Читать интересную книгу Циклоп - Олди Генри Лайон

Он медленно обвел взглядом «камеру для опытов», словно видел ее впервые. Идеально круглая, два десятка шагов в поперечнике; считай, пустая. Лишь у дальней стены стояли грубо сколоченные стол и табурет. На столе — дюжина свечей, охра, мел и уголь. На стенах горели шесть смоляных факелов; в их пламени явственно сквозила зеленая нотка. Резкие, угольные тени обозначили два проема: вход с лестницы — и запасный выход, ведущий в камеру-соседку.

Камень пола, камень стен…

«Не потому ли мы, маги, так любим камень? Серебро, золото, слоновая кость, эбеновое дерево… Нет! Известняк и гранит, туф и базальт. В краях Н’Ганги всё строят из дерева и бамбука. Н’Ганга же возвел башню из песчаника, с облицовкой из плитняка. Каждый из нас подбирает камень по себе. Мои башни снаружи покрыты металлом. Но под ним — базальт и диорит, и облицовка из мрамора и сланца… Традиция? Или, сами того не сознавая, мы чуем скрытую в камне силу — и пытаемся заключить себя в ее кольцо?»

— Демоны, — громко произнес Симон. Голос дрожал, маг впустую боролся с волнением. — Музыка Ушедших. Тогда ад, обиталище демонов — скрипторий прошлой расы. Хранилище звучащих кристаллов; вернее, хранилище звука в чистом, нематериальном виде. Если так, демон должен возвышать дух, дарить новые переживания! А мы вытаскиваем их в тварный мир, вынуждаем принимать облик, соответствующий нашим страхам и ожиданиям…

Он прислушался. Звучало глупо.

Глупей, чем у Красотки.

— Мы используем демонов, как дикарь, нашедший лютню: он принимает ее за дубину и бьет по голове другого дикаря. Удивительно ли, что демоны, воплощаясь, несут смерть и разрушение? В лучшем случае — исполняют примитивные, животные желания того, кто сумел их обуздать…

Звучание демона, рассмеялось эхо. Тирьям-пам-пам.

«Что я делаю, старый дурак?»

Первые же слова призывающего заклятия отдались зудом в пальцах правой руки. Камень Шебуба, растворенный в крови, откликнулся на зов. Он готов был выпасть в осадок, как соль из пересыщенного раствора. Рука налилась ужасной, скальной тяжестью. Голос Симона окреп, взлетел к сводам камеры. Вопль достиг громового крещендо, и кривой нож в левой руке мага наискось полоснул по запястью, отворяя вены.

— Шебуб! Г’хаш уррагх, асситус видери!

Ярче вспыхнули факелы на стенах. Тягучие черные капли со стуком забарабанили по полу. Как смола, они искрились в свете факелов. Мельчайшие крупицы Шебубова камня, смешанные с искрами Симонова пламени, вспыхивали, гасли, загорались вновь. Капли жили своей собственной жизнью, ведя нескончаемую борьбу.

— Шебуб! Секхарра видери!

Миг, и призрак огромной, двуглавой фигуры возник в центре камеры. Шебуб Мгновенный не зря носил данное ему прозвище. Пламя факелов отшатнулось, пятная стены копотью.

— Шебуб! Л’асерра!

Призрак обрел плоть. От нижней правой руки отродья Сатт-Шеола остался короткий обломок. Широкая трещина змеилась по левому бедру. Из нее на пол с тихим шорохом сыпалась крошка — словно кровь, вытекающая из раны. Грудь демона изъязвили выбоины и сколы. Обе головы Шебуба с отчетливым скрежетом повернулись в сторону мага. Симон невольно отступил на шаг. Он узнал эти растрескавшиеся лики. Казалось, тысячу лет назад скульптор грубо вытесал из гранита лицо Симона Остихароса, повторив его дважды. Но прошли века, и трое варваров — ветер, песок и время — истерзали статую.

— Шебуб фуг’с’аннур!

В глотке Шебуба заклокотало. Так рокочет обвал в горах, сомневаясь: делаться лавиной или погодить. Одна голова неотрывно глядела на Симона, другая озиралась по сторонам. Как слабоумный ребенок, демон топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу. Защитный круг, обычно вычерчиваемый на полу, отсутствовал. Руны-охранницы, амулеты-обереги, ветви белой рябины — ничего. Если дети Сатт-Шеола способны испытывать удивление, Шебуб — свободный — был удивлен.

— Я вызвал тебя не для битвы. И не для того, чтоб обуздать…

Симон понимал, что говорит глупости. Человеческая речь для демонов — пустое сотрясение воздуха. Но хранить молчание было еще глупее.

