Читать интересную книгу Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 - Игорь Смирнов

Антропологизировавполитику в качестве опирающейся на элементарночеловеческое различение друга и врага, КарлШмиттпредставил ее, объективно говоря, ответственной исключительно за мир и войну. Зло ли война? Она сопровождается всяческими бесчинствами, благоприятствует росту Зла, но как таковая она — поединок, выявляю-щий не столько то, что естьbonum, а что —malum(пусть того и хотелось бы ее пропагандистам), сколько то, какая армия сильнее. Знаменательно, чтоШмиттфилософскиюридическиподготовивший приход к власти нацизма, не обратил внимания на двуликость врага, каковой бывает не только внешним, но и внутренним. Кроме политики мира и войны в распоряжении человека имеется также политика Зла, и она зиждется на борьбе не с трансцендентным, а с имманент-ным обществу противником, проповедует ненавистькближнему, а не призывает померяться силами с дальним. Социальный организм, проникшийся Злом, инкорпорирует мертвое — нечто, подлежащее истреблению в нем самом.Противосмысл— наша оборотная сторона, короткое замыкание в смысловой цепи, которой скрепленасоциокультура. Как смысл обретается, так он и теряется, точнее, обнаруживает свою изнанку. К Злу может стать причастным любой из нас, пусть и в неодинаковой мере. Оно распределяетсяградуальнов широком диапазоне, простирающемся от патологий и фанатизма ожесточившихся толп до легкомысленно бесцеремонного обращения с теми, кто находится в слабой позиции, как в случае с девушками, которые оттеснили в моем исходном примере пожилую женщину от входа в автобус. Одна из их опций состояла в том, чтобы помочь старушке. Этот поступок был бы добродетельным. Вторая заключалась в элементарном соблюдении очередности при посадке и была бы проявлением справедливости. Злоконтрарнообеим этим возможнос-тям — смыслу и как Добру и как попросту порядку.

Особую ступень на лестнице Зла занимают искусители,подстрекающиеобщество к террору. Несмотря на фамильное сходство с серийными убийцами, личности вродеРобеспьераЛенинаСталинаГитлеране просто аномальны, иначе они не были бы способны возводить Зло в норму, разделяемую многими. Перед нами то, что следует назвать интеллектуальной психопатией. Трудно сказать, что здесь первично: идейная мономания, оправдывающая жестокосердие, или душевная склонность к некрофилии, ищущая себе рациональный довод. Как бы то ни было, оба эти компонента сливаются у психопатов интеллектуальной складки в нерасторжимом единстве. Без остатка сосредоточенные на одном только образе будущего (напросветительскиуравнительном, классовом,рассовомили имперском переделе мировой власти), искусители не в состоянии отграничить себя, телесную самость от своих убеждений (проникновенный исследователь такого родаобсессии, Достоевский, именовал ее «идеейчувством»). Тирания идеипурифицируеттело и превращает его в тирана. Не различающие ментальное и биофизическое, инициаторы террора поставляют массам обольстительное доказательство того, почему социальнополитическое тело обязано безжалостно извергнуть из себя какоелибо проявление отщепенства иинаковости. Смысл (мессианистскисветлогобудущего), парализующий свободу в связывании значений, с необходимостью не толькокреативен, но и деструктивен, включает в себяпротивосмысл, скрывает за наружным Добром (так он планируется) уходящую вглубь толщу Зла (так он реализуется). Воистину: благими намерениями вымощен путь в ад. Вот что влечет нас туда:idJefixe. Зло монотонно (как это неоднократно отмечалось — например, в «Lessthanone» Иосифа Бродского),неважнов чем унылое однообразие выражается: в механическом воспроизведении преступного распутства в текстах де Сада, в безостановочном законодательном мракобесии нынешней Думы или в перехвате всех без разбора мировыхимейлов, которым занимается Агентство национальной безопасности в США.

2

До наступления поздней античности и до побед, одержанных иудеохристианской религией, Зло не было предметом пристального философского внимания. В своих истоках философия была поглощенаконституированиемсобственного смысла, выработкой фундирующего ее мифа, который контрастировал не спротивосмыслом, а с недостоверным знанием, будь то мнения, не приемлемые для Платона, либо паралогизмы, критически разобранные Аристотелем. От блага подлинного знания отпадало заблуждение, неумение человека справиться с когнитивным заданием, а не его злоумышление. Христианство и близкая ему философия (например, Плотина), напротив того, придали Злу вселенский масштаб. Страсти Христовы изобличают человека как готового подвергнуть пыткам и позорному умерщвлению представителя мироздания, обещающего, поап. Павлу, «новое небо и новую землю». Борьба со Злом охватывает убл. Августина историю в целом и завершается только вместе с ней вапокалиптическомГраде Божьем. Негативный двойник есть и у Христа, чью роль похищает антихрист, и у БогаТворца, с которым конкурируетлжетворец— Сатана.

