Она кивком указала ему на ближайшее окно.
— Недавно. — Из окна еще был виден берег. — Посмотрите.
— Спасибо, не хочу. Я уже насмотрелась на этот остров. Я потерпел здесь ужасное фиаско. Я считаю, что это я виноват во всем, что произошло.
— Вы чувствуете себя виноватым? Да вы ни в чем не виноваты. — Она закрыла глаза, откинувшись на расшитые подушки. Она очень сожалела, что он пришел и нарушил ее мечты, которые обещали стать такими волнующими и захватывающими. Просыпаясь, он всегда был слишком разговорчив. Она притворилась, что задремала.
— Нет, — сказал он. — Во всем виноват я один. Сам по себе ритуал был абсолютно правильным. И нам бы удалось все выполнить, используя космическую энергию. Но откуда я мог знать, что большинство кули заменили малайцами? Это мусульмане, они почти то же самое, что и атеисты. К тому же все эти проблемы с концепцией времени, у каждого свое мнение по этому поводу. Опять же малайцы…
— Ну, тогда… — Она глубоко и лениво вздохнула и положила ноги на кушетку, — это их вина. Впрочем, сейчас это уже не важно. Хотя, пожалуй, жаль, что пришлось разрушить дом губернатора. Симпатичное было здание, как вы считаете?
— Вам оно так понравилось? Боюсь, я видел много таких в Калькутте.
Во всей его фразе она услышала только слово «боюсь».
— Боитесь? Какое счастье знать, что кто-то еще боится.
— Вы боитесь? Чего? Вы никогда в жизни не выглядели лучше, чем сейчас.
— Скорее всего, будущего. И в то же время я ненавижу прошлое. А вы разве нет?
— Я никогда не видел большой разницы между прошлым и будущим. Я к этому отношусь иначе.
— Я — женщина, и я, ну… в общем… вынуждена бояться. Хотя бы немного. Хотя знаю, что для меня было бы лучше не бояться.
— Если бы время стояло на месте, — сказал Хира задумчиво, — жизнь потеряла бы всякий смысл. Суть энтропии заключается в том, что она удивительно четко отражает условия человеческого существования. Чтобы жить, необходимо сжигать топливо, использовать тепло, растрачивать энергию, хоть все это и приближает конец света, тепло — это конец всего! Но жить, не двигаясь, используя минимум энергии, — в этом нет никакого смысла. Неподвижность — значит смерть. Какая ужасная дилемма.
Из кабины пилота вышел капитан Най и вошел в гостиную.
— Самолетом управляет ваш брат. Он очень способный человек, не так ли?
— О да, ему все дается очень легко. — Кэтрин тотчас же пожалела, что в ее голосе прозвучала ирония и добавила: — Фрэнк очень умен. — Она посмотрела в светло-серые глаза Ная и улыбнулась.
— Я собираюсь поспать, — сказал он.
— И я тоже. По-моему, самое время соснуть. Я уже давно собираюсь… — Она зевнула.
Она кивнула Хире и отправилась с капитаном Наем вниз по лестнице мимо бара в каюту. Он поцеловал ее, она крепко прижалась к нему и сказала:
— Пожалуй, мне следует сразу предупредить тебя, что я очень устала.
— Не волнуйся. — Он расстегнул на ней блузку. — Я тоже.
Она заметила, что его немного трясет.
— Тебе холодно?
— Скорее всего, небольшой приступ малярии, — ответил он. — Не стоит беспокоиться.
— Я свернусь калачиком у тебя на груди и согрею тебя, — сказала она.
Профессор Хира, чувствуя себя одиноким и испытывая чувство ревности, отправился в кабину к Фрэнку. На Фрэнке были темные авиационные очки, отделанные мехом, в которых он был похож на развратного лемура. Заметив стоящего рядом Хиру, он похлопал его по колену.
— Привет, старина! Как дела?
— Недурно, — ответил Хира. — Как вам нравится этот парень Най, ничего?
— Кто? Най? Неплохой парень. А что?
— Ну, он с вашей сестрой…
— Он давно влюблен в нее. И вообще, Кэтрин сама знает, что делает.
— Она такая симпатичная девушка. Просто потрясающая.
— Да, — неопределенно ответил Фрэнк. — Ничего. — Он засмеялся. — Мне она тоже очень нравится. И, по-моему, не только мне одному, а? — Он слегка подтолкнул Хиру в бок. Тот покраснел. Самолет вздрогнул и, накренившись вправо, начал пикировать. Фрэнк неумело выровнял его, но, похоже, его совсем не взволновал тот факт, что они чуть было не разбились; он продолжал жизнерадостно болтать, рассказывая Хире неприличные анекдоты (об инцесте, изнасилованиях и евреях). Слушая эти истории, Хира почувствовал, что он вот-вот расплачется.
