Нет, это невозможно — совпадение стольких случайностей, — этого просто быть не может. Лу Чжэнь — незаурядный актер, это он тоже знал.
— Вчера вечером я взял пробы крови у мышей, которых ты использовал в экспериментах. Вот распечатка, взятая с анализатора крови. Ты сам понимаешь, что она означает. Вероятно, в твоем досье таких распечаток множество. Или, может, когда они стали показывать, что твои мыши здоровы, ты просто взял и уничтожил их? — Воцарилось молчание. — Может, все-таки посмотришь? — Он протянул Лу длинный рулон бумаги.
Лу шевельнулся, по-прежнему держа руки на коленях. Он еле заметно пожал плечами.
— Знаете, профессор, по большому счету это не важно. При проведении эксперимента я где-то допустил ошибку. Это, конечно, не очень хорошо, признаю, но ошибка носила сугубо технический характер. Конечно, она наложила отпечаток на полученные мной результаты, но не на исследовательский проект как таковой. Мне нужно лишь еще раз провести тот же самый эксперимент по всем правилам, и полученные результаты будут точно такими же, как и в моей работе. И тогда другие ученые смогут повторить его и подтвердить мою правоту. Профессор, я знаю, что прав. Главное — научная гипотеза и проведенный эксперимент, а не технические ошибки. Так что, как видите, причин для беспокойства нет.
Гарт был так поражен, что лишился дара речи. Он смотрел на Лу таким взглядом, словно тот принадлежал к неизвестному науке виду живых существ. Приняв самоуверенный вид, Лу тоже смотрел на него. Так они и сидели: один ученый против другого. Молчание затягивалось. О стену корпуса чуть ниже окна кабинета ударился мяч; сквозь распахнутую дверь слышался топот ног: студенты направлялись в лаборатории в конце коридора. Больше ничего не было слышно, потому что в субботу большинство студентов занимались, а профессора отдыхали — подстригали лужайки у дома или занимались другими делами по дому, хозяйству, или лежали в гамаке с банкой пива либо с книгой в руках. Для них это был уик-энд, ничем не отличавшийся от остальных. Но для Гарта он означал конец иллюзии. Как и накануне вечером, его снова охватило острое разочарование и ярость, но он и виду не показал, что сейчас творится в душе. Гарт неподвижно сидел за столом. Медленно тянулись минуты, и вскоре нервы Лу не выдержали.
— Стало быть, вы отошлете мою работу в редакцию. И сопроводительное письмо тоже.
— Нет. Разумеется, нет. Ты сам не знаешь, о чем говоришь. Ты сочинил сказку и назвал ее научным трудом, а себя — ученым. Ты не ученый, ты даже права не имеешь причислять себя к ученым. Мы всю жизнь посвящаем научным исследованиям, питая безграничное доверие к тому, что удается доказать. Мы во всем ищем логические связи — причина и следствие, начало и конец, жизнь и смерть — и только руководствуясь ими, движемся вперед. Если оказывается, что мы шли в тупик, мы ищем другие пути. Если же в результате целенаправленной работы или по чистой случайности мы находим то, что искали, то не торопим события до тех пор, пока все не проверим и не убедимся в том, что мы правы и что другие ученые могут последовать нашему примеру, тогда знаем, что мы, пусть незначительно, но продвинулись по тому долгому пути, что называется наукой, и положили начало новому…
— Профессор, такие речи годятся для первокурсников, я их уже слышал. К тому же все, что вы сейчас говорите, содержится в предисловии к вашей книге. Звучит все очень впечатляюще. Но в реальном мире мало что вписывается в эти четкие рамки. Вы же сами знаете это, имея дело с политиками, бизнесменами: те изменяют правила так, как им удобнее. Я изменил кое-какие данные, только и всего, потому что я знаю, что мой эксперимент будут повторять, знаю, что к тем же результатам придут и остальные. Такова истина, как я ее понимаю, и я утверждаю это как настоящий ученый совершенно серьезно, как, по-вашему, и должен поступать каждый ученый.
— Тебе наплевать на науку и все с нею связанное, — ровным тоном ответил Гарт, хотя его охватывала все большая ярость, особенно после того, как ему напомнили, что он повторяется, чего любой профессор боится как огня. — Ты опубликовал ложь, потому что от высокомерия, похожего на безрассудство, решил, что знаешь истину, знаешь, вопреки данным экспериментальных исследований, которые свидетельствуют о том, что ты неправ.
— Нет, прав! Профессор, я прав! Вы же сами были так взволнованы… а теперь мое открытие принесет славу вам и вашему институту… вы станете знамениты! Может быть, даже получите Нобелевскую премию!
При этих словах Гарта охватило презрение.
— Вчера вечером я звонил Биллу Фарверу в Беркли. Он, как и ты, занимается этими проблемами. Помнишь, мы говорили об этом? Он со своими помощниками пришел к выводу, что генов должно быть по меньшей мере два, а, может, и больше… — Он принялся подробно рассказывать об остальных гипотезах и экспериментах, тщательно подбирая слова, чтобы у Лу не оставалось ни малейших сомнений в его правоте. Когда он умолк, Лу смотрел невидящим взглядом мимо него, в окно. Лицо его застыло, скулы ввалились, словно он постарел за то время, что слушал Гарта.
— У меня не было никаких данных на этот счет, — пробормотал он. — Ни на одном из этапов эксперимента не было ни одного симптома…
— Нет, симптомы были, и мы о них говорили, — бесцеремонно перебил его Гарт. — Просто ты решил пойти другим путем.
— Все ученые так поступают. — Лу бросил на Гарта взгляд, в котором читалась едва ли не мольба. — Мы сами решаем, на что обращать внимание, а на что — нет. Я сделал то же самое, что и любой ученый. Профессор, я ведь могу использовать выводы, к которым пришел. Мне, пожалуй, не понадобится много времени, чтобы начать все сначала и разработать новый подход к решению проблемы. Я знаю, что могу найти ответ и дать сто очков вперед ребятам из Беркли. Я знаю больше, чем они…
— Ничего ты не знаешь, черт бы тебя побрал! Ты умный человек, Лу, но тобой движет высокомерие, честолюбие и страх, а перед этим пасует даже самый гибкий ум. Ты прав, мы сами решаем, на чем сосредоточить свое внимание, но делаем это не тогда, когда работа только начинается, а тогда, когда уже есть выбор и пора принимать окончательное решение. Ты спешил и сначала решил, что тебе нужно открыть или найти. Потом ты стал подгонять данные своих экспериментов под итоговый результат. А когда они не сошлись и этот номер не удался, ты просто изложил на бумаге фальсифицированные данные анализов проб крови и дал мне на подпись.
— Но я думал… когда снова занялся экспериментом, если не обращать внимания на ошибки, которые я допустил…
— Сама идея, замысел твоих исследований были ошибочны, черт побери! Неужели ты этого не понимаешь? И какое отношение, черт возьми, к этому имеет то, поставил я свою подпись на работе, изобилующей неверными цифрами, или нет? Даже если бы ты был прав и в следующий раз эксперимент окончился удачно, я все равно считался бы научным руководителем и соавтором работы, в которой искажаются факты. Такова награда, которой я удостоился бы по твоей милости после того, как ты вернулся бы в Китай.