Читать интересную книгу История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

В декабре 814 г. дело начинает получать гласность. Патриарх стал тревожиться и принимать меры предосторожности. Т. к. личные объяснения между царем и патриархом не привели к соглашению, то последнему было предложено войти в непосредственные сношения с Иоанном Грамматиком, но от этого в патриархии нашли справедливым отказаться. Переговоры между иконопочитателями и иконоборцами сделались предметом широкой гласности. Об этом стали разговаривать среди народа и в войске; как в первый период иконоборческого движения, так и теперь произошла манифестация перед воротами Халки, причем противники иконопочитания бросали камнями в чудотворный образ Спасителя. Патриарх Никифор озаботился собранием поместного собора из бывших в Константинополе епископов и игуменов монастырей для обсуждения мер к сохранению церковного строя и совершил в Церкви св. Софии торжественное молебствие о мире Церкви и о смягчении царя. С своей стороны император, не желая разрывать сношений с господствующей Церковью, предложил патриарху прибыть во дворец для новых объяснений. Т. к. с патриархом прибыли и члены бывшего в патриархии собора и остановились перед воротами дворца, то царь согласился допустить во дворец сопровождавшее патриарха духовенство и устроить род совещания по вопросу об иконах. Явившиеся сюда епископы смело отстаивали то положение, что иконопочитателям нет оснований входить в пререкания с противниками поклонения свв. иконам; эту мысль с особенной настойчивостью выразил в своем обращении к царю Феодор Студит. В его речи, между прочим, было следующее место: «Дела Церкви принадлежат ведению пастырей и учителей, царю же принадлежит управление внешними делами, ибо и апостол сказал, что Бог поставил одних в Церкви апостолами, других пророками, третьих учителями, и нигде не упомянул о царях. Цари обязаны подчиняться и исполнять заповеди апостольские и учительские, законодательствовать же в Церкви и утверждать ее постановления — это отнюдь не царское дело» [471].

Это, конечно, было выражение довольно необычного для Византии воззрения на разделение духовной и светской власти; император был смущен словами Студита и сказал: «Смелый монах заслуживал бы казни за дерзкие слова, но этой чести пока ему не будет предоставлено». С тех пор, т. е. с конца декабря, началась упорная борьба между защитниками церковной свободы и партией иконоборцев. Полиция начала разгонять собрания и обязывала подпиской не принимать участия в обсуждении религиозных вопросов. Студийский игумен разослал окружное послание ко всем верным сынам Церкви, в котором доказывал, что молчание и уклончивость в сфере церковных дел есть измена Церкви и православию. Как, однако, царь Лев осторожно приступал к задуманной реформе, видно из того, что в праздник Рождества он счел нужным приложиться к праздничной иконе в церкви св. Софии. Но с началом 815 г. борьба принимает весьма определенный и резкий характер. Иконоборческая партия прежде всего озаботилась собрать свои силы и низвергнуть патриарха Никифора. Для этого он постепенно лишен был административной власти и потом подвергнут домашнему заключению; наконец, в марте созван был в Константинополе поместный собор из представителей иконоборческой партии, который должен был рассмотреть взведенные против патриарха Никифора обвинения и постановил лишить его власти. С соблюдением предосторожностей в глухую ночь он был отправлен в заточение в построенный им на Босфоре монастырь Агафа, а на его место избран иконоборец Феодот Касситера из рода Мелисинов, которые при Константине Копрониме вошли в родство с императорами и были приверженцами иконоборческой системы. Но и со стороны студийского игумена последовал резкий протест: 25 марта в день Благовещения он устроил крестный ход вокруг своей обители с пением и несением честных икон. Тогда правительство решилось действовать настойчивее.

Иконоборческий собор, состоявшийся после избрания нового патриарха в апреле 815 г., имел прямой своей задачей, выражавшей волю царя, возвращение к системе иконоборчества, а следовательно, восстановление авторитета собора 753 г. Весьма может быть, что царя серьезно занимала мысль, что иконоборческая эпоха была гораздо счастливей для империи, чем последующее время. Он не раз указывал, что Лев Исавр и Константин одерживали победы над язычниками и варварами, между тем как иконопочитатели терпели от них поражение, и что, вероятно, почитание икон есть преступление, за которое христиане терпят от язычников. При таких расположениях, которые разделяли с царем большинство его единомышленников, легко было достигнуть предположенной цели. Хотя к участию на соборе были приглашены и иконопочитатели, но игумен студийский не счел возможным явиться, сославшись на то, что без согласия своего епископа, от которого он принял посвящение, он не может участвовать на соборе. Смысл отказа заключается в том, что Феодор не признавал ни законности избрания нового патриарха, ни каноничности в действиях его собора. Деяний этого собора не сохранилось, и о составленных им определениях мы можем судить на основании посторонних упоминаний [472].