Он попытался как можно быстрее сменить тему разговора:
— Интересно, какая там политическая обстановка. — Он кивнул головой на запад.
— Черт побери! Какой смысл об этом думать. Все кончено, разве не так?
— А все уже кончено?
— Ну, ведь вы знаете, что я имею в виду. У нас есть самолет, мы здоровы, у нас есть миллионы Корнелиуса — или скоро будут. Мы все вместе. Зачем волноваться? — Фрэнк переложил ручку управления из левой руки в правую и протянул свободную руку к Хире.
— Я думаю о моральной стороне дела, — уточнил профессор Хира.
— Наплюйте на это!
Фрэнк положил руку на колено Хиры и крепко сжал его.
Индийский врач вскрикнул и отдался во власть Фрэнка.
Самолет чуть было не коснулся воды, а затем резко взмыл вверх, Фрэнк направил самолет прямо к облакам.
Плот
Прокопченный солнцем и просоленный морем, он лежал на мокром плоту посередине Аравийского моря. Плот был сделан из промасленных коробок, тростниковых циновок, связанных вместе веревками. На плоту не было мачты, на нем вообще ничего не было, кроме казавшегося бесформенным человеческого тела в отрепьях, которое вполне можно было принять за мертвое, если бы не судороги, которые время от времени пробегали по нему, когда небольшая волна немного приподнимала плот или перекатывалась через него, так что поверхность плота немного утопала в теплой морской воде. В одном из ящиков было много отверстий, возможно, это были следы пуль; именно из-за этих отверстий плот потерял способность как следует держаться на воде.
Тело было покрыто волдырями, как будто оно побывало в огне; местами оно уже потемнело. В других местах под странными углами торчали кости. Кое-где были видны следы засохшей крови. Время от времени раздавались звуки: постанывание, бормотание.
Плот плыл в открытом море. Ближайшая земля, Бомбей, находилась в 400 милях от этого места. В Бомбее жил великий мастер по изготовлению ситар, он был единственным человеком, знавшим о местонахождении плота. Чтобы спастись, было слишком мало шансов, если спасение вообще было возможно.
Джерри ничего не чувствовал. Он был один на один с морем. Он испытывал чувство удовлетворения, рассеянно прислушиваясь к странному голосу, вспоминая странный образ. Если так приходит смерть, то это даже довольно приятное ощущение.
— Помнишь старые времена? — услышал он голос мисс Бруннер. — Или это были новые времена? Я забыла. У меня, как всегда, проблема со временем. — Она нежно засмеялась. — Эхо.
— И больше ничего, — пробормотал Джерри.
— Но откуда эхо?
— Отовсюду.
— В Лапландии все будет по-другому. Пещеры. Огромное количество воды. Небо. Это то, от чего ты всегда будешь получать удовольствие, даже если появятся другие проблемы.
— Да.
— Простые удовольствия являются единственной реальностью?
Джерри не смог ответить.
— Какое потрясающе спокойное море. — Голос звучал все тише и тише. — Я хотела бы знать, кто мы?
— Сопротивление, — сказал ребенок, — бесполезно.
— Абсолютно, — согласился Джерри.
— Шизофрения ярче всего выразилась в учении индуизма, — заметил профессор Хира. — Христианство же есть выражение менее интересной параноидальной системы отсчета. Паранойя является на редкость героической, по крайней мере, с мифологической точки зрения.
Джерри этот спор показался скучным. Он не поддержал разговора. Вместо этого он вспомнил поцелуй.
— Тебе не по себе? Мне тоже. — Карл Глогауэр появился и исчез. Джерри перепутал его с «Флеш» Гордоном.
— Время, — послышался голос капитана Корнелиуса Бруннера, — разрушает все. — Они не увидятся еще тридцать пять лет. — Пока, Джерри.
— Я люблю тебя, — сказал Джерри.
Он с трудом приподнялся, опираясь на израненные руки.
— Я люблю вас всех.
Он взглянул на море. Солнце садилось, и вода стала ярко-красной.
— О!
Его глаза наполнились слезами. Затем его голова опять упала. Наступила ночь, и плот еще больше опустился в воду, казалось, что ничем не поддерживаемое тело плыло по поверхности. На востоке взошло огромное солнце, розовое, красное, и Джерри, приподняв голову, мельком взглянул на него. Морская вода полоскала его выгоревшие волосы, и они стали похожи на водоросли; вода обмывала его израненное тело, шевелила лохмотья его черного пальто, захлестывала его потрескавшийся рот и глаза, но Джерри, находясь в состоянии спокойствия, не замечал этого.