Читать интересную книгу Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

Минуту никто не разговаривал. Затем Синтия сказала:

— О, Молли, Молли, подойди и рассуди нас!

Мистер Престон медленно отпустил руку Синтии с улыбкой, которая была больше похожа на презрительную усмешку. И все же он был сильно взволнован, каким бы ни был предмет спора. Молли вышла вперед и взяла Синтию за руку, сосредоточив взгляд на лице мистера Престона. Было прекрасно видеть неустрашимость ее совершенной невинности. Он не смог выдержать ее взгляда и обратился к Синтии:

— Предмет нашего разговора не вполне позволяет присутствие третьего лица. Так как мисс Молли, кажется, желает составить вам компанию, я должен просить вас назначить другое время и место, где мы могли бы закончить наш спор.

— Я пойду, если Синтия разрешит мне, — сказала Молли.

— Нет, нет. Останься… я хочу, чтобы ты осталась… я хочу, чтобы ты слышала все… Мне стоило рассказать тебе раньше.

— Вы имеете ввиду, что сожалеете о том, что она не знала о нашей помолвке… что вы давно обещали стать моей женой. Прошу запомнить, что именно вы просили меня соблюдать секретность, а не я вас!

— Я не верю ему, Синтия. Не плачь, не плачь, если можешь. Я не верю ему.

— Синтия, — сказал он, внезапно меняя суровый тон на пылкую нежность, — прошу вас, не продолжайте. Вы не представляете, как это мучает меня! — он шагнул вперед, пытаясь взять ее за руку и успокоить, но она отшатнулась от него и зарыдала еще безудержнее. Синтия чувствовала, что присутствие Молли является для нее настолько сильной защитой, что теперь она осмелилась позволить себе ослабеть, дав волю эмоциям.

— Уходите! — сказала Молли. — Разве вы не видите, что делаете ей еще хуже? — Но он не пошевелился, он смотрел на Синтию так пристально, что, казалось, не слышал слов Молли. — Уходите! — настойчиво повторила Молли, — если вам на самом деле мучительно видеть, как она плачет. Разве вы не видите, что именно вы являетесь этому причиной.

— Я уйду, если Синтия попросит меня, — произнес он, наконец.

— О, Молли, я не знаю, что делать, — сказала Синтия, отнимая руки от заплаканного лица, и, обращаясь к Молли, зарыдала еще сильнее, чем прежде. У нее началась истерика, и хотя она пыталась говорить разборчиво, от нее не услышали ни одного вразумительного слова.

— Бегите в тот коттедж за деревьями и принесите ей воды, — сказала Молли. Он немного замешкался.

— Почему вы не идете? — нетерпеливо спросила Молли.

— Мы не закончили наш разговор. Вы не уйдете до того, как я вернусь?

— Нет. Разве вы не видите, что она не может идти в таком состоянии?

Он ушел быстро, хоть и неохотно.

Синтии понадобилось некоторое время, чтобы унять свои рыдания и заговорить. Наконец, она произнесла:

— Молли, я ненавижу его!

— Но что он имел ввиду, говоря, что вы с ним помолвлены? Не плачь, дорогая, а расскажи мне. Если я смогу помочь тебе, я помогу, но я не представляю, что происходит на самом деле.

— Это очень долгая история, чтобы рассказывать ее сейчас, у меня недостаточно сил. Посмотри! Он возвращается. Как только я смогу идти, давай вернемся домой.

— Со всей душой! — ответила Молли.

Он принес воды, и после того, как Синтия выпила, к ней вернулось спокойствие.

— Теперь, — сказала Молли, — нам лучше вернуться домой как можно быстрее. Уже быстро темнеет.

Если она надеялась увести Синтию прочь так быстро, она ошибалась. Мистер Престон был решительно настроен. Он сказал:

— Я думаю, с тех пор, как мисс Гибсон ознакомилась с этим, нам лучше позволить ей узнать всю правду — что вы помолвлены и выйдете за меня замуж, как только вам исполнится двадцать. Иначе ваша встреча со мной, и к тому же свидание, может показаться странной… даже подозрительной.

— Насколько я знаю, Синтия помолвлена… с другим человеком, вы едва ли заставите меня поверить в то, что говорите, мистер Престон.

— О, Молли, — пробормотала Синтия, вся дрожа, но стараясь быть спокойной. — Я не помолвлена… ни с тем человеком, которого ты имеешь ввиду, ни с мистером Престоном.

Мистер Престон выдавил улыбку: — Думаю, у меня есть письма, которые убедят мисс Гибсон в правоте моих слов, и которые убедят мистера Осборна Хэмли, если нужно… я полагаю, именно на него она намекала.

— Вы оба совершенно меня озадачили, — ответила Молли. — Единственное, что я знаю, что нам не следует находиться здесь так поздно, и что мы с Синтией немедленно пойдем домой. Если вы хотите поговорить с мисс Киркпатрик, мистер Престон, почему бы вам не прийти в дом моего отца и не повидаться с ней открыто, как подобает джентльмену?

— Я не возражаю, — ответил он. — Я только буду рад объяснить мистеру Гибсону, в каких отношениях я нахожусь с ней. Если я не покончил с этим прежде, то только потому, что уступил ее желаниям.

