Читать интересную книгу Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

Вернувшись из своей загадочной поездки, Айвар узнал множество памятных ему вещей — посуду, ковры и циновки, фиолетовый абажур из России, чехлы и подушки, вышитые женой, подстаканник и ложечки, которые он берег с юности. Стены были выкрашены в нежно-золотистый цвет, на окна второго этажа Налия повесила легкие занавески из цветочного ситца. Простая, но изящная плетеная мебель и пергаментные причудливые панно на стенах тоже радовали глаз. Во всех комнатках она расставила стеклянные сосуды с засушенными цветами и целебными травами, которые все еще источали терпкий запах дикой природы. А в маленьком саду цвели удивительные розы. Слуги Кемаль и Эммебет, знающие толк в красоте и уюте, все это время ухаживали за цветником, укрывая его от непогоды.

Особенно Айвар обрадовался подарку Паши — модели улочки в Аликанте, над которой все еще зажигался фонарик. Налия поставила его на видном месте в старом кабинете отца, который Айвар обустроил под свою комнату.

— Подумать только, человеческая жизнь угасает, а этот фонарик до сих пор горит, — сказал Айвар, благодарно улыбнувшись, — И будет гореть после нас с тобой... Кому же он потом достанется, как и вся эта красота?

— Я об этом подумала, но решение, конечно, должно быть за тобой, — ответила жена, — За эти годы кое-кто из твоих родственников скончался, у них остались дети, и лучше, если они будут жить с нами. Здесь они пойдут в школу, а потом поступят в Семерский колледж. Это замечательные умные ребята, они не хотят и не должны жить так, как их предки, в позорной нищете. Когда мы состаримся, то сможем положиться на их помощь, а потом этот дом перейдет к ним, как и все ценности. Я уверена, что они сберегут и духовное, и материальное.

— По-моему, это будет прекрасно, — уверенно сказал Айвар и его усталые глаза просияли.

С тех пор он стал привыкать к тихой жизни, полной благодарности за один наступивший день, за новую пламенно-терракотовую африканскую зарю, за прохладные и туманные ночи, за освежающий ветерок, доносящий издалека запахи вековых скал, студеных водопадов, страшных пустынь и звериных шкур. Все прочее осталось в былом, столь же далеком, как передающиеся от предков легенды.

Конечно, Айвар сознавал, что когда-то желал себе совсем другого будущего, другого мира, в котором сорокалетний мужчина живет движением, развитием и устремлениями, а не бесстрастным созерцанием. И где-то далеко его ровесники так и жили, ездили по миру, занимались спортом, делали успешную карьеру, бросались в омут новых чувств и увлечений или предпочитали стабильный семейный круг.

Но он больше не о чем не жалел и по сути не мыслил далее того светлого уголка, который у него остался. Ему было понятно, что подобное спокойствие говорит о морфиновой апатии, которая неизбежно наступает после пика эйфории, но он благодарил судьбу и за то, что у него это протекает в мирной и почти безболезненной форме (точнее боль стала привычной), и даже оставляет место для приятных эмоций.

Полностью избавить Айвара от зависимости в Эфиопии уже не могли, но старые товарищи и коллеги помогли замедлить ее разрушительное воздействие и улучшить качество жизни. «К сожалению, у Айви что-то необратимо сломалось и совсем прежним он не будет, — откровенно сказал Налии врач, — Этот винтик нельзя заменить, остается только рассчитывать, что другие детали механизма смогут работать за него. Но с этим вы наверняка справитесь вдвоем, Налия».

У Айвара такие новости не вызвали ни отчаяния, ни злости: годы общения с больными не прошли даром и приучили его быть стойким и благодарным. Во всяком случае он не позволил себе ни одной вспышки раздражения при жене и слугах, которые души в нем не чаяли. Работы у него пока не было, но к наступлению нового учебного года медицинский колледж в Семере обещал ему место преподавателя истории и теории сестринского дела. А летом студенты два-три раза в неделю приходили к нему домой, подтягивать знания по медицине и английскому языку. Айвар настоял, что обязан хоть что-то зарабатывать сам, и помимо этого, общение с молодыми будущими медиками очень скрашивало его монотонную жизнь. Заодно они приносили лекарства, которые присылал для Айвара госпиталь из Аддис-Абебы, и сами ставили ему капельницу. Это его основательно поддерживало. Молодые люди любили поговорить с ним — Айвар своим грубоватым юмором и прямым отношением к жизни вызывал у этих парней и девчонок доверие, которого часто не хватало в семье. А иногда после занятий кто-нибудь из них гулял с ним, держа под руку: на уроках Айвар предпочитал стоять, несмотря на боли в ногах, и под конец уставал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