Собранные здесь отцы весьма скоро покончили с решением главного вопроса: отвергли постановления 787 г. и восстановили иконоборческий собор 753 г. Несколько трудней было заручиться согласием прибывших на собор православных членов, но на этом не останавливались. Окончательное определение составлено было в смысле возвращения к иконоборческой системе и сопровождалось отлучением на всех иконопочитателей. Следствием этого было, с одной стороны, ограничение прав и лишение мест для тех, которые не давали согласия подчиниться определениям собора, с другой — резкие и открытые обличения правительства со стороны иконопочитателей. Многие в это время стали спасаться бегством в Италию под защиту Рима; между последними был и монах Мефодий, о котором нам придется много говорить ниже; сам Феодор Студит не раз обращал свои взоры к римскому папе.

Когда протест Студийского монастыря стал слишком обращать на себя внимание, император решился удалить из Константинополя игумена Феодора и дал указ о ссылке его в заключение в Малую Азию и о закрытии его монастыря. Это была весьма смелая и решительная мера столько же ввиду большой популярности самого игумена, сколько значения в столице обширного и богатого монастыря, считавшего тогда не менее 1000 братий [473]. Ученики и почитатели Студита, рассеявшись по разным городам империи и частью переселившись в Рим и Южную Италию, сделались громкими глашатаями славы своего учителя и ревностными защитниками православия. Своим гонением на студитов правительство действительно подготовляло в них громадную нравственную силу, которая равномерно распределялась по провинциям империи. Что же касается самого игумена, то в течение десяти лет до самой своей смерти в 826 г. он принял на себя задачу будить между своими многочисленными приверженцами и учениками религиозное чувство и стоял на страже православия во главе воинствующей Церкви. Своими письмами, речами и беседами он постоянно держал в напряжении партию иконоборцев и поддерживал надежды на лучшее будущее в тех, которые слабели под гнетом преследования. С духовным и светским правительством он вел открытую борьбу, апеллируя к суду римского папы и признавая в нем верховного судью в церковных делах [474]. Из византийского монашества он желал сделать полное жизненной энергии учреждение, т. к. отдавал предпочтение тем, которые подвизаются в условиях общественной жизни, перед другими, пустынножительствующими и спасающимися в горах. Слова и речи игумена Студийского монастыря были событием и быстро разносились с одного конца империи на другой. Есть у него, между прочим, такое место: «Недавно я говорил нечто о таинственном, и сейчас же распространилось мое слово отсюда до Константинополя, оттуда до Бруссы — и тесно мне и говорящему, и молчащему».

Настоятельные требования правительства, чтобы Феодор не писал и не отсылал своих сочинений к друзьям, не достигали своей цели; даже угрозы телесным наказанием не приводили его в смущение. Своему ближайшему ученику Навкаратию он писал раз: «Если император вздумает совершенно лишить меня языка, и тогда я найду способы взывать, окрыляемый духом. Я буду писать всем находящимся в изгнании отцам, это приносит пользу как пишущему, так и получающему, — я готов взывать даже до последних пределов вселенной». Царь приказал перехватывать письма и доставлять ему, но у Феодора было достаточно преданных слуг, которые охотно исполняли его поручения и служили ему письмоносцами. До какой степени последовательности проводимы были правительственные распоряжения против непокорных, трудно составить себе понятие; по сообщениям Феодора Студита, правительство наложило руку на воспитание молодого поколения и заставило детей учиться по новым учебникам. Несмотря на строгость мер, студийский игумен, пользуясь общепризнанным авторитетом, ввел строгую дисциплину в преследуемой Церкви и всеми мерами настаивал, чтобы иконопочитатели не входили в общение с иконоборцами. Когда почувствовался недостаток в священниках, он разрешил принимать получивших посвящение на Западе: в Риме, Неаполе и Сицилии.