— Пожалуйста, не надо, не надо. Молли… ты не знаешь всего… тебе не все известно об этом. Ты думаешь о хорошем и добром, я знаю, но ты только причиняешь вред. Я вполне могу идти пешком, давай пойдем. Я все тебе расскажу, когда мы будем дома, — она взяла Молли за руку и попыталась побыстрее увести ее? но мистер Престон последовал за ними и говорил, пока шел рядом.

— Я не знаю, что вы скажете дома, но разве вы можете отрицать, что обещали стать моей женой? Разве вы можете отрицать, что единственно вашей настойчивой просьбой было сохранить помолвку в тайне?

Он поступил неразумно — Синтия остановилась и приготовилась защищаться.

— Раз уж вы обнародовали это… раз уж я должна говорить здесь, я признаю, что ваши слова абсолютная правда, что когда мною пренебрегали в шестнадцать лет, вы… которого я считала другом, одолжили мне денег на мои нужды и заставили меня дать вам обещание выйти за вас.

— Заставил вас?! — воскликнул он, делая ударение на первом слове.

Синтия покраснела:

— Заставил, не совсем правильное слово, признаю. Тогда вы мне нравились… вы были почти единственным моим другом… и если бы стоял вопрос о немедленном замужестве, я бы не возражала. Но теперь я лучше вас узнала, и вы столько преследовали меня в последнее время, что я вам скажу раз и навсегда (как я сказала вам прежде, пока не устала от самих слов), ни за что на свете я не выйду за вас. Ни за что! Я понимаю, что нет возможности избежать разоблачения, и я, полагаю, потеряю свою репутацию и всех своих друзей.

— Только не меня, — ответила Молли, тронутая стоном отчаяния в голосе Синтии.

— Это тяжело, — сказал мистер Престон. — Вы можете верить во все плохое, что говорят обо мне, если хотите, Синтия, но не думаю, что вы можете сомневаться в моей настоящей, пылкой, бескорыстной любви к вам.

— Я сомневаюсь в этом, — ответила Синтия, вспыхивая с новой силой. — Ах! Когда я думаю о любви, приносящей себя в жертву, которую я видела… которую узнала… о любви, когда думают о других прежде себя…

Мистер Престон прервал паузу, которую допустила Синтия. Она испугалась, что слишком обличила его.

— Вы не называете любовью добровольное ожидание в течение многих лет… молчание, которого требуют от вас… страдания от ревности и пренебрежения, и все это лишь полагаясь на клятву шестнадцатилетней девушки… клятва оказалась непрочной, когда эта девушка стала старше. Синтия, я любил и люблю вас, и я не оставлю вас. Если вы останетесь верны своему слову и выйдете за меня, я клянусь, заставлю вас полюбить меня в ответ.

— О, мне бы хотелось… хотелось никогда не брать этих несчастных денег, они были началом всему. О, Молли, я откладывала и экономила, чтобы вернуть их, а теперь он их не берет. Я думала, если смогу расплатиться с ним, это освободит меня.

— Кажется, вы полагаете, что продались за двадцать фунтов, — сказал он. Они были уже почти у выгона, рядом с ограждением коттеджей, в пределах слышимости их обитателей. Если никто из них двоих не подумал об этом, то это сделала Молли, и решила зайти к одному из рабочих, чтобы попросить защиты. Во всяком случае, его присутствие должно положить конец этой несчастной ссоре.

— Я не продала себя, тогда вы мне нравились. Но как же я ненавижу вас сейчас! — вскричала Синтия, не в состоянии сдержаться.

Он поклонился и повернул назад, быстро спустившись по лестнице. Во всяком случае, его уход стал облегчением. И, тем не менее, обе девушки торопились вернуться, словно он все еще преследовал их. Один раз, когда Молли что-то сказала Синтии, последняя ответила:

— Молли, если тебе жалко меня… если ты любишь меня… больше ничего не говори сейчас. Когда мы окажемся дома, нам придется сделать вид, что ничего не случилось. Приходи ко мне в комнату, когда мы поднимемся наверх, чтобы ложиться спать, и я расскажу тебе все. Я знаю, ты будешь очень осуждать меня, но я расскажу тебе все.

Поэтому Молли не произнесла ни слова, пока они не добрались до дома. Затем каждая из девушек поднялась в свою комнату, чтобы отдохнуть и успокоиться перед переодеванием к неизбежному семейному обеду. Молли чувствовала себя так, будто ее сильно встряхнули, она совсем не спускалась бы вниз, если бы ее собственные интересы не были поставлены на карту. Она сидела за туалетным столиком, обхватив голову руками, не зажигая свечей, в затемненной комнате, пытаясь унять свое бьющееся сердце и вспомнить все, что она услышала, и понять, как все это скажется на жизнях тех, кого она любила. Роджер, о, Роджер! — на краю света в таинственном мраке расстояния — любящий (ах, что это была за любовь! Это была любовь, о которой Синтия упомянула как о достойной!), а на предмет его любви предъявлял требования другой — с которым она должна притворяться! Как это могло произойти? Что он подумает и почувствует, если ему доведется узнать? Бесполезно было пытаться представить его боль — это не принесло бы пользы. Молли оставалось только попытаться разгадать Синтию, если она могла помочь ей мыслью, или советом, или действием, а не слабеть, позволяя фантазии рисовать картины возможных страданий.