Читать интересную книгу Смерч войны - Эндрю Робертс

Объединенное бомбардировочное наступление, помимо замораживания темпов роста военного производства, оправдывает еще одно обстоятельство: Гитлер был вынужден бросить на оборону Германии огромное количество истребителей, которые он мог использовать в других местах, прежде всего на ключевом Восточном фронте. Перед смертью в лондонском отеле в 1981 году Альберт Шпеер признался историку Норману Стоуну: вследствие бомбардировочной кампании союзников «так много истребителей патрулировали небо над Германией, что их не хватало для Восточного фронта»[1099]. И он совершенно прав: к весне 1943 года, когда немцам предстояла ожесточенная Курская битва и они остро наждались в вооружениях, не менее 70 процентов истребительной авиации Германии находилось на Западе[1100]. Бомбардировочная кампания заставила немцев снять с наступательных операций треть зенитных орудий и перевести в противовоздушную оборону два миллиона человек, использовать на эти цели 20 процентов боеприпасов, не говоря уже о затратах на сооружение бомбоубежищ и командных пунктов ПВО, ремонтные и восстановительные работы[1101]. «Воздушная мощь немцев на Восточном фронте неуклонно снижалась в 1943 и 1944 годах, — отмечал Ричард Оувери. — Свыше двух третей немецких истребителей были заняты противоборством с бомбардировщиками союзников. К концу 1943 года противовоздушную оборону обеспечивали 55 000 зенитных орудий, включая три четверти знаменитых 88-мм пушек, которые на Восточном фронте с успехом использовались и как противотанковые орудия»[1102]. У люфтваффе теперь было меньше бомбардировщиков: в 1944 году на них приходилось лишь 18 процентов авиастроения, тогда как в 1942-м — 50 процентов, хотя именно бомбардировщики обеспечивали Гитлеру победы на Восточном фронте в 1941 — 1942 годах, громя русские аэродромы, промышленные и военные объекты.

В своей автобиографической книге «Третий рейх изнутри», изданной в 1969 году, Шпеер отрицает то, что бомбардировки союзников негативно повлияли на состояние морального духа немцев, утверждая, будто 9-процентную потерю производственных мощностей в 1943 году можно было компенсировать «дополнительными усилиями». Однако он признает: «стволы десяти тысяч зенитных орудий, нацеленные в небо, конечно, могли быть применены в России и против наземных объектов»[1103]. В 1941 — 1943 годах в Германии выпускалось больше 88-мм и других крупнокалиберных снарядов не для борьбы станками, а для иных, не связанных с танками целей; треть оптической и половина электронной промышленности занимались производством орудийных прицелов, радаров и средств связи для противоздушной обороны, лишая войска на передовых позициях переносных раций и артиллерийских звукометрических станций, которыми уже располагали армии союзников[1104].

В операции возмездия за блиц немцев погибло в десять раз больше, около 600 000, чем британцев во время блица, почти по библейской притче о Давиде и царе Сауле (Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч). (Лишились жизни также 120 000 французов и итальянцев.) Люфтваффе разбомбили четыреста акров городской территории Лондона, ВВС Британии и Соединенных Штатов превратили в руины 6247 акров Берлина. Тотальная война не предусматривала того, что сегодня называется «пропорциональным», или «симметричным», ответом. За годы Второй мировой войны колоссальный материальный ущерб был нанесен по меньшей мере шестидесяти крупным промышленным городам Германии. То, что сегодня Германия выглядит как образцовая демократическая и миролюбивая страна, отчасти объясняется и страшным возмездием, которое ей пришлось испытать. Если бы Вторая мировая война не привела к столь большим жертвам в самой Германии, чего не случилось во время Первой мировой войны, то могло произойти и новое возрождение реваншизма. Немцы познали, что такое Армагеддон, и у них появилось отвращение к зарубежным военным авантюрам. Это может иногда раздражать лишь стратегов в НАТО, но вполне устраивает народы всего мира.

Глава 15 ВЫСАДКА В НОРМАНДИИ

июнь — август 1944

Друг мой, это действительно самое грандиозное из всего, что мы когда-либо предпринимали.

Уинстон Черчилль — Франклину Рузвельту. 23 октября 1943 года

1

«Что для вас самое ценное?» — спросил солдата накануне дня «Д» генерал Монтгомери. «Моя винтовка, сэр!» — ответил солдат. «Нет, это не так, — сказал Монти. — Ваша жизнь, и я должен сохранить ее для вас»[1106]. Безусловно, крупномасштабная морская высадка на укрепленное побережье северо-запада Европы была связана с огромным риском, но союзники сделали все возможное и невозможное для того, чтобы потери свести к минимуму, подготовив сокрушительные силы вторжения. Слишком многое зависело от исхода операции. В случае поражения в Нормандии в июне 1944 года Соединенные Штаты почти наверняка отказались бы от стратегии «Германия прежде всего» и обратили бы все свое внимание на Тихоокеанский театр войны. История морских десантов украшена не розами, а шипами. Достаточно вспомнить Дакар, Дьеп, Салерно и Анцио. Успеху операции «Торч» помог прилив, и проводилась она не против немцев. Никто и, конечно же, Черчилль в первую очередь, не мог забыть Галлиполи.

