Читать интересную книгу Пирамида. Т.2 - Леонид Леонов

До самого обеда узник Вадим не проявлял признаков жизни, стали подозревать под конец — снова не сбежал ли. Однако о.Матвей, через отверстие от сучка заглянувший к нему в дощатый короб, обнаружил его на месте. Поначалу рассеянного света из слухового, еще распахнутого окошка вверху хватало лишь различить тусклые блики на лбу, скулах и пятках широко раздвинутых ног. Чуть позже попривыкший глаз опознал на нарах знакомого человека, лежавшего с откинутой назад головой, на спине. Несмотря на сочившуюся оттуда сырую осеннюю стужу, старенькое, так и не пригодившееся одеяло находилось по-прежнему на табуретке рядом, где его перед уходом оставила мать. Можно было представить, как они спят у себя в лагере, взахлебку и на грани полусмерти, бесчувственные... Кстати, посбившийся на шее шарф позволял теперь разглядеть темное, замысловатой формы пятно под ним, но едва отец приник к своей дырочке попристальней, сын с угрожающим стоном повернулся на бочок. День тот до сумерек старофедосеевцы прожили буквально вполдыханья, давая Вадиму отоспаться за весь его бездомный срок. Когда же затемно вышел наконец к ужину, во всем его облике сказывалось благодетельное воздействие сна. По некоторым приметам он уже опознавал знакомые предметы вокруг себя, пытался тронуть для проверки, и сам не содрогался от неслучайных материнских прикосновений, а временами что-то теплое, совсем человеческое просвечивало ей в ответ сквозь его защитное, буквально панцирное молчанье.

Меж тем за истекшую ночку родительский интерес к возлюбленному значительно умножился. В частности — на чем оступился и много ли осталось до искупления вины, какое главное терзание каждодневно приемлют и доводилось ли самому по несчастной случайности братскую кровку пролить, попадаются ли верующие среди нонешних узников, ибо при круглосуточной-то муке долго ли и сатане предаться, и какое теперь в острогах отопление, а если печное — не угарно ли, и все ли поголовно отреклись от него закадычные приятели али нашлись смельчаки послать трешечку к нему в преисподнюю?.. Да и мало ли вопросиков похлеще в башке роится при бессоннице. Однако благоразумие повелевало не только воздерживаться от опасного любознайства, но и рассказчику не давать повода для болтовни, чтобы откровенностью о тамошнем житье-бытье не отравил души присутствующих малолетних. Опять же для неминуемых родительских попреков Вадимушке за сломанную жизнь требовалось дознаться до корней им содеянного. Меж тем, кто в те годы вызвался бы сформулировать состав преступления среди нечеловеческого фонтанирующего неистовства, который и есть открывшийся под нацией волкан? Темой односторонней беседы стали поэтому распространившиеся в мире хворости и другие ненормальности жизни вплоть до трясения почвы кое где, происходящие, однако, не только от извержений так называемой солнечной магмы, но и вследствие утраченной навеки нравственной устойчивости, а следовательно, и покоя.

— Ведь в чем горе наше? В том оно, что как напитаемся с малолетства всяких страхов да забот, вот и таскаем на горбу, пока с ними под плиту могильную не рухнем... — во исполнение ночного сговора и ни к кому не обращаясь, издалека завела речь Прасковья Андреевна. — Душе с ними вроде и маетно, исчервивелась вся, а и расстаться боязно: совсем пустота настанет. Еще того хуже, как обида пристанет, всее середку начисто выест, и неведомо потом, кто в дупле твоем поселится. А кислоту не надо в себе держать... перед сном выдь на крылечко да и выплесни. Я к тому веду, что и начальников нынче за строгость винить нельзя, с них кто повыше требует. Вдруг заметят потачку да партийного билета решат, куды ему на зиму глядя с малыми-то ребятами. А уж он привык, ничему, окроме крику, не научимшись: каблука подбить не сумеет. Должны и мы в их положение войти, тоже люди. Не зря старик мой сказывает: при такой громадной державе зачастую косоглазые ветры из края в край скачут — как зазевался, травишкой не прикинулся, только и было веку твоего. А там году не прошло, глядишь, вчерашний ездок с нагайкой-то за птахой в небе гоняется, во поле ржицу качает, баюкает. Одно правда, долог он, русский-то годок! Оттого умный-то заместо утайки сам встречь горя пойдет принять великое страдание, желательно пред очами высшего начальника, чтобы, насмотревшись вдоволь, загодя собственных своих внучков пожалел.

Речь ее текла певуче и плавно, словно с печатной строки считывала, и можно было на живом примере наблюдать, как из житейского шлака, промываемого повседневной материнской слезой, выявляются крупинки мудрости простонародной.

— Нет, ты слушай, слушай ее, Вадимушка... — время от времени взволнованно вторил о.Матвей, поталкивая сына в локоток. — Ведь целую жизнь с ней скоротал, а и не приметил за буднями, какая она у меня умница!

