Съемки «Восхода Люцифера» проходили в Англии, Германии и Египте, и предполагалось, что фильм был основан на истории о Падшем ангеле из традиционной христианской мифологии, возрожденном в своем гностическом статусе «Несущего свет» — что подразумевалось в работах самого Кроули и нашло отражение в «Потерянном рае» Мильтона, который завершается тем, что ангел и его хозяин находят согласие с «Возлюбленным», — и в картину должны были войти настоящие кроулеанские оккультные ритуалы. Как хорошо было известно Пейджу, имя Люцифера стало синонимично Сатане только в недавнее время. На самом деле Люцифер — это латинское по происхождению слово, означающее «несущий свет», римское астрологическое название «Утренней звезды» и прямой перевод греческого слова eosphorus, означающего «несущий рассвет», но в римской мифологии Люцифер (от латинского слова Lucifer) обозначал планету Венера.
С самого начала Энгер испытывал множество трудностей со своим заветным проектом, которые привели к слухам, что фильм был — в буквальном смысле — проклят. Его первая попытка воплотить замысел в жизнь состоялась в 1967 году и провалилась, когда его первый главный актер, пятилетний мальчик — вероятно, еще одно представление «внутреннего дитя» Кроули — трагически погиб перед началом съемок. Его место сперва занял Бобби Бьюсолейл — также известный под именами Купидон, Святоша, Херувим и прочими таинственными прозвищами — бывший гитарист группы Love. Некоторое время Бьюсолейл жил в Сан-Франциско вместе с Энгером в беспорядочно построенном старом особняке на Фултон-стрит, который местные называли «русским посольством». Однако они поссорились, когда Энгер спустил Бьюсолейла с лестницы, обнаружив, что тот спрятал в подвале большой пакет марихуаны. Задетый Бьюсолейл сбежал, захватив с собой большую часть отснятой пленки, и сжег ее в калифорнийской Долине Смерти. В отместку Энгер наслал на него «проклятие лягушки», посадив лягушку в колодец. Когда вскоре после этого Бьюсолейл, теперь спутавшийся с семьей Мэнсона, был арестован за связанное с убийствами Тейт и Ла-Бьянки убийство учителя музыки Гэри Хинмана, он был осужден на пожизненное заключение — закрытый в четырех стенах, прямо как проклятая лягушка Энгера.
Используя то небольшое количество материала, которое удалось спасти после эпизода с Бьюсолейлом, Энгер смонтировал «Заклинание моего демонического брата», использовав музыку Джаггера. Но его намерение всегда возвращалось к тому, что, как он чувствовал, станет трудом всей его жизни, на этот раз с Джаггером в роли Люцифера, а также с Мэриэнн Фейтфул и Дональдом Кэммелом в других главных ролях. Когда Джаггер внезапно передумал, снова остановив производство, Энгер наказал его, выбрав на роль его младшего брата Криса. Но младший Джаггер оказался ничуть не лучше и был уволен после ссоры на съемочной площадке. В конце концов роль была отдана рабочему со сталелитейного завода в Мидлсбро по имени Лесли Хаггинс, и съемки начались.
«Я уже был наслышан об Энгере как об авангардном режиссере, — рассказал Пейдж автору журнала Classic Rock Питеру Маковски в 2007 году. — Я помню, что видел два его фильма — «Восход Скорпиона» и «Заклинание моего демонического брата» — в кинематографическом обществе Кента, и уже слышал об Энгере, так как читал и изучал Алистера Кроули… [Поэтому] я хотел с ним познакомиться. В итоге он посетил мой дом в Сассексе, а я побывал в его лондонской квартире». Как раз во время визита в лондонскую квартиру Энгера «он обрисовал свою идею фильма, который стал „Восходом Люцифера“. Тогда он спросил меня, не хочу ли я принять участие в производстве, написав музыку, и я согласился». Это решение, без особого преувеличения, ему еще аукнется.
По словам Энгера, у них с Пейджем было «джентльменское соглашение», и они никогда не обсуждали денежный вопрос, так как предполагалось, что их сотрудничество — это «произведение любви». Они должны были поделить прибыль от фильма, а Пейдж забирал также все деньги, которые впоследствии заработает саундтрек. В ответ Пейдж создал свой аудиоэквивалент фильма Энгера, самую оригинальную, экспрессивную, хотя и полностью забытую музыку за свою карьеру. Это было, как он сказал, «честью».
Теперь Пейдж утверждает, что ему не предоставили окончательно смонтированного материала для работы, замечая, что Энгер таким же образом заказывал саундтреки для «Восхода Скорпиона» и «Заклинания моего демонического брата». Все, что он знал, как он сказал Маковски, — это что фильм «был о египетских божествах». И некоторых героев: «Есть Исида, которая связана с ранними религиями. Исида — это эквивалент почитания человеком человека, теперь выраженный в Будде, Христе и всех остальных, как три стадии. А ребенок — это Гор, находящийся в детском возрасте. И это в большей степени Нью Эйдж, чем виделось».
Однако в 1976 году он сказал Мику Хогтону, что ему для работы предоставили двадцатипятиминутный фрагмент начала фильма. Он переживал, сказал он, потому что «начало — это отрывок с рассветом, и тут же напрашивается сравнение с „2001 годом“ [Стэнли Кубрика]. Фильм снимался в Египте, и я хотел отразить неподвластность времени, поэтому, используя синтезатор, я старался изменить оригинальный звук каждого инструмента так, что сразу невозможно сказать, что это гитара или барабан. Я жонглировал звуками, чтобы избавиться от узнаваемых особенностей как таковых».
Он был воодушевлен осознанием того, что, в отличие от пластинок Zeppelin, адресованных самой дикой из всех возможных аудитории, «это обещало стать чем-то, что, как я понимал, будут показывать в художественных лабораториях, подпольных кинотеатрах и обществах», — он позволил своему воображению разгуляться. Помимо своей электрогитары, пропущенной через синтезатор ARP, он использовал меллотрон, двенадцатиструнную акустическую гитару, различные клавишные, а также барабаны табла и темпуру (жужжащий индийский инструмент) — и на всем этом играл сам. Для кульминации он создал эффект на синтезаторе: «Гигантские горны, звучащие как трубы Гавриила. Это был хороший отрывок».
Конечный результат, судя по крайне раритетной нелегальной записи на CD-диске22, как и можно было ожидать, представляет собой выбивающее из колеи аудиоприключение. Оно начинается с громкого гипнотического жужжания, которое продолжается несколько минут, и редкие мелодии — поочередно зловещие, угрожающие, таинственно эйфористичные — растворяются в диссонирующих каденциях, одновременно отталкивающих и притягивающих, как электрический ток. Примерно на двух третях композиции в акустическую трясину, будто нарастающие испражнения, врывается гроза, сменяемая буддистскими песнопениями, звучащими так, словно их замедлили и исказили, гармонично, но темно и угрожающе, и с этого момента все стремится к своеобразной ошеломительной вибрирующей кульминации, когда в отдалении слышится еще один приглушенный раскат грома. В конечном счете, чувство, которое ощущается снова и снова, — это чувство дезориентации. Не полного сумасшествия, но тем не менее осознания себя разбитым, ошеломленным… лишенным душевного равновесия. Несколько раз проиграв композицию целиком, с тех пор я не склонен часто слушать ее. Или, как написала выдающийся американский музыкальный критик Джули ЛеКомпт: «Захватывающая и волнующая, эта композиция прекрасно выразила некоторое безумие Пейджа».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});