смотрел на нее, как дурак.
— Ах! — вздохнула Апаулина. Она отступила и жестом пригласила его войти, а, когда он переступил порог, заговорила на странной смеси французского и итальянского, которую он не мог понять. Как только он закрыл дверь, она внезапно осознала свою ошибку и спросила: — Анагалиски? Oui?[42]
— Да. По-английски, пожалуйста.
Она нахмурилась и сильно сосредоточилась.
— Я… нет… не очень хорошо.
ДеКей пожал плечами.
— Ничего. На вашем языке я все равно ничего не понимаю.
Его слова вызвали покачивание головой и улыбку, которая говорила сама за себя. Апаулина подошла к деревянной вешалке позади своего рабочего стола, где на колышках висело множество предметов одежды, и сняла с нее белый пиджак. Она повернула его, чтобы показать, что золотые пуговицы были пришиты. ДеКей снова замер, поглощенный воспоминаниями. Пока он молчал, Апаулина вновь нахмурилась, вспоминая слова, но покачала головой и сказала:
— Finito[43]. — Затем, просияв, добавила: — Готово. Finito.
Она принесла пиджак ДеКею, тот взял его и сказал:
— Спасибо. — Оглядевшись, он понял, чего здесь не хватает. — А где Таури?
— Таури? Там. — Она сделала паузу, вспоминая слова, и пояснила: — Играет.
— Она ваша дочь? Ваша? — Он приложил руку к сердцу, изображая привязанность.
— Дочь? А, fille[44]? Non[45]… она… родиться от mon cher ami[46] Марианна.
На ее попечении, — вспомнил ДеКей, как кто-то сказал ему это, когда он спросил о ребенке Апаулины.
— А где Марианна?
— Марианна… умерла. Coraggiosa Marianna[47], al golgoth.
Голгоф? Он вспомнил это слово. Кажется, он слышал его от Мэтью Корбетта. Мэтью ведь сказал что-то про голгофа? Разве нет?
— Что такое голгоф? — спросил он.
Вопрос, судя по всему, был понятен Апаулине. Ее лицо омрачилось.
— Ах, голгоф… — Ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить слова. — Голгоф… descructeur[48]. Всего здесь. Destructeur.
Он понял значение этого слова.
— Разрушитель? Но… каким образом?
Она собиралась ответить, но покачала головой.
— Не думать об этом. Голгоф проснуться, но не думать об этом. Только этот день… suivant et suivant[49].
Облака разошлись, и снова выглянуло солнце.
Апаулина потянулась к лицу ДеКея, и он инстинктивно отпрянул, думая, что она хочет прикоснуться к маске.
— Non, non, — сказала она, поняв, почему он отступает и медленным движением сняла соломенную шляпу с его головы. — J'ai quelque chose de mieux pour toi[50], — сказала она. — Лучше для тебя.
Она отошла в другой конец комнаты с соломенной шляпой в руке, открыла маленький шкаф в задней части и вернулась с ярко-желтой остроконечной шляпой, украшенной синим пером, которая, как он понял, почти идеально подходила к его костюму и его канту.
— Un meilleur chapeau[51], — сказала она, и он позволил ей надеть шляпу себе на голову и дерзко наклонить. — Вот так.
— Мне нечего обменять, — сказал ДеКей, пожав плечами и подняв одну руку.
Он не знал, поняла она его или нет, но она шагнула вперед, и теперь ее пальцы действительно дотянулись до восковой маски.
Ему хотелось стоять неподвижно, но, вопреки своему желанию, он дрожал, потому что никто, кроме него самого, никогда не прикасался к белой усыпанной камнями поверхности более десяти лет. Он не позволял делать это даже Брому Фалькенбергу. А теперь здесь стояла девушка, до боли напоминавшая Дженни Бакнер, ее пальцы скользили по фальшивым контурам лица, а взгляд путешествовал по линиям, впадинам и возвышенностям, как будто это была карта знакомой ей страны.
Он больше не смог этого выносить и отступил. Однако не ушел. Он пытался спросить себя, почему остался, но не находил ответа.
— Много беспокойства, — сказала Апаулина с озабоченным выражением лица. — Ты.
— Нет, — ответил он. Он хотел сказать, что совсем немного нервничает, но это была бы едва ли не самая наглая ложь, когда-либо слетавшая с его уст. А он много лгал и говорил много ужасных вещей.
— Essere a proprio agio[52], — сказала она и добавила: — Быть спокойно.
— Я… — Все слова вылетели у него из головы. Спокойно? Как можно чувствовать себя спокойно с той кожей, которая ему теперь досталась, и с мятежным духом внутри?
— Что там… — Ей потребовалось немало усилий, чтобы подобрать английское слово. — Под… ней?
Он понимал, что она пытается спросить, что под маской. Ответ вылетел раньше, чем он успел его продумать:
— Уродство.
Она покачала головой, то ли не понимая, то ли не принимая такой ответ.
— Я думаю… добрый, — сказала она.
Он? После всего, что он натворил? После всех монет, которые он заработал, отправляя детей возраста Таури торговать своим телом? После всех денег, выжатых из политиков и общественных деятелей, о чьих пороках ему стало известно? После всех заказных убийств и всего остального, что варилось в его котелке горечи? Он — добрый?
Возможно, Мак ДеКей и был таким много лет назад, в молодости. Но не нынешний Маккавей в своем извращенном преклонном возрасте. Этот Маккавей питался страхом тех, кого контролировал и кем командовал, властью над чужими кошельками, насилием…
Добрый? Эта была мысль, которая могла задушить его болью.