороге.

Зима, для большинства людей столь тяжелая, ему была на руку. Они еще к Новому году расширили свою торговлю и, кроме старого железа, стали скупать подержанную мебель, обувь, одежду. В подвалах скопились горы всякого добра. Продающих было сколько угодно, — Нужда заставляла людей продавать. Но зато покупателей стало меньше; те люди, что приобретали у Ларса Петера подержанные вещи, сидели теперь на мели. Мало-помалу были битком набиты и подвал и сарай во дворе. Даже наверху, в самой квартире, повернуться стало негде из-за лишней мебели и вещей, нагроможденных до самого потолка и портивших воздух. Дышать становилось трудно. Все сбережения Сине ушли понемногу на покупки, и в один прекрасный день Ларс Петер мог вылететь в трубу, — печем, пожалуй, оказалось бы заплатить за квартиру!

Вот тут-то Ларсу Петеру и пришла на ум удачная мысль — как раз кстати, в самую трудную минуту, когда сравнительно легко было добиться согласия Сине. Он нанял лошадь с телегой и начал по-старому разъезжать по деревням и хуторам. В городской лавке, конечно, можно было обойтись без него, — Сине была куда деловитее его. Он был попросту слишком добр и жалостлив ко всем, кто тащил к нему свой скарб. Зато торговать подержанными вещами было как раз по нем! А крестьяне большие охотники покупать подержанные вещи — может быть, потому, что уверены в таком случае в дешевизне покупки. И их кошельков Ларс Петер не жалел, со спокойной совестью соблюдал свою выгоду, как только умел.

Это помогло вздохнуть полегче, товаров в складах стало меньше, а в кассе денег прибавилось. Конечно, это было не совсем благородное занятие, и соседям незачем было знать, что мебельный торговец Ларс Петер Хансен торгует старьем по деревням. Поулю Сине строго-настрого запретила рассказывать об этом кому бы то ни было. А Дитте еще больше привязалась теперь к отцу. Когда он заходил, от его одежды, как в старину, припахивало лошадкой, а от волос и от звуков его голоса опять веяло проезжей дорогой.

«У бедняков много ходов и выходов», — говорят копенгагенцы. Нет работы — пусть идет в работный дом, а если и там не примут, то бедняку и голодать не привыкать стать! Да, хорошо иметь какую-нибудь специальность!

Дитте с детских лет приходилось изворачиваться, и жизнь постоянно напоминала ей об этом. Кроме того, она никогда никого другого ни в чем не винила, а только себя. Если дети и старуха Расмуссен мерзли и голодали, Дитте считала, что в этом виновата одна она. Она никогда не винила ни других людей, переложивших свою ношу на ее плечи, ни общество, обрекающее беременную женщину на тяжелый труд. Теперь и на морозы больше не приходилось сетовать, — будто они вызывают безработицу, стало быть, можно так или иначе извернуться, найти выход, надо только постараться, поискать хорошенько.

И Дитте действительно изворачивалась — во всяком случае, настолько, чтобы не пустить к себе на порог крайнюю нужду. Но какого нечеловеческого напряжения воли и сил ей это стоило! Понадобилась помощница газетчице, чтобы разносить за нее газеты по самым верхним этажам, — Дитте сейчас же предложила свои услуги и целую неделю являлась в пять часов утра на условленное место на углу и обходила третьи и четвертые этажи. Потом ей стало уже невмоготу, но время от времени подвертывались другие подобные заработки. Найти постоянное место нечего было и думать: кому из счастливцев, заручившихся таким местом, придет в голову добровольно уступить его другому в столь тяжкие времена? Но иногда удавалось походить два-три дня подряд на поденщину, а собирать кокс на местах разгрузки можно было в любое время. И если приналечь хорошенько, крону в день всегда заработаешь, не считая кокса, собранного для себя лично.

Труднее всего было с платой за квартиру. Всю зиму Дитте с тревогой ждала первого числа, — ведь каждое первое число вынь да положь целых пятнадцать крон, а где она возьмет их, она никогда не знала вперед. Теперь эта забота свалилась с плеч. Как-то утром старую дворничиху — вернее, уборщицу, мывшую в доме все лестницы, — нашли мертвой в постели. И управляющий предложил Дитте занять ее место, которое оплачивалось даровой квартирой. Работа была грязная, неблагодарная, и трудно было найти желающих взяться за нее, тем более что она считалась вдобавок унизительной. Но Дитте ухватилась за предложение, как за помощь свыше.