слова про нарушение мирового равновесия столь важно и далеко, как глобальное потепление — вроде есть, но не сильно колышет, пока не начнут крутить по новостям и расписывать, какой же это страх и ужас, но менять, разумеется, ничего не станут.
Степан покопался в ящиках стола, кроме запасных чернил и набора писчих перьев ничего не нашёл.
Наверно пора возвращаться, пока герцог, не дай Боже, не восстал. Граф был уверен на сто пятьдесят процентов, что стоит Касару увидеть всю глубину жо, в которой оказался клан, попаданец получит нехилого леща.
Отхватить по шее или слушать ругательства от своей точной копии, пусть и древней, Степан не собирался.
У него и без этого полно дел.
Да и представьте себе, что может сделать герцог, которого прозвали Кровавым, с нерадивым преемником? Одними побоями явно не обойдётся.
Но стоило графу взяться за ручку двери, как герцог закопошился в гробу.
У Степана проскочила грешная мысль, мол, а не прибить ли по-тихому Касара, пока тот не очухался?
Остановило только то, что он не до конца поверил предсмертной записке. Вдруг у Кифена был брат близнец или вампиры выращивают запасное тело для каждого главы рода на случай внезапной смерти? Мало ли, до чего магия с алхимией дошли?
Лишать себя гипотетически запасного тела рискованно. И вообще, вдруг герцог очнётся, пока попаданец будет делать своё грязное дело?
Ах, минуточку. Убийство отменяется. Степан, конечно, уже почти матёрый вампир и отбитый отброс высшего света, убийца со стажем и, в скором времени, ещё и с судимостью, но намеренно поднимать руку не станет.
Одно дело — самозащита или несчастливое стечение обстоятельств, как было в Априоше, но другое — отнять жизнь у беззащитного спящего. Граф корил себя за слабоволие и малодушие, хотя его добросердечность не являлась ни первым, ни вторым.
— Сенкаир, я что, просто проспал пару часов и всё? — прозвучал недовольно удивлённый голос, — Странно, я думал, что этот день сегодня. — граф замер, оцепенело вслушиваясь в чужой голос.
Касар сел и стряхнул мелкий сор с рукавов, поморщившись, и когда только успел нацеплять всякой дряни к одежде? Вроде не выходил сегодня никуда.
Вампир перевёл взгляд на свой рабочий стол и зло скрипнул зубами, вот же ж Сенкаир поганец. И суток не прошло, а в кабинете уже хаос, и как на такого оставлять целый клан? Благо, хоть за дочь переживать не приходиться.
— Так, это ты развёл бардак на моём столе? Столько раз я должен заставить тебя перемыть полы во всём замке, чтобы ты, наконец, научился убирать за собой? — герцог вылез из гроба и сурово окинул взглядом комнатушку, свирепея от беспорядка.
Степан стоял, неспособный шелохнуться. Оу, он и не знал, что у него может быть такое выражение лица. В смысле, он и герцог выглядит совершенно одинаково и… это реально странно — смотреть на себя со стороны. Вот что чувствуешь, когда у тебя есть близнец.
Но была и другая вещь, которая волновала графа в этот момент. Его трудно было назвать эмпатичным, потому что он довольно плохо понимал эмоции других, ну, по крайней мере, ему так всегда казалось, поэтому он не имел ни малейшего понятия, как должен повести себя в этой ситуации.
Глупо, но он хотел, чтобы и у него был кто-то, кто так же спокойно, по-семейному тепло ругал его за беспорядок. Степан был одинок гораздо больше, чем считал. Скоро и Маниэр и Веце исчезнут из его жизни. И он останется один. Как и хотел.
— Почему ты молчишь, паршивец? Язык проглотил? Или твоя сестра опять на тебе опыты ставила? — сердито вздохнул герцог.
Попаданец не был Сенкаиром, являлся совершенно чужим для герцога Касара и это вызывало тоскливое, понимающее сочувствие к герцогу. Переход в этот мир тоже лишил Степана семьи.
О, как наивен и глуп был граф, когда считал, что в новом мире сможет начать жить заново, жить, как вольно сердце.
— Ну… я… — неуверенно начал попаданец. Как сказать Касару, что его сын уже давно умер и он, Степан, вовсе не Сенкаир? Почему же столь простые слова застряли в горле?
— А, ты опять подорвал северо-восточную башню, пока ставил опыты, да? Мы уже говорили об этом. Просто восстанови её за свой счёт и я ничего тебе не скажу. — граф крепче сжал ручку двери. Если бы у него был отец, то они бы могли говорить так же? — Сын? — донеслось настороженное от герцога.
Степан поднял голову. Он давно не ребёнок и всё это уже не важно.
— Я не ваш сын, — сообщил попаданец, — Меня зовут Кифен Вальдернеский и я иномирец, которого вы хотели увидеть. — взгляд герцога потух, исчезла теплота, и даже атмосфера вокруг стала холодной и отстранённой.
Граф мог понять, что переживает в этот миг Касар: все, кого он любил, давно ушли, тот, ради кого он пошёл на это, оказался слишком похож на родного сына, иначе б герцог их не спутал.
— Мог хотя бы соврать, что ты это он. — тихо проговорил вампир, зарываясь пятернёй в волосы, — Нельзя ж так сразу кидать правду в лицо. — граф пожал плечами.
— Вы были к этому готовы ещё в тот день, когда легли в гроб. — резонно отметил Степан, пытаясь подавить удушающее чувство сожаления.
В голове мелькали дурацкие мысли: что было б, притворись он Сенкаиром? Смог бы герцог раскусить обман? И каково это — почувствовать, что у тебя есть отец, даже если он старый и древний сварливый вампир?
— Быть готовым морально, не значит без боли принять удар. — ответил герцог, разминая спину. — Итак, поговорим об этом позже, тут слишком грязно, чтоб я мог сосредоточиться. — Касар кивнул в сторону выхода, и они перешли в библиотеку, — Какой сейчас год? — спросил вампир, присаживаясь на диван.
— Не имею ни малейшего понятия. — проговорил Степан, — Я плохо ориентируюсь в местном летоисчислении. — собственно, к своему стыду, попаданец вообще мало в чём ориентировался, кроме пространства.
Оказалось довольно стрёмно рассказывать величайшему вампиру в истории о своих провалах. Что ж, это, пожалуй, тот самый случай, когда любое хвастовство сделало б ещё хуже.
Степан мысленно