Читать интересную книгу Реки не умирают. Возраст земли - Борис Бурлак

Теперь, когда немцы улетели и вечернее небо Венгрии совсем разведрилось, подполковник Голосов заметно приосанился. В белом полушубке и с плащ-накидкой на руке он стоял рядом с Каменицким на причале и спокойно рассуждал о том, что ждет его в Москве.

Подошел катер. Голосов не спешил теперь, учтиво пропуская раненых солдат и офицеров.

— Что, Жора, передать отцу-то? — спросил он на прощанье.

— Жив-здоров, воюю.

— Руку-то задело крепко? — мотнул он головой на перевязь.

— До свадьбы заживет.

И, уже ступив на палубу, Семен Захарович оглянулся и еще спросил:

— А что, Жора, мог бы ты давеча пальнуть в меня, когда схватился за кобуру?

Георгий лишь опять пожал плечами.

— Все расскажу Леонтию Ивановичу, какой ты молодец!..

Бронекатер плавно тронулся. Георгий долго провожал его усталым взглядом, пока тот не скрылся за оранжевым туманцем, подсвеченным заходящим солнцем. Высоко за Дунаем прошли тяжелые немецкие бомбардировщики — они тоже направлялись куда-то на восток, словно вдогонку Семену Захаровичу Голосову. Но ему теперь никакой черт не страшен, завтра он будет совсем далеко от фронта...

«Все расскажу Леонтию Ивановичу», — повторил сейчас Георгий его веселую угрозу на переправе. Да вот прошло столько лет, а Голосов так ничего и не рассказал отцу, будто не было той встречи в сорок пятом на Дунае. Георгий тоже ни разу не напомнил: мало ли что случалось на войне. И если бы не Павла и ее находка, вряд ли вообще стоило ворошить прошлое.

Он достал из шкафа топографические карты, уцелевшие с войны. Их было десятка полтора листов: наиболее памятные места — от Северного Кавказа до Австрийских Альп. Отыскал будапештский лист, где было кружком помечено село на правом берегу Дуная. Ах, Эрчи, Эрчи, сколько связано с тобой черных минут в жизни...

Георгий долго просидел над картой, заново вживаясь во все подробности давно минувшей Балатонской битвы. Где-то здесь, южнее озера Веленце, и попал в окружение мехкорпус, в котором служил подполковник Голосов. Его, замкомандира по тылу, отозвали в глубокий тыл как раз накануне беды, когда корпус двинутый на помощь обескровленной пехоте, сам угодил в кольцо и трое суток отбивался из последних сил пока не вышел, наконец, к своим.

Так Голосов чудом выскользнул из окружения и не испытал тех мук, что выпали на долю его однополчанам. Ему везло даже на фронте... И разве мог он подумать на дунайской переправе, что пройдут многие годы, пройдет целая четверть века и он окажется в другом кольце по своей собственной вине. Но тут уж вряд ли кто сумеет переправить его на заветный берег правды. Тут надо самому добираться вплавь, к тому же под огнем бывших друзей.

24

Убыль времени — еще не старость. Но если начинает убывать семья и в доме почти никого не остается, кроме тебя и мужа, вот когда всерьез задумаешься о том, что наступает и твоя глухая осень. Недавно Любовь Тихоновна проводила в горный институт младшую внучку, Любку, да и Саша скоро выйдет замуж.

У Любови Тихоновны было четыре сына и две дочери. Самый старший, Владимир, человек военный, танкист, вышел в отставку и прочно обосновался на юге. Пишет иногда — и за то спасибо: как-никак, сам дедушка. Погодок его, Леонид, сложил голову на Керченском полуострове. (Был бы жив Леня, уж он никуда бы не уехал от родителей.) Третий сын, Георгий, хотя и вернулся с войны целым и невредимым, но тоже давно отбился от дома. О дочерях и говорить не приходится: они — отрезанные ломти. Выходит, вся надежда на меньшого сына, на Олега, — должен он, в конце концов, привести в дом молодую хозяйку.

Будто и широко разветвилось племя Каменицких, есть и внуки, и правнуки есть где-то там, в Сухуми, а за столом, нельзя пожаловаться на тесноту. Леонтий Иванович заметно приуныл после отъезда Любы в институт. Она везде и всюду бывала с ним: на собраниях ветеранов, в краеведческом музее, на встречах с молодежью. Любка следила за порядком в его библиотеке, «заведовала» его архивом, бережно хранила коллекцию минералов, а главное — была его «памяткой», — обо всем вовремя напомнит, все подскажет, если что забудется. Без нее он теперь как без рук. Саша совсем другая, из этой геолога не выйдет, эта метит в биологи, хотя до сих пор ходит в штукатурах.