— Погоди, выпало и мне середь буден-то праздничное приключеньице... вроде и недавнее совсем, а вот почти и заровнялося, — звеняще посулила Прасковья Андреевна. Тотчас настороженный пугающими нотками в ее голосе, муж не совсем уместно, при детях, попытался дело на шутку свернуть — дескать, вот и выявляются старинные грешки на старости лет, но та, вся в жарком плену налетевшего воспоминанья, не вняла предостереженью. — Вскоре после нэпа, как посажали у меня прежних заказчиков-то и осталась я с моим вязаньицем на мели... совсем затоварилась бы по нонешнему, кабы не пофартило вдруг. Нечаянно открылся мне ход к одной тайно верующей женщине, которая через важную библиотекаршу в большом доме, не скажу — каком, через ейную свояченицу и достала мне тишком заграничные картинки, помодельнее какие, из журнальчиков срисовать. С ними-то я в полгода окрылилася, по высшему разряду в моду вошла. Когда и машину на мягких подушках за мной присылали, если срочность: в воротах и анкетки не спросят — откуда да кто такая, но в хоромы не допускали. С готовой-то работой по часу-другому приходилось хозяек дожидаться... Вдоволь наглядишься из прихожей-то. Полная чаша всего, доктора пищу проверяют, собственное кино хочь каждый вечер, охрана ночь напролет сторожит невидимо, чтоб и во сне-то озорник какой с заявленьем не пробрался. В ту пору и завелась у меня среди новых знакомств комиссарочка одна, статная да бойкая, глаз не оторвать — что твое яблочко белый налив на зорьке. Одно слово — русская красавушка!.. Правду сказать, деньгами не сорила, да и не к чему они: у нас больше продуктами расплачивалась, не скупилася...

Вдруг поддавшись необъяснимой потребности, принялась Прасковья Андреевна складки на себе оправлять, дрожащими перстами пылинки с рукавов сощелкивать, без видимой надобности тарелки с едой двигать на столе.

— Ты ей виду-то не показывай, что знаешь, а слепнет помаленьку мать-то... — скороговоркой пришлому сыну на ухо зашептал о.Матвей, пока та отлучилась к буфетику и там поправила какой-то вспомнившийся беспорядок. — Все хозяйство по счету да на ощупь ведет, а тебя как в смутном облаке различает. Все допрашивала вчера, шибко ли похудал, не седой ли. Так что не перечь, не противься, дайся ей приласкать тебя, Вадимушка, потерпи! — Времени попу хватило в обрез предупредить до ее возвращенья. — Помню я, мать, видал ее разок ту лихую бабеночку, мадам Мятлик называлась, и заказ ее помню... Ну-ка, что же там приключилось с комиссаршей твоей, докладывай...

Но, видно, и впрямь ничто постороннее не доходило сейчас до ее сознанья:

— ... лишь по третьему разу поманила она меня пальчиком в самые покои взойти. Батюшки, застаю у ей на тахте ворох целый в мотках, шерсти алой... не знаю и сравнить с чем. Цвета розы фуксинной, что на пасхальных куличах допрежь ставили... нет, понежней, пожалуй. Сама обернулась ко мне, руку туда под локоть запустимши, жилочки в ней так и поигрывают. «Иди, потрогай, старая карга, видала чудо подобное? Тебе муж такого из Парижа не привозил?» И пришла барыньке моей блажь в полное пламя одеться, пуще пылать захотелося. Повелела ей к Новому году, без опоздания, лыжный комплект вместе с варежками изготовить, а чего сверх будет — на рейтузы пустить. «Покороче да в обтяжку-то даже лучше, погрешней зато! — смеется мне, мурлычет. — Ладно вздыхать, забирай в охапку и марш за дело». И ведь легче пуха был товар, а ровно свинец на коленях домой везла. Оно и сбылося: как не стереглася, пока вязала, да в самый канун сдачи, оставалось готовенькое в скатерку почище завернуть, и недоглядела невзначай. Кошку аблаевскую позвали с вечера мышей попугать, а та, после трудов-то праведных на сложенном заночевамши, неосторожность и сделала. И в доме как на грех ни души, разбрелись все, поплакать не с кем. Как же я металась-плакалась в то утро со своим злодейством в руках, с ног сбилася — то в тепло к печке сунусь, то на мороз с крыльца. Подсушить еще удалось кое-как, да ведь такую вещь и в год не выветришь, насквозь просочилося, а уж машина кличет, с улицы гудки подает. Сбежать, думаю, все одно разыщут... и решила я принять чистоганом воздаяние свое. Вхожу, глаза прячу, а по молчанью угадываю — барынька моя издаля ноздри насторожила, почуяла. И едва стала я узелок распутывать, хвать она из-под руки рейтузы свои да как почнет меня ими по роже-то справа налево охаживать. Я перед нею стою, клонюся попеременно в обе стороны, не заслоняюся, чтобы пуще человека не озлобить... Сама сквозь слезки на нее любуюся. Иных-то злоба старит, дотла палит, в курчавый пепелок сворачивает, у моей же только губки подрагивают, зрачки потемнели от восторга как у девочки с игрушкой ненаглядной: краше картинки стала. Видать, и слыхивала с чужих слов про такую барскую сласть — по щекам-то, собственной ручкой не доводилось попробовать. Уж ей бы и перестать, пока вещь ценная вконец не износилась, да ведь в охотку, опять же ей вроде вперед за все уплочено. Зато нахлестамшись досыта, ослабела вдруг, застеснялася — с устатку видно, а может, битую мамку свою в деревне вспомнила... Слиняла вся, даже некрасивая сделалась. И уже добра ей погубленного не жалко, поскорей его с глаз долой: душа-то победила, значит. Так нам в ту пору по обоюдности славно стало, миленькие мои, в испарине обе ровно после баньки, сидим в обнимку и плачем тихонечко. Сдружилися потом, и сколько же она мне добра всякого по малостям передарила... такая, к слову, задушевная бабочка оказалася!