У Налии здоровье тоже было не столь крепким, как в молодости, но она продолжала активно налаживать связи и основала в Семере небольшой общинный центр дли изучения русской культуры. Ей помогли люди, когда-то жившие в России и сохранившие о ней теплые воспоминания. Постепенно центр разрастался, стал местом приятного досуга, и горожане предложили Налии на следующий год избраться в местное самоуправление. В основном она работала в службе содействия трудоустройству выпускников медицинского колледжа и давала частные уроки.

Для Айвара дни, конечно, протекали более однообразно. Теперь они с Налией, по его настоянию, спали в разных комнатах — поначалу жена возражала, но Айвар убедил ее, что возраст и болезни обязывают к уединению. Правда, супружеские отношения, что было особенно трогательно, у них не прекратились: Айвар, к счастью, сохранил мужскую силу, а Налия с годами стала более мягкой, нежной и податливой. Пожилые слуги всегда с умилением замечали, как у супругов после уединения блестят глаза и как трепетно они держатся за руки.

Впрочем, в их отношениях вообще появилась какая-то особая сентиментальность в лучшем смысле этого слова, словно пара уже отметила серебряную свадьбу, а не чуть более десяти лет брака. Они постоянно обменивались ласковыми словами или просто взглядами и мудрой улыбкой, будто им двоим были ведомы некие интересные тайны. Больше всего им нравилось делать друг для друга что-нибудь приятное, даже если это были сущие пустяки. Когда Айвар выходил на прогулку, он непременно покупал для жены фрукты или сладости, и к завтраку они всегда приходили вместе. С утра он перво-наперво освежал сухую кожу лица, принимал глазные капли, чтобы убрать красноту, чистил зубы и одевался, немного скучая по прежнему пренебрежению к семейной этике. Когда-то он, встав с постели, натягивал только джинсы и шел завтракать босиком, а Налия в одной ночной рубашке мельком глядела в зеркало, но теперь с привычками молодости приходилось расстаться. Слуга брил его опасным лезвием, подстригал волосы, а со всем остальным он справлялся сам.

Жена тоже всегда садилась за стол ухоженная и нарядная. Служанка, пожилая добродушная эфиопка, которую Налия привыкла звать тетей Эммебет, с удовольствием заботилась о них обоих. После интоксикации у Айвара понемногу слабела печень и все чаще приходилось питаться диетической едой, но служанка всегда готовила вкусно и удивительно красиво. Айвар и Налия успели познать все вкусы мира, от суровой еды африканских бедняков до деликатесов в лучших западных ресторанах, но теперь домашняя пища казалась им лучшей. К тому же, Налия не забывала о любимой посуде и скатертях, хранящих много светлых воспоминаний.

Провожая супругу по утрам, Айвар всегда наблюдал вокруг одно и то же — проезжал школьный автобус, издалека голосила домашняя птица, потягивало ароматом свежего хлеба и творога с привозных прилавков, из соседнего дома выходила старенькая хозяйка, о которую терлась ленивая пушистая кошка, служанки таскали из колодцев воду. То и дело слышались сердечные африканские приветствия и пожелания доброго дня.

Если у Айвара не было учеников, Налия всегда просила его к ее приходу перевести на амхарский язык выдержки из русской литературы или перепечатать какие-то редкие рукописные материалы для общинного центра. Этим он обычно занимался до обеда, потом ел в компании Кемаля, Эммебет и их племянницы Руфаро, горбатой девушки, которая служила в доме горничной. Слуги очень любили это время: с Налией они все-таки держали некоторую субординацию, а Айвар был для них близким другом, с которым можно было поговорить о городских сплетнях, о родне, о том, что показывают в маленьком местном кинотеатре и пишут в газетах.