Как раз сегодня она собралась на вечер строителей. Долго крутилась перед зеркалом: то волосы поправит, то губки подведет, то займется опять ресницами. Любовь Тихоновна не спускала с нее глаз. Княжна, настоящая княжна. Слава богу, одумался женский род, начал одеваться вполне прилично. Ну разве это невеста в мини-юбке? Так, голенастый кузнечик, попрыгунья, Смотреть жалко. А длинное платье придает девушке осанку, у нее и движения становятся величаво-женственными.

— Все ли у меня в порядке, бабушка? — спросила Саша, медленно повернувшись к Любови Тихоновне.

— Ты мне сегодня нравишься.

— Знаю, что вы против мини. Но всему свое время. Не могла же я выглядеть белой вороной.

— Когда я выходила замуж...

— Знаю, знаю! Тогда тоже начинали носить короткие юбки, а вы нет. Все знаю! Но вы исключение. Недаром дедушке говорили, что он женился на дворянке.

— Тогда вообще было много неравных браков, вот и говорили.

— Есть неравные браки и теперь, только другого свойства. Какой-нибудь оболтус женится на редкой умнице, или, наоборот, какая-нибудь пустышка выходит за серьезного молодого человека.

— Вот ты и бойся такой любви.

— Боюсь, боюсь, бабушка!

— Ресницы-то не надо было удлинять, они и без того у тебя длиннющие.

— Все должно быть макси — платье, ресницы, волосы...

— И ум.

— О-о, это потруднее!

— Ладно, иди, раз уж собралась, — сказала Любовь Тихоновна, а самой хотелось подольше посмотреть на внучку.

Но Саша не торопилась, она ждала Клару. Сделавшись будто выше в вечернем платье, она прогуливалась по комнате, как модельерша в ателье. Пенистые волосы текут, струятся по худеньким плечам, в светлых глазах таится лукавая улыбка, и с пухлых губ готово сорваться «а меня все равно не проведешь». Глядя на нее, Любовь Тихоновна подумала и о своей молодости. Неизвестно, как там у мужчин, но женщине дано, по крайней мере, дважды заново пережить свою девическую молодость, отраженную сначала в дочерях, а потом во внучках.

Явилась Клара Кузнецова, расфранченная, в таком же длинном платье. Любовь Тихоновна сравнила ее с Сашей. Как ни хороша была сегодня Саша, но все-таки она еще былинка рядом с Кларой. Эта вполне взрослая девушка, на редкость ладная, с точеной талией. И воспитана, хотя выросла без отца и матери, в чужих людях. Воспитание, оно если не от бога, то от природы: все, что ни есть в душе доброго, обычно остается на всю жизнь, как бы ни пытала тебя судьба.

— Скажите, бабушка, хотели бы вы иметь такую невестку? — с молодым вызовом спросила Саша, обняв подругу.

— С ума сошла! — испуганно отстранилась Клара.

— Лучшей снохи я и не пожелала бы, — сказала Любовь Тихоновна.

— Фу, какое слово, — поморщилась Саша. — А слово «свекровь» и того хуже. Сноха — свекровь: в них сразу чувствуется вражда друг к другу.

Клара смутилась от легкомысленной болтовни подруги, которая не раз уж ставила ее в неловкое положение.

— Идите, девушки, опоздаете на вечер, — поторопила их Любовь Тихоновна.

— Идем, бабушка, идем!..

В дверях они столкнулись с Олегом. Он не сразу, медвежковато посторонился. Клара учтиво наклонила голову в знак приветствия и тут же прошла мимо. А Саша гордо вскинула голову, осуждающе посмотрела ему в глаза: «Ты еще пожалеешь обо всем, да будет поздно!»

— Мне бы что-нибудь поесть, мама.

— Так и будешь надеяться на мать до сорока лет, — под настроение ответила она.

— Столовую закрыли, опоздал.

— До каких пор ты будешь ходить в холостяках? Видал, какая красавица сохнет по тебе?

— Что-то не похоже, чтобы она высохла.

— Жениться надо, Олеша, — говорила Любовь Тихоновна, накрывая стол. — Давно пора взяться за ум. Отец правильно сказал: выбираешь, выбираешь да и выберешь какую-нибудь соломенную вдовушку.

— Мама!

— Мама, мама. Ну, что мама? Как маленький.

Олег принялся за еду, а она присела в сторонке, сложила руки на коленях, глубоко вздохнула. И ведь парень умный, работящий, любая пойдет, только помани.

— Глупость всякую надо выбросить из головы...

Он украдкой посмотрел на мать. Неужели она действительно переживает? Вроде и седины прибавилось, и морщины стали глубже, и добрые глаза совсем выцвели за последний год. Может, плачет втайне от всех. Не зря говорят, что материнская печаль находится в движении — от одной неустроенной судьбы к другой. То все сокрушалась, что не повезло Георгию, а теперь, конечно, тревожится за своего меньшого.