Переориентация сознания, выразившаяся в новозаветной вере, требовала постижения, наряду с бытием, и инобытия. С этой точки зрения у всего, даже у Демиурга, обнаруживается второе начало (вочеловечившийся Логос). Оно имеется также у знания, которое тем самым обязывается преодолевать себя. В процессесамопревозмогания, становясь верой, когнитивный акт сопротивляется не ошибкам ума («Credoquiaabsurdumest», — полемизировал Тертуллиан с теорией паралогизмов), но уму же, положившемуся втрансцендированиина произвол, подчинившемуся злонамеренной установке.Всвоейпознавательнойомнипотенциифилософия открывает мировое Зло, находит пагубное начало в космосе. Для гностиков и Плотина (III в.), как он постулировал вПервой книге «Эннеад», во Зле (нужде) лежит материя в полном ее объеме. Но если Зло сторожит рассудок на развилке, где тот должен превзойти себя, то оно может трактоваться и как лишь антропогенное.По концепцииИринеяЛионского («Против ересей», II в.), воспринятой позд-нее Василием Великим («Беседы наШестоднев», IV в.) и уже упоминавшимсяАквинатом, космос сотворен для человека, которому предоставлена свобода развития, устремляющегося либо в вечность, либо мимо нее.Ведь Зло, полагаетИриней, будет сожженопоскончании времен.

Ницше был прав, утверждая, что категория Зла была пущена в идейный оборот христианством, однако он совершил промах, увидев в ней продуктрессентимента— той нравственности, которую формируют рабы, компрометируя господ, которой вооружаются слабые, восставая против сильных («Генеалогия морали», 1887).Как и Уголовный кодекс, мораль не дает обобщенного определения тому, что заслуживает пресечения. Перечис-ляя действия, которые нужно избегать с тем, чтобы был обеспеченсоциостаз, она не отвлекается от частных, практически релевантных, случаев. Перефразируя Гегеля (предисловие ко второму изданию «Энциклопедии философских наук», 1827), можно сказать, что мораль, пока она неопредмеченафилософски, старается избавить нас от злодеев, а не от Зла. Посколькутабуированноене схватывается в раз и навсегда установленном едином понятии, моральрелятивна: даже инцест запрещен не повсюду — он был допущен для древнеегипетских правителей. Чтобы выдвинуть в центр философии нравственную проблематику, Канту пришлось предпринять дерзкий диалектический ход: человек радикально зол, потому и дисциплинирует себя в моральном законе («ÜberdasradikaleBöseindermenschlichenNatur»[6], 1792). Не мораль указывает на то, что есть Зло как таковое, а Зло, в котором мы все погрязли, обязывает нас к соблюдению правил общежития. Изначальная нравственная относительность, с которой намеревался покончить Кант, приведет в дальнейшем к тому, что философия,концептуализуяЗло, будет подчас пытаться морально легитимировать его. Споря в книге «О сопротивлении злу силою» (1925) с Львом Толстым, Иван Ильин отстаивал принцип «наименьшего зла», вытекающий из того, что без принуждения к Добру справедливость недостижима. Воины Добра должны, согласно Ильину, принять на себя вину и пережить катарсис в осознании таковой. Сходно с этим, но безильинскогоактивизма, на мазохистс-кий манер, морализировалаСимонаВейль в заметках, изданных в 1947 г. после ее смерти под наз-ванием «Тяжесть и благодать». Нравственно, по Вейль, впустить ад в себя, ибоЗлoнельзя устранить, не претворив его в чистое страдание.

Конечно же, представление о Зле, возникшее на заре христианства и закате античнос-ти, имело большие последствия для морали (к которой прибавиласьантимораль— подробные правила греховного поведения исатанология), ноопричиненобыло семантически иэпистемологически— смещением искомой ценности из здешней действительности всверхъестественную. Категория Зла была порожденамаксимaлизациейсмысла, связавшего не просто некие значащие области внутри одного и того же универсума, но два мира — сей и иной. Зло выступилооппозитивомэтого, по слову Плотина, всеединства. За пределомсверхсмысланет более ничего, и егоДругое, стало быть, нужно распоз-навать в нем же — как сожжение моста, проложенного из посюсторонности в потусторонность, какпротивосмысл, как Зло. Интуицией оЗлепротивосмыслемы обязаны грянувшей христианской эпохе. Ницше хотелось бы ввести удвоенный христианством генезис в еще одну — третью — фазу, разыгрывающуюся после смерти Бога и поражения, которое испытываетhomoreligiosus. За этой гранью воля к Добру или к Злу уступает место воле к власти. В сущности (пусть она и парадоксальна), Ницше продолжил, как никто другой, христианскую революцию, развязавшую историзм. Ее новое начало показало, что она может состояться, только если отнять у смысла могущество, придав власти сугубую формальность.