Тем не менее в Нормандии все должно было получиться. Высадка, вначале ее планировали офицеры генерал-лейтенанта сэра Фредерика Моргана при КОССАК — располагавшейся в Лондоне организации начальника штаба главнокомандующего экспедиционных сил союзников, обеспечивалась полным господством в воздухе и на море. Бомбардировки и воздушные налеты должны были парализовать все попытки немцев организовать контрнаступление, и на континент высаживалась поистине огромная сила — двадцать пять дивизий к концу июня, а затем еще четырнадцать, не говоря уже о колоссальном количестве военной техники, вооружений, боеприпасов и материалов. Однако те, кто планировал операцию, надеялись и на удачу. «Да поможет нам Бог, — записал накануне в дневнике командующий всеми военно-морскими силами адмирал сэр Бертрам Рамсей. — Верю, что так и будет»[1107]. Гитлер же в директиве № 51 от 3 ноября 1943 года указывал:

«Опасность на Востоке сохраняется, но еще большая угроза исходит с Запада — англосаксонская высадка. На Востоке, когда события развиваются по наихудшему сценарию, огромные пространства позволяют оставлять территории даже в значительных масштабах и избежать смертельного удара. На Западе все иначе!.. Там надо ждать нападения, там — если нас не вводят в заблуждение — произойдут решающие десантные битвы».

Эти битвы, говорил фюрер на совещаниях начиная с лета 1943 года, будут решающими не только для исхода вторжения союзников, но и всей войны. «Мы должны быть всегда начеку, как пауки, расставившие свои сети, — заявлял он еще 20 мая 1943 года. — Слава Богу, у меня хорошее чутье на такие вещи и я могу предвидеть ход событий»[1109]. Немцы уже потратили колоссальные средства за предыдущие восемнадцать месяцев на сооружение фортификаций во Франции, известных как «Атлантический вал». За два года два миллиона невольников уложили в различные бункеры и укрепления 18 миллионов тонн бетона (многие из них можно видеть и сегодня). Прибрежные воды и пляжи были усеяны минами, в полях выросли столбы, сделанные из стволов деревьев и предназначавшиеся для планеров, прозванные «спаржей Роммеля». В январе 1944 года Гитлер назначил его командующим группой армий «Б», поручив оборонять Францию от вторжения. В этом качестве он не мог не вступить в конфликте Рундштедтом, главнокомандующим на Западе, имевшим иные взгляды на оборону Франции: Роммель настаивал на том, чтобы вести оборонительные бои на побережье.

Единственным человеком, нисколько не сомневавшимся в том, что союзники высадятся именно в Нормандии, был Гитлер. «Следите за Нормандией», — неоднократно наставлял он Рундштедта. Об этих предписаниях фюрера и Рундштедт, и его начальник штаба генерал Понтер Блюментрит рассказывали историку Бэзилу Лидделу Гарту после войны[1110]. Как вспоминал Блюментрит, предупреждения насчет Нормандии его штаб постоянно получал с марта 1944 года, и все они начинались словами: «Фюрер опасается…» Никто не знал, каким образом Гитлер пришел к такому выводу. «Похоже, не раз осмеянная «интуиция» Гитлера была не очень далека от точнейших расчетов самых способных полководцев»[1111].

Военная хитрость, мистификация противника относительно намерений, возможностей и вероятных действий, стара, как сама военная теория. Еще древнекитайский стратег и философ Сунь-цзы учил: «Война есть путь обмана». Конечно, мистификации союзников нередко сводились к пустословию и распространению всякого вздора. Однако никто не возьмется отрицать триумфа операций «Фортитьюд-север» и «Фортитьюд-юг», вынудивших Гитлера держать сотни тысяч солдат в Норвегии, Голландии, Бельгии и в районе Па-де-Кале, а не перебрасывать их в Нормандию, где и следовало ожидать вторжения с весны 1942 года, когда появились первые наметки этих планов. Они по праву вошли в число самых успешных обманных мероприятий по дезориентации противника в истории войн[1112]. Над Па-де-Кале союзники провели вдвое больше разведывательных полетов и упреждающих бомбардировочных ударов, чем в Нормандии. На другой стороне пролива напротив Кале была дислоцирована целая фиктивная армейская группировка — американская 1-я группа армий (ФУСАГ) под командованием генерала Паттона, которую даже посетил король Георг VI. Здесь были установлены макеты танков, сделанные из резины декораторами киностудии «Шеппертон», оборудованы ложные командные пункты, на берегу дымились полевые кухни, у берега на волнах покачивались ненастоящие десантные суда, на аэродромах горели закамуфлированные огни[1113]. Естественно, немцы не могли поверить в то, что Паттон, прославленный генерал, мог командовать кукольной армией (наверное, он и сам этому удивлялся). (Его опала из-за рукоприкладства вскоре закончилась.)