— Если ты создан, чтобы звучать, я хочу услышать.

Рокот усилился, наливаясь мощью.

— Звучи же! Звучи для меня!

Демон шагнул ближе, навис над жертвой. Рев Шебуба оглушал, лишая воли и туманя мысли. Симон Остихарос улыбнулся в ответ. Руки мага крыльями взмыли к потолку. С губ слетели властные слова, рождая в душе чувственный отклик. Повинуясь воле старца, камера подернулась рябью, как гладь озера под рассветным ветром. Кровь, пролитая Симоном, ударила с пола черным дождем. В струях мелькали искорки и крупинки камня. Дождь заплясал вокруг мага и демона — быстрее! еще быстрее! — заключив их в кровавый кокон. Мир вне кокона стремительно гас, истончался и мерк, подергиваясь мглистым туманом. Пол под ногами исчез, исчезли стены и факелы. Кокон выпал из тварного мира в безвременье, проваливаясь все глубже, сквозь ничто и нигде, без формы и названия. Минула вечность, и еще одна. Наконец пустоту заполнили переливы света, что пронизывал собой все, ничего не освещая. Маг и демон достигли Мерцающих Слоев Иммутара.

Холл геенны? Обитель демонов в их истинном облике?

Скрипторий Ушедших?

— Звучи для меня, Шебуб!

Здесь у Симона не было рта, чтобы произнести эти слова. Он был — мысль и дух, воля и пламя. Шебуб здесь не имел ушей, чтобы слышать, но он услышал и отозвался. Пожираемый демоном заживо, маг творил величайший подвиг в своей жизни — Симон не сопротивлялся. Это оказалось самым трудным. Весь опыт, все существо Пламенного, вся ярость его огня восставали против бездействия. Слабость — смерть! Демон — враг! Сражайся, прах тебя побери! Дерись, или умрешь! Справиться с собой было стократ тяжелей, чем справиться с демоном.

Укротить жажду боя. Сдаться. Позволить…

Симфония ярчайших, сверхчеловеческих страстей поглотила старца. Лишила собственных чувств и мыслей, паводком снесла последние барьеры, которые воздвиг тот, прежний Симон, не желающий сдаться без борьбы. Шебуб покончил с добычей, переварил ее, сделав частью демонической сущности. Чужое звучание разметало Симонову личность мириадами песчинок в неистовстве вихря. Гнев содрогался мраморной поступью барабанов, ненависть лилась темным ядом басов, а решимость взвивалась к небу крещендо труб и «гидры». Похоть плела сети из хора виол и лютен, капель арфы возносила эту низменную похоть до вершин божественной любви — и рушилось вниз острое, как нож, стаккато: неминуемая боль утраты.

Утрата.

Потеря себя.

Симона больше не было. Яркость и глубина переживаний уничтожили Симона Остихароса. Кипение страстей полностью растворило его — так мастерство виртуоза поглощает слушателя без остатка. Скорбная кода — вот-вот отзвучит и она, и от мага не останется ничего. Разве что бренная оболочка — там, в далеком тварном мире — пустая и бесполезная.

Все.

Финальный аккорд.

* * *

— Вдова, — сказал Симон. — Черная Вдова.

Маг стоял в камере — один. Демон исчез. Отзвучал, завершился; вернулся в ад. Симон знал: Шебуба можно призвать снова. Искупаться в животворном гейзере. Главное — уйти из тварного мира и не сопротивляться. Сердце, омытое музыкой Ушедших, билось сильно и ровно. С чувств, огрубевших за долгие годы, наждаком содрали коросту. Чувства, подумал Симон. Основа магии. Я словно родился заново; я сильнее, чем был вчера.

— Вдова предлагала мне то же самое. Впустить в себя, сделать своей частью. Частью знания? Я называл это: пожрать. И бился до последнего всякий раз, потому что моя природа — сопротивление. Я отторгал Черную Вдову, и в итоге она отторгала меня. Великий Митра! Так ученик поглощается авторитетом учителя. Теряет прежние взгляды и привычки, навыки и умения… Закончив обучение, он рождается заново — выбирается из учителя, разрывая пуповину, восстанавливается на более высоком уровне. Карши был таким. Он принимал без сомнений все, что я говорил или показывал. Если бы я не накормил мальчишку страхом так, что его начало рвать от магии! Я, вернувшийся из Шаннурана; доверху полный своего собственного страха. О, я помню это до сих пор! Вдова пожирала меня, я упирался, и все начиналось опять, день за днем…