сбросили своих мешков, он видел, как тучи прелестных коричневых и золотистых цеце жадно набрасывались на брыкавшихся лошадей и, посидев на них не больше полминуты, превращались в блестящие раздутые кровяные шары.
— Казалось, весь мир состоит из одних только мух цеце. От этой картины можно было положительно рехнуться! — рассказывал мне Брюс лет тридцать спустя.
День за днем неизменная процессия, состоявшая из Брюса, двух-трех зулусов и экспериментальных лошадей, спускалась с холма в зеленые кусты, а вечером, когда солнце скрывалось за Убомбо, Брюс вместе со своим блуждающим экспериментом, обливаясь потом и тяжело дыша, взбирался назад, на холм.
И вот приблизительно через пятнадцать дней, к большой радости Брюса и его жены, одна из лошадей, служивших рестораном для мух, сделалась вдруг вялой и повесила голову. И в крови этой лошади тотчас же появился авангард микроскопической армии крошечных дьяволов, которые так ловко умеют расправляться с красными кровяными шариками.
Та же участь постигла и других лошадей, проводивших дневные часы в зарослях мимоз, не съев там ни одного стебелька травы и не выпив ни одного глотка воды; все они, одна за другой, погибли от наганы.
— Все это, конечно, хорошо, — сказал Брюс, — но это еще не доказывает, каким именно путем они заражаются… Эти лошади действительно ничего не ели и не пили, но ведь они могли впитать в себя этих трипанозом из воздуха, таким же путем, каким, по мнению выдающихся медицинских авторитетов, передается малярия от человека к человеку. Хотя я лично считаю это вздором…
Но для Брюса ничто не было вздором, пока эта вздорность не была доказана экспериментом.
— Я придумал чудесный способ, как это проверить! — воскликнул он. — Вместо того чтобы брать лошадей вниз, я возьму мух наверх!
Он купил еще несколько лошадей, устроил их в безопасном месте на холме, на четыреста метров выше гибельной равнины, и снова спустился с холма, взяв с собой для приманки одну лошадь. Он отправился на охоту за мухами!
Цеце быстро усеяли тело лошади. Брюс с помощью сопровождающих его зулусов наловил их несколько сот штук и поместил в клетку, сделанную из тонкой кисеи. Вернувшись на холм, он приложил эту клетку к крупу здоровой лошади. Через маленькое стеклышко, остроумно вделанное в одну из стенок клетки, он мог видеть, как его прожорливые пленники сосали свою жертву, просовывая острые хоботки сквозь кисею. И менее чем через месяц все эти лошади, которые не ели, не пили и даже не дышали воздухом равнины, — все они погибли от наганы.
Какие только опыты не проделывали Брюс и его жена! Они вскрывали мертвых лошадей, они пытались лечить больных животных впрыскиванием мышьяка… Чтобы выяснить, как долго муха цеце может носить на своем хоботке трипанозому, они прикладывали сначала клетки с мухами к больным собакам и затем через определенные промежутки времени (в несколько часов или дней) переносили эти клетки на здоровых. Они подносили умиравшим телятам целые ведра горячего кофе и из чувства милосердия пристреливали несчастных собак, превратившихся от наганы в мешки с костями. Миссис Брюс кипятила шелковые нити и, погружая их сначала в кровь, кишевшую трипанозомами, вводила затем под кожу здоровым собакам, чтобы выяснить, как долго эта кровь может оставаться смертельной.
Итак, не было уже никакого сомнения в том, что именно муха цеце переносит нагану. Но тут Брюс задал себе вопрос:
— Откуда же эти цеце, живущие на равнине, берут трипанозом, которыми они заражают наших коров и лошадей? Ведь в тех местностях, где водятся мухи, иногда по нескольку месяцев не бывает скота, зараженного наганой. Ясно, что они получают трипанозом от диких животных!
Мысль самому заняться проверкой этой гипотезы пришлась ему очень по вкусу. Тут уж работа была поинтересней, чем сидеть с утра до вечера за микроскопом.
Он надел патронташ и привел в порядок свои ружья. Забравшись глубоко в джунгли, он застрелил несколько зебр и водяных козлов. Он вскрыл убитых животных и, набрав из их сердец несколько больших шприцев крови, вернулся на холм. Долго и тщательно он искал в этой крови трипанозом, но не нашел ни одной.
«Вероятно, они находятся здесь в зародышевом состоянии и настолько малы, что их нельзя рассмотреть», — подумал он.
Для проверки этой гипотезы он впрыснул кровь от различных животных нескольким здоровым собакам и в конце концов доказал, что микробы наганы действительно могут скрываться в крупной дичи, от которой муха цеце переносит их на домашних животных.
Так Давид Брюс сделал первый шаг к открытию страшных тайн Африки.
IV
Хели-Хетчинсон вскоре убедился, что он не ошибся в Давиде Брюсе.
— Остерегайтесь мухи цеце, — сказал он своим фермерам, — убивайте муху цеце, расчищайте заросли, в которых она находится, изгоняйте и уничтожайте антилопу, из которой она высасывает трипанозом.
В это время началась англо-бурская война. Супруги Брюс очутились в осажденном Ледисмите вместе с девятью тысячами англичан. В гарнизоне было тридцать военных врачей, но среди них не было ни одного хирурга. С каждым разрывом свистящей гранаты, выпущенной из бурского «длинного Тома», число раненых прибавлялось. В лазаретах слышались крики и стоны, и стояло ужасное зловоние от искалеченных ног, требовавших немедленной ампутации.
— Вы понимаете! Ни один из врачей не умел держать в руках нож! Я сам был только лабораторной крысой, — рассказывал мне Брюс много лет спустя. — Но к этому времени я успел уже перерезать достаточное количество собак, морских свинок и обезьян… Отчего же мне было не взяться за солдат? Был там один парень с раздробленным коленом. Пока его хлороформировали, я сел в соседней комнате и прочитал в хирургии Трива, как надо удалять коленный сустав. Потом пошел и сделал… И спас ему ногу.
После этого Брюса сделали старшим хирургом, и до самого конца осады он оперировал, воевал и умирал с голоду вместе с другими.
Когда он рассказывал мне эту историю в 1924 году в госпитале в Торонто, где этот разбитый бронхитом гигант лежал, окруженный подушками, его сверкающие глаза мало гармонировали со сморщенной кожей цвета старого пергамента, и видно было, что он гордится своей скороспелой хирургией и постоянной войной с начальством не меньше, чем своими замечательными открытиями. Задыхаясь от мокроты, переполнявшей его старые простуженные бронхи, он хрипло говорил:
— Эти твердолобые рутинеры… Я всю жизнь с ними боролся… пока, наконец, не стал слишком сильным для них!
V
И вот, через два года после Ледисмита, когда он стал, наконец, «слишком сильным для них», они сами пришли просить его заняться охотой за микробами.
В Центральной Африке, у