– Я, конечно, никуда не ездила, напротив, ко мне кое-кто приезжал… Но, надеюсь, вы поймёте меня правильно – я не хотела бы пока сильно распространяться о своих талантах и освоенном мною искусстве выживать. Прошу вас, мессер барон – вы ведь не обидитесь на меня, если мы поговорим обо всём этом… Позже?
– О, дорогая моя! Вы полная хозяйка в моём сердце и моем замке! И если вы вообще никогда не расскажете об этом, я ни в коей мере не обижусь! И простите вы меня – я, конечно, слишком любопытен… Да и кто не был бы заинтригован на моем месте! – с этим ей трудно было не согласиться, – Но я всё же допустил непростительную бестактность, пытаясь расспросить вас о том, что меня ни в коей мере не касается!..
Просто не смог удержаться, чтоб не спросить!..
А обижаться на вас – на вас! – я просто не в состоянии! Ведь вы совершили такое!.. Я даже сейчас думаю об этом с содроганием: что было бы, если бы по моему недогляду – преступному недогляду! – с моими гостями что-нибудь…
Ах, Катарина… Вы оказали мне, да и всем живущим в этом замке столь неоценимую услугу, что степень моей благодарности просто невозможно передать словами! И если есть что-то, что я могу сделать для вас – умоляю, скажите, не стесняясь ничего. Я даю вам слово фонХорстмана: всё будет сделано!
Катарина печально улыбнулась. Затем взяла его сухую сильную руку и крепко пожала:
– Благодарю вас, барон, за тёплые слова… И за ваше гостеприимство и доброту. Более смелого, умного и любезного джентльмена-рыцаря мне ещё не приходилось встречать.
Пожалуй, нам сейчас ещё ничего не надо. Но повторю ещё раз: можете не сомневаться: если в будущем что-то понадобится, мы с удовольствием воспользуемся вашим любезным предложением. И стесняться точно не будем!
Говоря так, она нисколько не покривила душой – ведь Пьер не был вельможей-дворянином, хоть при представлении она и добавила ему этот дворянский артикль «д,», для вящего уважения окружающих. Да и чтобы мог присутствовать, как и Мария, на обедах-ужинах. А не кушал со слугами… И если в смелости он барону не уступал, то по части любезности ему было чему у того поучиться. Впрочем, тогда это был бы уже не Пьер.
Барон вздохнул, покачал головой, и пробормотал:
– Спасибо за лестные слова в мой адрес…
Но добавьте ещё – самый глупый и несчастный. Как я мог про неё такое подумать! Что она – предательница… Мне так стыдно… Бедная Гертруда!
Катарина просто не нашлась, что сказать. Они опять неловко помолчали. Затем она поднялась с постели.
– Простите, дорогой барон, но мне пора. Иначе кто-нибудь может увидеть меня. Это было бы… Нехорошо.
– Э-э… да. Но ведь вы останетесь? То есть, я хочу сказать… Я надеюсь, эти печальные события не помешают вам быть и дальше моими гостями?
– Ну конечно, милый хозяин! Конечно останемся. Мы надеемся ещё по-крайней мере с полгода злоупотреблять вашим гостеприимством!
– Н…не говорите так, умоляю вас! Я знаю, это шутка, но всё равно – не говорите!..
Я бы хотел, откровенно говоря, чтобы вы вообще остались навсегда. Вы приносите удачу! Теперь-то у нас здесь – я уверен! – всё будет в порядке!
– Ох, сплюньте три раза! И спасибо за добрые слова. Мы подумаем над вашим предложением, любезный барон!
– И не называйте меня бароном, милая Катарина! Я ведь вам всё-таки… То есть, вас видел ещё в пелёнках! Словом, называйте меня просто по имени: Карл!
– Хорошо, дорогой мессер… Карл! А сейчас разрешите удалиться – скоро рассветёт. Ведь, если мне не изменяет память, с утра мы собирались на небольшую прогулку по окрестностям. Надеюсь, наши планы не изменились?
Барон, внезапно вернувшись к прозаическому быту, нахмурил брови.
Однако он не хуже неё понимал, что внезапная перемена распорядка вызовет ненужные мысли у остальных обитателей замка. И поспешил уверить её, что подготовит всё, что нужно, и пришлёт за ними часам к десяти. Катарина предложила сделать немного по-другому – они сами придут к нему часам к десяти, или когда встанут, соберутся и позавтракают.
Они попрощались. Она надела капюшон, и ускользнула неуловимой тенью.
По дороге ей было над чем подумать.
Уже во второй раз у барона проскакивают странные обмолвки на её счёт. Да и чувства, которые она в нем к себе ощущают… Как-то подозрительно слишком… теплы. Если не сказать – горячи!
Уж не отец ли он ей?!
О, Господи! Вот это был бы номер. Как раз в духе столь любимых её современницами латиноамериканских сериалов… Но такое случается, вот именно, только в сериалах. Хотя…
В-принципе, таким отцом можно было бы только гордиться!
Ладно, попозже она попробует разобраться и с этим. А пока неплохо бы поспать…
Но спать оказалось ещё рано.
Надёрганная и расстроенная Мария сказала ей, что Пьер ещё не возвращался.
Она спустилась и прошла к нему, двигаясь по тёмным коридорам и проходам уже почти как у себя дома. Кресло в камере уже опустело.
Пьер как раз заканчивал. Она подождала. Затем они прошли к замаскированному люку в овраге и ещё раз осмотрели его. Если установить на новой крышке мощный засов, валявшийся внизу, и оставшийся, похоже, от старой крышки, ни обнаружить лаз ни открыть с той стороны будет невозможно. Позднее они это сделают. Да и трухлявых стволов поднатащат к оврагу. Пусть будет завалено хоть доверху – лишь бы не лезли.
Вернувшись к себе, они переоделись, и, повесив спецодежду на этот раз в подземном ходе, на пару специально вбитых в щели гвоздей, заперли его дверь.
Только теперь Катарина вздохнула с облегчением, и, обняв по очереди за надёжные плечи, поблагодарила свою замечательную команду за терпение и мужество. То, что она всё время знала, что ей есть на кого опереться, сильно помогло ей одолеть и этого врага.
Пьер, как всегда, только усмехнулся, проворчав, что они стараются равняться на командира, но всё равно, по мужеству и талантам организаторов они только вторые.
Мария уже не плакала. Но сказала, что обязательно хотела бы поставить свечу за упокой Души несчастной Гертруды. С этим Катарина была полностью согласна.
Она обещала, что на днях они обязательно съездят в ближайшую церковь.
И тут, наконец, запели петухи, как бы подводя итог сделанному за эту бурную ночь.
Пожелав друг другу спокойной ночи – вернее, уже спокойного утра – они разошлись по комнатам.
Однако Катарина легла не раньше, чем проверила засов на двери из коридора, и подпёрла потайную дверь перевёрнутым кверху ножками креслом: теперь при малейшем её движении раздался бы страшный грохот, разбудивший бы и мёртвого.
Не то, чтобы она сомневалась в признании сынка фонРозенберга, но как известно – бережённого Бог бережёт. Все ходы-выходы подземного лабиринта им с Пьером всё равно придётся придирчиво осмотреть.